Реверс

– Так я вас сюда за этим и привёл!

Нищий молчал и, хитро прищурившись, смотрел на него.

– И вы готовы к долгому рассказу? – спросил нищий.

– Здесь хватит солёного вина на тысячу лет! Ну, начинайте же!

– Так слушайте, – шёпотом прохрипел старик.

3 Во время дождя

Дождь лил сплошной стеной.

Это не был какой-то случайный ливень, который внезапно обрушился на город посреди чистого и безоблачного неба. Всё к этому шло. Тучи собирались с самого утра, как будто бы даже призывая своих собратьев закрыть всю Верону от солнца. Ветер не мешал им собираться, не разгонял и не сносил в какую-нибудь сторону. Совсем наоборот: ветер покинул небеса, спустился к самой земле, сквозил вдоль домов и по мостам. «Быстрей, быстрей!» – гнал он незадачливых прохожих, зачем-то покинувших очаг своего дома в такую погоду. Потом стали падать первые капли дождя. Они словно бы извинялись за будущий разгул стихии, царапались в окна и спрашивали: «Все дома?» И только потом, после блеска молнии как последнего предупреждения, грянул ливень.

В такую погоду можно было точно никого не ждать.

Джи довольно долго слонялся по дому, посидел перед окном, наблюдая дождь. Потом он лёг в кровать, но уснуть не смог. Дождь бил по стёклам, по крыше. Джи закрывал глаза, и ему казалось, что дождь не там, за окном, а вот здесь, прямо рядом с ним, стоит только протянуть руку. Он открывал глаза, видел, что рядом с ним никакого дождя нет, шёл к окну, смотрел на пустые улицы и огни в окнах соседских домов и возвращался в постель. Сон не шёл.

Тогда он достал мольберт и кисти. Джи всегда хотел стать художником, писать удивительной красоты пейзажи и портреты прекрасных незнакомок, но из-под его руки появлялись какие-то странные образы. Пейзажи входили тёмными и мрачными, девушки – хитрыми или чудаковатыми. На какое-то время он оставил живопись, но забыть краски и холст не мог.

Бывало, что он доставал мольберт и просто смотрел на него. Или где-нибудь находил кисточку, брал её в руку и так ходил с ней некоторое время. Близость какого-либо предмета, который позволял чувствовать себя художником, была ему необходима как воздух.

И вот сейчас, когда дождь захватил всё, он достал мольберт, поставил напротив него стул и сел смотреть на него. Мольберт был пуст. На улице шёл дождь. В доме было трагически одиноко. Через какое-то время Джи понял, что хочет спать. Он разделся и лёг.

К своему удивлению, он мгновенно заснул.

Когда он проснулся, то за окном шёл дождь. Джи поднялся, вновь прошёл по дому и уткнулся в мольберт. Мольберт по-прежнему был пуст. Дождь всё также шумел за окном. Джи нашёл у себя дома вино и хлеб. Взяв глиняный маленький кувшин в одну руку, а мягкий душистый хлеб в другую, Джи сел напротив мольберта. Мольберт был пуст.

Джи сидел напротив, ел хлеб, откусывая маленькие кусочки, и запивал тяжёлым маслянистым вином, делая слишком большие глотки. Дождь не утихал, Джи был в этом абсолютно уверен. Дождь сводил с ума, так ему удалось убить время. Тёмные пушистые тучи не покидали неба, не пропускали солнца, и было совершенно непонятно, что сейчас: день или ночь? Никто не ходил по улицам, а в соседских окнах всегда горел свет.

Джи доел хлеб, потом допил вино, поставил пустой кувшинчик рядом со своей левой ногой и стал смотреть на мольберт. Мольберт был пуст.

Джи понимал, что так не может продолжаться вечно. Дождь не прекращался. Дождь звал его начать работать, а он сидел и смотрел на мольберт.

В какой-то момент ему надоело смотреть, он достал кисти и краски и встал рядом с пустым холстом. Он не знал, что должен рисовать.

Джи смешал какие-то краски и стал водить линии. Руки как по волшебству делали что-то особенное. Шёл дождь.

Если бы дождь не уничтожил время, Джи мог бы сказать, сколько он простоял у мольберта. А так время превратилось в точку. В этой точке времени Джи нарисовал портрет прекрасной девушки, которую никогда не видел в жизни.

А может быть видел?

Джи внимательно посмотрел на холст.

Глубокие синие глаза, высокий лоб, вьющиеся локоны. Нет, никогда не видел! Если бы видел, то непременно её бы запомнил!

Джи сел напротив неё и не мог уйти. Дождь стал благословенным, ведь именно из-за этого дождя к нему никто не приходил и не беспокоил. Он мог вечно сидеть напротив этого портрета, и ему никто не будет мешать. Поистине, дождь благословенен!

Дождь продолжал шуметь за окном.

Джи не сомневался, что был единственным человеком в Вероне, который радовался этому нескончаемому дождю. Да, он знал, что картина останется с ним и после дождя. Должна остаться, думал он. Портрет незнакомки рождал в нём странные чувства. Он не мог их описать. Что-то внутри бурлило и искрилось. Он радовался страшному дождю и своему вынужденному одиночеству. А потом он заснул, сидя перед портретом девушки, которую никогда не видел.

Он вскочил от робкого стука в дверь. Вскочил как ужаленный, словно бы ему под сердце вонзилась стрела с раскалённым наконечником. Он шумно дышал. Смотрел вокруг бешеными глазами и хватал ртом воздух. Где портрет?

Вот он. Прямо перед ним.

Он выдохнул.

Сердце изо всех сил билось в груди.

Глубокие синие глаза преданно смотрели на него.

Дождь по-прежнему шумел за окном.

Джи стоял на прямых напряжённых ногах и осознавал мир вокруг. Всё было так, как перед тем, как он заснул. Отчего он проснулся? От стука? Но кто мог стучать в дверь в такую погоду? Уж не послышалось ли ему? Он прислушался. Только шумел дождь.

Вряд ли, решил он. Не стоит даже подходить к двери, уверил он сам себя.

Глубокие синие глаза были с ним согласны.

И тут раздался стук.

Мягкий, робкий, настолько неуверенный, что Джи мог бы его и не заметить, будь он хоть чем-нибудь занят. Но Джи ничем не был занят. Он стоял, смотрел в глаза девушки, портрет которой нарисовал сам и не мог отогнать мысль, что слышал стук.

Ну кто, скажите на милость, мог пожаловать к нему в дом в такую погоду?

Он ощутил страх.

Это было настолько необычно, что Джи стал озираться по сторонам и думать, а чего же он так боится. Тело стало деревянным, ноги налились свинцом, и он с трудом сделал несколько шагов к двери.

Страшно.

Он вдруг понял, что боится открыть дверь. В эту минуту ему так хочется, чтобы этот робкий стук оказался плодом его воображения. Можно? Ведь если это всего лишь то, что ему показалось, то он не услышит этот стук больше никогда, сколько бы ни стоял перед дверью. Ведь так?

Он стоял и ждал. Стук не повторялся.

Казалось бы, Джи должен был подумать, что стук ему привиделся, отойти от двери и заняться своими делами (хотя какие у него дела?), но вот именно теперь, когда он стоял в метре от двери, Джи отчётливо понял, что в его дверь стучали. Он нисколько не сомневался, что там, за дверью, стоит человек и ждёт, когда он, хозяин дома, эту дверь откроет. Джи почти физически ощущал человека за дверью. Почему же этот человек не стучит ещё раз?

Джи подумал, что если бы он пришёл к кому-нибудь, постучал и ждал бы столько времени, то непременно постучал бы ещё раз. Но человек, который пришёл к нему и стоял по ту сторону двери, о себе больше не напоминал. Это было так необычно, что Джи сделал шаг и открыл дверь.

На пороге, конечно же, стояла она. С тёмных волос на паркет стекала вода, глубокие синие глаза смотрели на него. Она ничего не говорила, а только ждала.

Джи схватил её за руку и втянул в дом. Она шла за ним словно бы никогда до этого не ходила и понятия не имела, как пользоваться собственными ногами. Он привёл её к камину, расстелил плед, усадил, а потом принёс большое махровое полотенце. Джи разжёг в камине огонь, заварил большой чайник ароматного пряного чая и сел рядом с ней. Она дрожала и смотрела на него.

– Как ты здесь оказалась? – спросил он. Губы девушки задрожали, и она отрицательно повертела головой.

– Это неважно, – сказал Джи. Он принёс ей дымящийся в кружке чай. Она обхватила кружку двумя руками и сделала большой глоток. Джи стоял рядом и смотрел на неё.