Тайны митрополита

Или стеллаж мобильный взять для свитков берестяных. Тот, что Булыцкий по образу и подобию икеевских собрал. Всех дел-то – прямых стволов молодого орешника настругать, зарубок правильных наделать, да поперевязать их тесемками так, чтобы каркас получился более или менее жесткий, а между направляющими рогожку закрепить. И без гвоздей драгоценных и винтов, пока еще невиданных, обошлось. Тьфу вроде, а Киприан в восторге был. Долго изучал он конструкцию; зарисовки даже какие-то там сделал на берестяном свитке-то.

Еще – что поразило, – так это картофель. Специально из погреба достал Николай Сергеевич пару корнеплодов, да как смог потушил с грибочками да овощами. Не бог весть, конечно, получилось, но и того хватило, чтобы поразить и Сергия, и владыку. А как показал, сколько из дюжины картофелин снять удалось «ягоды земляной», так и просто пораженно замолчали оба старика, и так и сяк прикидывая; а с чети это сколько получится-то. Булыцкий же, почувствовав интерес, кликнул Ждана да повелел принести кувшин с припасенными для посева пшеничными зернами. Уж сколько Николай Сергеевич дворов обошел летом, в кувшинчики по полгорсти, по горсти собирая зернышки покрупнее, чтобы потом, вечерами, уже когда и верный Ждан вовсю сопел у себя на топчане, перебирать уже собранные сокровища, выбирая самые крупные из них на посев следующего года.

– Так, Никола, – почесав затылок, застыл тот в дверном проеме, – нет ее уже.

– Чего? – поперхнувшись, пенсионер обалдело уставился на товарища.

– Того, – спокойно отвечал тот, – что пшеница хороша была! Крупна! В кашу-то и в самый раз.

– Какая каша, балда!!! – аж подскочил на ноги преподаватель.

– Обычная каша, – не понимая, чего это вдруг взъелся его товарищ, отвечал парень. – Дело-то обычное: крупную да ладную – в каши. Мелочь – в землю. Чего возиться-то с ней, – Ждан просто пожал плечами.

– А что не так-то, Никола? – вступился Сергий. – Испокон веков заведено так: оно, что покрупней, так и в пищу. Что помельче, так и на посев. – И, видя недоумение пенсионера, спокойно пояснил. – Чего там с той мелочи? Шелуха одна, да и только. Ее кроме как в посев, и некуда больше.

– Прости, Ждан, – поняв, что здесь сам опростоволосился, Николай Сергеевич только и развел руками. – Знать ведь не знал и думать не думал, что так вот оно. Наоборот теперь будет: что покрупнее – на посев, остальное – на стол.

– Да как же так-то? – изумились его собеседники.

– А так, что детки крепки у тех, кто и сам силен да могуч. А хил если кто, так и отпрыскам того, виднее всего, не сулит богатырем стать. Оно то же и здесь: посеешь что, то и жать будешь[30 - Имеются в виду простейшие виды селекции, позволяющие увеличить урожайность. Впрочем, о выводе новых сортов пшеницы речи при таких методах не идет.]. Хилое семя и всходы даст такие же. Как семя сильно, так и урожай по осени будет – глазу отрада, Бог ежели погоду даст да не погубит всходы.

– Да ну!

– А вот тебе и «да ну!».

– Так и отрада?

– Истину говорю! – перекрестился Николай Сергеевич. Потом, упомнив, как порой слова его воспринимались, добавить поспешил. – Да не разом, конечно. Два или три хотя бы лета. А еще – землю иначе возделывать, так и овощ диковинный расти будет, да и не с вошь размером, но во! – сжав кулак, продемонстрировал он собравшимся размер. – Хоть бы и огурец, а хоть и свекла да картофелина. Это сейчас с чети[31 - Четь – мера площади – 1/2 десятины засеянной земли, примерно 0,5 гектара.] вашей урожай весь – три кузовка. А времени пройдет чуть, так и снимать его намаешься! – разошедшись, продолжал трудовик. – Стекло бы еще научиться делать! Так и в зиму можно высаживать ростки.

– Ох, князю отрада будет! – восхищенно всплеснул руками Киприан. – Оно, вон, уже сейчас чем ораву полоненных кормить – Бог ведает. Где Тохтамыш с ордою своею прошел, там пожгли все. А что не успели, так то Дмитрия Ивановича дружины и потоптали. И с княжеств не взять толком ничего, ни у бояр. Сгубили урожай! А народу сколько с ним! Оно вроде как и ладно, что ремесловые появились, а глядишь, уже где-то и кору с деревьев снимать начинают, что на стол поставить-то и нечего. Оно, пока дружина княжеская рядом, так и не буянят ни смерды[32 - Смерд – человек, принадлежащий князю, но не раб и не крепостной (в те времена крепостное право еще не было оформлено).] напуганные, ни бояре[33 - Бояре во времена Московской Руси – элита. Вотчинники. Представители высшего сословия. Независимые (получившие земли не от князя, а потому и не зависящие от него – люди, держащие в подчинении земли и холопов. В т. ч. и боевых. В ряде случаев профессиональные военные, по могуществу и влиянию превосходившие удельных князей.] битые. Так то пока, да спиной все одно не поворачивайся к таким.

– Во дела, – Николай Сергеевич от удивления аж присел. – А князь-то что?

– Князь с благословения моего – подаяния народу, да на семью по пуду пшеницы да проса, – важно отвечал митрополит. – Да бояр, что позажиточней, обязал инородцев содержать, на землях их расселенных.

– За просто так, что ли?

– Выходит так, – подумав, отвечал тот.

– И что? Бояре-то не буянят?

– Бояре сейчас сами смерть как боятся. В походе столько их повысекли за то, что холопов своих боевых против армии объединенной подняли, да и теперь не щадят. Грех! – вспыхнул свяженослужитель. Потом, подумав, негромко добавил. – Оно же и не подумали прежде похода, ораву чем такую кормить. Зубами полоненные пока скрипят да помаленьку тикать назад начинают. Уже и воеводы по тропам рыщут, ловят, стращают, а – все одно – с голоду дохнуть никому не надобно. Смерды с холопами[34 - Холоп – раб.] ладно если тикают, а кто погорячей, так и против бояр зубы точат… Ушкуйники[35 - Ушкуйник – здесь купец. В более широком значении – разбойник, вольный человек, нанимавшийся в вооруженную дружину купцов и бояр, занимавшихся торговлей и разбоями по Каме и Волге. Название получили по торговым судам (ушкуям), на которых ходили в походы.] лютуют. Вот и по Оке вниз пошли, так после них – Мамай[36 - Мамай – темник Золотой Орды, претендовавший на великое ханство, но не являвшийся чингизидом.] святого чище, – горестно вздохнул митрополит. Вон, бояре об отъезде говаривать начинают. И те, кто в Москве остался при осаде, и те, кто от греха утек, да потом вернулись. Оно еще неизвестно, что верней: оставаться и в страхе жить, или отъезжать да и в лапы лихим попасть. Оно ведь самые крепкие головы сложили, а те, кто худые, так и князя проклинают!

– Чего так-то?

– А так-то, – оскалился вдруг старик, – что в слова твои князь уверовал да твердо решил при жизни своей еще Москву столицей княжества объединенного сделать! Да дурить начал, окаянный! – гневно закончил владыка.

– А на меня обида какая?! – оскалился в ответ трудовик. – Я, что ли, дела лихие творю?!

– Ты… – буквально взвился собеседник. – Ты, чужеродец, уж больно песни петь горазд, да в песнях твоих еще, кто знает, больше чего: от Бога или от диавола! Ладные! Заслушаешься! Все разом, что кулак! Князь – един! А как до дела доходит, так и беда!

– Ты, владыка, не лихословь, – прежде, чем Николай Сергеевич взорвался, взял слово Сергий. – Волен человек; слова словами, но путь свой каждый сам творит. Каждому решать, какими терниями идти. Никола много чего ладного говорил, да не было и речи о том, чтобы на соседей идти или, тем паче, в полон сгонять народу тьму-тьмущую. То княжья воля была, с благословления моего. На наших душах грех тот, – жестом остановил он собравшегося что-то сказать Булыцкого. – Еще неведомо, что было бы, кабы по воле твоей Тохтамыша казнили да на Орду пошли бы! – повысил он голос, да так, что стоящий в дверях Ждан предпочел исчезнуть в предбаннике.

– А у соседей что же? Купцов отправить за харчем, да и дело с концом, – сбавляя накал, вставил Булыцкий. – Не везде же Тохтамыш прошел! У соседей вон скупиться!

– Так и сказано же тебе; неспокойно нынче стало, – успокоившись, отвечал Киприан. – Оно по лесам теперь лихих – прорва. С земель своих сорванные да на погибель оставленные, потикали от воевод княжьих. Караваны купеческие с дружинами только и ходят. А к каждому-то купцу по ратнику и не приставишь.

– Ну и дела, – только и развел руками пенсионер.

– Вот такие дела, – отвечал ему Киприан.

На том и закончили. Раскланявшись с хозяином, старцы покинули келью, оставив Николая Сергеевича наедине со своими думами невеселыми.

– Грех оно великий, в грядущее заглядывать, – оторвал его от размышлений Ждан. – А почему все? Да потому, что переладить по-своему все – соблазн велик, да судьбы чужие переправить.

– Тебе-то что с того?

– Мне – страх за тебя, Никола, – подумав, отвечал парнишка. – Ты-то как лучше все хочешь; без умыслу злого. Вон, даже Сергий говаривал: от Бога ты, но не от диавола. Тебе знание твое видится во благо для княжества Московского, а кому оно – себе в угоду лишь. А почему все так? Да потому, что слаба людина перед соблазнами; хочется себя наравне с Богом поставить, да все твоими, Никола, стараниями.

– Ну так и что, – усмехнулся в ответ пенсионер. – Руки, что ли, на себя наложить, чтобы знаниями своими в грех не вводить?

– Что ты, Никола! – замахал руками парень. – Грех великий! И свою душу замараешь, и на место святое грех наведешь!

– Значит, других с панталыку сбивать?

– Молиться тебе, Никола, надо. Молиться, – с жаром подался вперед парнишка. – А почему все? Да потому, что очищает молитва смиренная душу от скверны!

– Молиться, – усмехнулся в ответ тот. – Святая ты, Ждан, душа, да на том уже и спасибо.

Уже на следующий день приморозило и выпал первый снег. Обильный. Добрый. Щедро засыпав студеную землю, он, переливаясь и серебрясь на солнце, наполнял все вокруг светом, бережно укрыл ветви деревьев и смерзшуюся землю. Засобирался назад в Москву Киприан. Благословив Радонежского и Николая Сергеевича, он, погрузившись в сани, отправился восвояси, оставив в покое и уже почти восстановившегося трудовика, и утомленного Сергия.

Вслед выпавшему первому снегу вскоре вновь пришла распутица. Прихваченная было морозцем земля взбухла, превратившись в кашу, да так, что и самые утоптанные тропинки разом негожие стали для ходьбы; ну не дорожка, а тина склизкая! Теперь разве что мостки спасали, перекинутые между кельями да хозяйственными постройками; только по ним было теперь возможно перемещаться. Да ведь и не очень-то и хотелось. Монахи, ну, за исключением самых деловитых, теперь и носу на улицу не казали, углубившись в молитвы и отвлекаясь лишь для послушания да выполнения необходимых работ. Булыцкий тоже, памятуя о вечных своих болях в пояснице, решил отсидеться в келье.

Вот печь только, из каменьев наспех собранная, развалилась, чему Николай Сергеевич, честно сказать, даже и обрадовался. Оно из-за того, что камни все разных размеров да формы были, конструкция убогая вышла, да и с тягой не заладилось. Так что чадила эта печь – будь здоров! По сравнению с открытым очагом, конечно – меньше, но все-таки. С другой стороны, Киприан печь эту покосившуюся увидать увидал да оценить успел. И про кирпич услыхал. А раз так, то можно и на его помощь рассчитывать, если потребуется. А то, что просить высшие силы придется, так преподаватель в этом ни капельки не сомневался.

Вот теперь, сидя в келье перед обрушившейся конструкцией, решился на вторую попытку с производством валенок. Оно и сезон подошел как раз, и материалу еще с прошлой поездки в Москву припасено достаточно для экспериментов было, и инструмент готов, и спешки, как тем летом, не было. В общем, все так сложилось, что Николай Сергеевич мог посвятить несколько дней налаживанию нового производства.

Новый продукт, новая технология, новые перспективы. К тому же, хоть и виду не показывал, да переживал Булыцкий из-за того, что с князем в последний раз так рассорились. Все-таки, как оно там ни крути, а без поддержки Дмитрия Ивановича ни о каких серьезных успехах с задумками пенсионера мечтать и не приходилось, пусть бы даже и имея за спиной такого союзника, как Киприан. Да и союзник ли?! Оно и не понял Николай Сергеевич владыку. Пока диковины – так и лад, а как про науки, с коими диковины эти творить, так и хмур священнослужитель становился; ну, туча черная! Хоть и не заикайся! А просто небо коптить, праздно доживая век свой, да за прошлые заслуги гордиться ну совсем не хотелось Николаю Сергеевичу. А раз так, то с помощью Божьей, да со смекалкой своей, да с братией следовало попытаться реализовать хотя бы часть задуманного.

А вот для этого и власть княжья да сила его нужна была. Ведь хоть и были среди схимников Троицкого монастыря толковые мастеровые, готовые во всем поддержать Булыцкого, но знаний все равно не хватало! Вон и с кирпичом намаялся, да толку-то?! То пережженный получался, да так, что как труха рассыпался от нажатия несильного. То недожженный и непрочный оттого. То вроде и с обжигом нормально все, да на пемзу больше похож и хрупок, что в руки страшно брать было, не то что ладить из него что-то. А то и просто слипался в одну монолитную массу, да так, что теперь и ума приложить не мог пришелец; а что теперь с этими «поленницами» глиняными делать? Разбирать? Так все равно кирпич – не кирпич, а так – смех. А использовать под хозяйственные нужды слипшиеся эти штабеля пока не представлялось возможным. А без кирпича – ни домны нормальной, ни печей домашних, ни стекла! Ничего. В общем, замиряться надо было с князем. Не прав был он, конечно, ну да и Булыцкий, по обыкновению своему, тоже дров наломал. Нет чтобы проораться дать Дмитрию Ивановичу да смолчать! Нет! Надо же было самому в крик податься…

Помощники нужны были. И хоть были готовые «к любому кипешу» схимники, а все одно неудобно было в который раз просить их о помощи, и без того скудное время, остающееся на послушание, утягивая. Да и потом, не на час занятие это, но на несколько дней. Так что пришлось выискивать другие варианты. Впрочем, вот тут-то проблема решилась просто – в помощь вызвался тот самый кузнец, сына которого в свое время так выручил пришелец, кость сломанную вправив. Памятуя о чудесном исцелении, по первой же просьбе отправил кузнец сынов своих – Оскола, Гойку да Борича – в помощь. А раз так, то, едва дождавшись и накормив парней, Булыцкий, проклиная и ругая тесноту кельи[37 - Средний рост человека в те времена был значительно ниже человека современного. Частично этим и объясняется теснота келий.], принялся за работу.

Заранее закупленная шерсть еще за лето была расщипана да вычесана. С другой стороны, подстраховываясь, решил пенсионер рассказать да показать все тонкости технологии производства невиданной обувки, поэтому и начал с азов. Сначала заготовки; шерсть как следует очистили, перебрав буквально по ниточке, а затем толстым слоем выложили в специальные формы в виде огромных носков.

– Кому же впору такой, Никола? – поразился верный Ждан. – Мож, поменьше?

– Усядет он, – улыбнулся в ответ пенсионер. – Прямо хоть бы и тебе впрок станет.