И время, и сны

так как он ещё и медициной ведает, то часто хаживал в тамошние деревни

к туземцам, коль занеможет кто! Бывало, по нескольку дней жил в

джунглях, где звери дикие – самое меньшее, чего бояться надобно!

– Понимаю, понимаю… – протянул Куто. – Звери, какими бы дикими ни

были, на второй план уходят в сравнении с человеком.

– Да что ты понимаешь, сын мой! – опустошив уже второй бокал, Фландрий

обратился к Куто. – Что тебе ведомо! Каннибалы тамошние, они, думаешь, испытание для веры?

Куто пожал плечами, жестом отказываясь от вежливо предложенной ему

выпивки.

– Ага, скажите тоже, – сиплым голосом засмеялся послушник. – Отец

Фландрий, расскажите лучше, как вы три лета тому назад на Отшельничий

остров ступали! Пусть люд мирской тоже знает.

– Да ладно тебе, Обей! Скажешь тоже! – широким жестом святой отец

призвал послушника отступить со своей просьбой, а вот моториста —

наполнить ещё бокал.

– А что же вы так, – заговорил Куто, – святой отец? Нам вот с моим другом

скоро сходить. Были бы не прочь вашу историю узнать.

Куто обернулся и посмотрел на Гайгера. Скрипач, окончательно сбросив с себя

остатки сна, равнодушно пожал плечами.

– Да не скупитесь, ваша светлость! – заметно охмелевший моторист с силой

поставил бокал на стол и широко улыбнулся, глядя на Фландрия. – Расскажите.

Я который раз ваши истории слушаю – всё диву даюсь.

– Ну, черти! – выдохнул отец Фландрий и опрокинул очередной стакан, после

чего нахмурился, поднеся сжатый кулак к носу. Затем вновь его лицо приобрело

привычные черты, лишь блеск глаз выдавал подступающий хмель.

*И вправду, дело-то было тремя летами ранее. По долгу службы и воле Господа

нашего исполнял я вот это своё паломничество на ином судне, название

которого ныне неважно, поскольку много чего неважно после тех событий…

Шли мы, надо сказать, куда как медленнее, поскольку капитан тогдашнего судна

был человек неопытный, а штурман его, Яков, то и дело слюной зависти

истекал и всякий раз, проходя мимо острова какого, норовил капитана поучать.

Утром третьего дня пути, когда всего лишь один день отделял меня от

вступления на земли островов Соломоновых, как сейчас помню, жара стояла, духота, и ни намёка на ветер.

Яков, штурман тот, то и дело поговаривал, будто не в погоде дело было, а в

близком соседстве с Отшельничьим островом.

Ну, я, значит, спрашиваю, что за остров такой, почему доселе никогда о нём не

слыхивал. Капитан тоже удивляется, уже, надо сказать, косо на Якова смотрел, поняв, видать, каким тот по натуре человеком был.

Яков же с усмешкой ехидной отвечал:

– Остров совсем небольшой, в четырёх морских милях от нас будет. Называют

его островом трёх отшельников или же островом трёх старцев.

Я его, окаянного, спрашиваю, почему название такое, да почему никто про него

не слышал ранее.

– Остров тот мал, на картах многих не значится, – говорит Яков. – А

название такое оттого, что с давних пор, со времён многим неведомых, живут

там три старика, и никого более.

Ну, разумеется, я удивился, как иначе. Перекрестился, вспомнил имя Господа

нашего и спросил, что за старцы, почему там одни живут и, самое главное, откуда самому Якову об этом известно.

– Признаться честно, ваше преосвященство, известно мне про этих старцев от

тех матросов бывалых, что имели смелость на остров ступить, прервав свой

маршрут, – и в этом заявлении Яков не упускал возможности явить своему

капитану гордость за свою осведомлённость и опыт. – Говорят, старцы те, что

там с незапамятных времён живут, поклоняются многобожию, кое до принятия

креста всюду было. Якобы, от крещения спасаясь, старцы на тот остров путём

неведомым сбежали и обрели там уединение.

Ну, стоит ли говорить, что эти речи Якова меня всерьёз озадачили. Я, как

человек учёный, помимо слова Господа науки точные когда-то постигший, прекрасно понимал, что за нонсенс была вся эта история.

– И как же долго они там живут, по-твоему? – спрашивал я.

– Долго, – отвечал Яков многозначительно, – очень долго. Лечат они все

недуги тела, с которыми к ним матросы приходили. За скромное подношение, кое в их краях редкость, они возвращают людям здоровье, при жизни

утраченное.

– Да ведь то есть богохульство да ересь! – возмущался я. – К язычникам

диким за такой помощью обращаться, когда есть имя Господа и его слуги на

земле грешной! Проси Господа о милости его – и по делам твоим воздаться

тебе милость его! – воскликнул я, приструнив горделивца хоть на какое-то

время.

Сам же я обратился к капитану со словами, что требую, дабы тот на этот остров

богомерзкий курс взял! Пусть это отнимет у нашей миссии время, но я на то и

слуга Господа в этих краях, чтобы нести его слово даже в самые дальние

уголки, самым заблудшим душам!

– А что вы там хотите увидеть, ваше преосвященство? – спрашивал

капитан, не на шутку обеспокоенный моим требованием.

– Как что? – удивлялся я. – Ты разве не слышал речей штурмана твоего, этого спесивца Якова?

При упоминании имени своего штурмана молодой капитан старался и виду не

подать, но от меня не укрылось, что тот ему стал ненавистен.

– Умерь свой гнев, капитан! – говорил я. – Зависть гложет твоего

штурмана! Завидует рангу твоему, доставшемуся тебе в столь молодых

летах.

Капитану едва ли помогли мои слова смягчиться в отношении штурмана, зато

он дал мне понять, что просьбу мою выполнит. Впервые за все те дни нашего

маршрута твёрдым, командным голосом он окликнул штурмана и распорядился, как капитану и полагается, взять курс на Отшельничий остров.

– И всё же, святой отец, – спрашивал капитан, – что вы там намерены

делать?

– Я ступлю на земли того острова проклятого, и, коли найду тех троих

безбожников, именем Господа – спасу их души! Они или обучатся словам

Господа нашего, или встретятся с Ним. Я полагаюсь, капитан, на вашу

твёрдость духа как на дополнительное подспорье в этом деле.

– Там, святой отец, – послышался голос Якова, который уже взял курс на

остров, – вам придётся полагаться на что угодно, только не на наше

судно!

Заявление это сквозило неслыханной дерзостью даже по меркам всех

предыдущих выходок Якова.

– На расстоянии метров трёхсот от берегов того острова – всюду мель, так

что ни одно судно туда не подойдёт достаточно близко. Придётся вам, святой отец, погрузиться в шлюпку и поработать вёслами.

– Яков! – к нашему всеобщему удивлению, громыхнул голос капитана. –

Что ты себе позволяешь?! Ваше преосвященство, не стоит беспокоиться

об этом обстоятельстве! Я распоряжусь, чтобы один из наших матросов

сел на вёсла.

Я поспешил отказаться от этого жеста доброй воли, сообщив капитану и

штурману, что сам буду на вёслах, что труд физический не чужд рукам моим и

никакие препятствия не остановят меня на пути к осуществлению этой

новообретённой миссии.

Очертания острова стали различимы ещё задолго до того, как мы

приблизились на достаточное расстояние, дабы я мог перебраться в лодку.

Вопреки моим представлениям, этот остров не имел ничего общего с тем

местом, кое рисовало моё воображение после рассказа Якова. То был

обыкновенный клочок земли, как и многие другие, разбросанные в этой части

океана, зовущейся Торросовым. Однако при существенном приближении к

острову от внимания моего не укрылось, сколь нетипичная растительность

покрывала этот клочок земли. В отличие от остальных островов в этой части

океана, остров трёх отшельников изобиловал лиственными деревьями, своим

видом так разительно походившими на леса в наших родных землях, коих я уже

тогда не видал довольно долго.

Возможно, тому виной волнение, закравшееся в сердце моё, сиюминутная

слабость, но почудилось мне, будто и ветерок заиграл вблизи острова

знакомыми ароматами весеннего леса. Я, как слуга Господа, не позволил

иллюзиям укорениться в моём сердце! Отогнав прочь это смятение, я поспешил

распорядиться подать мне лодку. Навалившись на вёсла, я правил к берегу, глядя, как уменьшается наше судно по мере моего отдаления.

Высадившись на берег, я ещё какое-то время дивился тамошней природе, после чего уверенно зашагал вглубь небольшого острова. Идти было совсем

несложно, поскольку прямо с берега, как только пляж соприкасался с

тополиной рощей, начиналась хорошо видимая, вытоптанная за много лет

тропа. Мне было ясно, что этой тропой местные отшельники передвигаются, и

моя навигация будет не особо сложной.

На моём пути через лес, который вовсе не был тёмным, разве что уютная

тень даровала прохладу и защиту от высоко стоявшего солнца, я увидел ещё

больше свидетельств жизни местных старцев. Видел я тут и там установленные

устройства для сбора древесного сока. Миновал сложенное из камней кольцо

колодца, откуда отшельники добывали питьевую воду. Вскоре я вышел на

поляну, на которой отдельные клочки земли были организованы в подобие гряд, на которых произрастали культивируемые растения, что указывало на сельское

хозяйство. По всем известным мне признакам, животные тоже водились на

острове, но совершенно не в том изобилии, что на Новой Гвинее.

Вскоре, однако, мне сделалось тревожно, когда я обнаружил возведённые

из стволов деревьев идолы, истуканы, покрытые руническим письмом, что

подтверждало слова Якова о языческом характере уклада отшельников.

Похожие объекты местного культа я увидел и в камне, когда проходил мимо

небольшой скальной гряды. Всякий раз, сталкиваясь с руническим письмом, я

крестился и вспоминал имя Господа, что придавало мне решимости.

При себе я нёс крест и Библию – как символы и инструменты промысла

Божьего, а также Беретту-92 (Beretta-92), позаимствованную с разрешения

капитана, – как инструмент мирской, на самый крайний случай.

Скоро я заметил, что лес стал редеть, и впереди появился просвет, а до

меня вновь стали доноситься порывы ветра, несущие привкус воды и соли.

Криво-косо сколоченная изба лишь на одну треть возвышалась над

рубиново-зелёным ковром из трав, остальные две трети убогого

сооружения уходили глубоко под землю. Вход в хибару был сильно

вытоптан, и лишь тонкая, сплетённая из прутьев дверь отделяла внешний

мир от мира, в котором, судя по всему, и обитали отшельники.

Признаюсь, при виде этого сооружения я вовсе не испытал ни малейшего

желания пробраться внутрь, явив себя гостем незваным. Напротив, я хотел, чтобы старцы явились ко мне сами, предстали передо мной при свете дня, на

открытом пространстве. Посему я громко оповестил о своём прибытии, прокричав, что призываю обитателей сего жилища выйти и встретить гостя. Но

ответа не последовало, вынуждая меня вновь и вновь кричать. В какой-то

момент мне показалось, будто голос мой уподобляется рёву зверя, что совсем не

к лицу истинному слуге Божьему. Тогда я переступил через несвойственную

мне брезгливость и спустился к двери. С силой постучал, но хлипкая плетёнка

едва не провалилась внутрь. Я понял, что внутри этого жилища царит

полнейшее запустение, и если в нём когда-либо и жили эти мифические старцы-

отшельники, ныне, судя по всему, они давно своё жилище покинули.

Царившая внутри подземной лачуги темнота не позволяла мне разглядеть

всего безобразия, что там, несомненно, присутствовало, да и не нужен был мне

свет дневной, дабы понять, в какую обитель богомерзости меня занесло.

Выбравшись наружу, я застыл в изумлении, увидев стоявших предо мною трёх

существ. Не могу сказать иначе, ибо лишь очертаниями своими они напоминали

людей. Были они о двух ногах, с двумя руками и головой, однако облик их уже

давно распрощался с человеческим. Меня это не должно было удивить, ведь

коли Яков говорил правду, а теперь его слова окончательно нашли своё

подтверждение, старцы эти в своём отшельничестве окончательно удалились от

истинного Бога и утратили связь с Ним, лишившись Его подобия, дарованного

роду людскому!

Первый старец был ростом мал из-за сгорбленной спины, более всего он

напоминал знак вопроса – таков был его горб. С его лица свисала длинная, до

самой земли, грязнущая борода, не знавшая рук цирюльника. Этот старец

опирался о грубую палку из местного дерева, служившую ему клюкой. Одет он

был в практически истлевшую мешковину, которая лишь отчасти прикрывала

его наготу.

Второй старец был, напротив, высок ростом, даже длин, оттого казался он

особенно тонок, что тростинка, готовая согнуться на ветру. Голова его

возвышалась на три головы выше моей, а я, как вы можете видеть, человек

статный. Из-за такой высоты борода этого старца, столь же длинная и

неухоженная, как и у первого, доходила разве что до пояса, где старик

предусмотрительно перехватывал её шнуром из остатков рыболовных снастей, очевидно принесённых к местному берегу океанскими волнами.

Третий старец был не низок, не высок, зато формой своей более всего

напоминал кряжистый пень от массивного дуба. Плечи его были костлявыми, норовили окончательно проткнуть истлевшую парусину одежды, но при этом

ширина их впечатляла. Он стоял на коротких, но толстых ногах, а борода его

касалась земли, поскольку этот старец не предпринял никаких мер по её

обузданию. Все трое ходили босыми, отчего стопы их более всего напоминали

лапы зверей – столь же грязные и когтистые.

Вся троица стояла молча, не проронив ни слова, и смотрела на меня. Я же, собравшись с духом, стиснув крест в правой руке и Библию в левой, преодолел

остатки волнения и выступил со словом:

– До меня дошли слухи о вашем острове, старцы, и о вашем долгом

отшельничестве! Стало мне известно, что среди люда простого вы сыскали

добрую славу, даруя страждущим избавление от мук телесных!

Старцы слушали, но никто из них ничего не сказал. Седые, кустистые брови

нависали над серыми, выцветшими глазами, которые впились в меня, словно

кинжалы. Я же продолжал:

– В своём бытовании здесь за долгие годы вы, очевидно, забыли о слове

Божьем! Забыли об учении Сына Его, Иисуса Христа!

И так я говорил, говорил, ссылаясь на Святое Писание, цитируя мужей

святых, и оттого делалось мне ещё уверенней, и ощущал я, что и здесь, в краю

неведомом, не покидает меня сила Провидения, и обращён на меня глаз Божий!

Я рассказал старцам о нашем учении, о том, как Господь сотворил Землю

и всё, что на ней, как Сын Его страдал за всех нас во искупление наших грехов.

Как мог, словами, доступными мне, объяснил им суть троичности нашего Бога, а также принципы Его благодетели. В итоге, когда солнце уже наполовину

спряталось за горизонт, я задал старцам самый главный вопрос, который и

определял мою миссию на их острове:

– Теперь, старцы-отшельники, услышав всё это от меня, слуги Божьего, кто

сам принёс вам сюда Его слово, скажите, готовы ли и вы принять Его слова?

Готовы ли вы сами встать под Его Провидение и впредь творить свои чудеса с

именем Господа на устах?

Тогда впервые я услышал голос старцев, ибо говорили они всё разом, но

звучали как один:

– Мы готовы принять слова Господа, Отца нашего! О себе не знали мы, кто мы

и откуда пришли. Не ведали мы, кто даровал нам силы наши превозмочь все

ниспосланные испытания. Мы готовы принять слова Господа и нести их отныне

и впредь!

Тогда я сам, едва не проронив слезу, что образ мироточащий, кое-как

удержался, чтобы не заключить старцев в объятия. Вместо этого я поднял

над ними крест и Библию и велел повторять за мной слова Господа, слово

в слово! Так мы приступили к главной молитве.

– Отче наш, коли есть ты на небесах, да святится имя Твоё, да прибудет

Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небе и на земле…

Старцы вторили словам молитвы хором, слово в слово, и казалось мне в тот миг, что ветер играл верхушками деревьев в такт нашим голосам, и весь остров, наконец, осветился, сбросив с себя тенёта язычества. С того момента, думал я, начинается на острове новая эра – эра Христа.

Я распрощался со старцами, оставив в дар Библию – как источник писания, а в

качестве назидания велел ежедневно повторять молитву, покуда она не станет с

ними самими единым целым и, таким образом, не приблизит их к Богу, насколько это возможно.

Не скрою, на тот момент меня переполняла гордость, с которой я сам

незамедлительно начал бороться, проговаривая иную молитву, пока руки мои, не зная усталости, работали вёслами, правя лодку обратно к нашему судну.

На борту меня встретил капитан, выразив изрядное беспокойство моим долгим

отсутствием. Яков тоже интересовался моим визитом, и перед тем как рухнуть

на ложе своё без сил, я поведал экипажу, что произошло на острове, посоветовав отныне называть этот клочок земли не иначе как остров Трёх

Сынов. После чего я лёг спать.

Пробудился я оттого, что матрос судорожно тряс меня, вцепившись в рукав

моей рясы.

– Святой отец, святой отец, проснитесь!! – на лице ещё молодого человека

была маска неподдельного ужаса, а глаза сияли в темноте каюты не хуже

каминных углей.

– Тебе чего, сын мой? – но вместо ответа матрос потащил меня на палубу, пытаясь что-то попутно объяснять, говоря столь сбивчиво, что я и отдалённо не

понимал, почему меня разбудили.

Уже на палубе я понял, что проснулся в час предрассветных сумерек, и, кроме

меня, капитан, штурман, а также остальные матросы, вцепившись руками в

корму, смотрели куда-то в океанские волны.

– Что вы там узрели, окаянные? – я последовал примеру экипажа, тоже

подошёл к ограде палубы и внимательно всмотрелся.

– Ваше преосвященство! – голос капитана дрожал, а когда он повернулся ко

мне, то на лице его нельзя было не узнать отпечаток подлинного страха. —

Этого ведь не может быть!?

– Ты что, – позабыв про всякую субординацию, штурман Яков обратился к

капитану подобным образом, – уже собственным глазам не веришь? Посмотри, что священник наделал! Говорил же я, что не надо…

– А ну закрой хлебало! – надеюсь, Господь простит мне эту секундную

слабость, но ситуация того требовала. – Капитан! Что, в конце-то концов, происходит?!

– Они всё ближе!! – прокричал один из матросов, обращаясь то ли к капитану, то ли к штурману. – Что делать, какой приказ?!

Тогда, ещё раз внимательно всмотревшись в направлении, куда были прикованы

взгляды напуганного экипажа, я увидел, что так переполошило их.

Вдогонку за нашим судном, как раз с того направления, где мы оставили остров

отшельников, за нами, ступая по воде, мчались три старца…

Вся троица, какой я их видел днём ранее, теперь неслась с невозможной для

человека скоростью, ступая над океанскими волнами, даже не оставляя на

водной поверхности следов. Они становились всё ближе и ближе, их

бесцветные глаза были обращены к нам, но я-то знал, что среди прочих все трое

смотрели на меня!

– Что им нужно, святой отец? – голос капитана дрожал ещё сильнее.

В тот момент я понял, что столкнулся с вопросом, на который не могу дать

ответа. Старцы приблизились к нашему судну, зайдя с правого борта и

практически поравнявшись с нами. Оставаясь на удалении каких-то пару

десятков метров, они вновь говорили в унисон, обращаясь ко мне:

– Прости нас, посланник Божий! Прости, что потревожили тебя в этот час! Но

как только ты покинул наш остров вечером дня минувшего, поняли мы, что

забыли напрочь слова Господа! А дар, оставленный тобой, нам недоступен, покуда не знаем мы языка, на котором та книга написана.

– Господи Иисусе! – кричали матросы, начиная судорожно креститься. —

Пресвятая Дева Мария!

– Вввашше преосвященствооо… – капитан окончательно утратил

самообладание. Хоть он и держался обеими руками за палубную ограду, ноги

его подкосились, и он рухнул на колени. Некоторые матросы, повинуясь

древнейшему из инстинктов, бросились прочь с палубы, искать укрытие в

каютах. Меж тем трое старцев приблизились к самой корме.

Я лишь беспомощно глядел на них. В этот момент я понял, что глаза

старцев вовсе не были бесцветными, в этот час они имели цвет бесконечного

океана. Словно сделанные из самой океанской воды, старцы смотрели на меня.

Мгновение спустя они оттолкнулись от неосязаемой опоры под своими

уродливыми стопами и стали медленно подниматься.

Я посмотрел по сторонам: справа был капитан, спрятавшийся за

палубную ограду, он обхватил голову руками и застыл от ужаса. Слева я видел, как матросы в панике разбегаются кто куда, и лишь Яков, неугомонный

сварливец, оставался на своём месте!

В этот самый момент я понял, что Господь послал мне, пожалуй, самое

главное из своих испытаний! Я нащупал на ремне пистолет – ту самую

"Беретту", что минувшим вечером позабыл сдать капитану. Пистолет, оказавшись в моей руке, лишь усилил мою решимость. Я дослал патрон в

патронник, и лязг затвора заставил Якова обратить на меня внимание. Штурман, не медля ни секунды, последовал моему примеру.

Мы открыли огонь почти одновременно. Посланные нашим оружием

пули на таком расстоянии легко нашли свои цели, били точно и безжалостно, опрокидывая старцев обратно. Каждый из троицы получил, по меньшей мере, по два или три ранения.

Тела их упали в воду, где волны незамедлительно проглотили их, оставляя

на поверхности лишь кровавые разливы и алую пену. Мы с Яковым ещё

послали вдогонку трём бестиям несколько пуль, но вскоре наши пистолеты

встали на затворную задержку, ознаменовав израсходование патронов и

необходимость перезарядить оружие. Впрочем, спешить с этим не было

никакой нужды – старцы канули в воду.

Яков подскочил к капитану, который ещё не оправился от пережитого

ужаса, с силой поднял того на ноги и размашисто врезал пощёчину.

– Приди в себя! – скомандовал штурман. – Ты здесь командуешь или кто?

Капитан трясся от страха, его губы судорожно двигались в попытках

артикулировать какие-то слова, однако ничего не получалось.

– Послушай! – Яков тряхнул капитана за плечи. – Если не возьмёшь себя в

руки в сию же минуту, то отправишься за борт, туда, где остались эти твари!

Понял?

Капитан ответил несколькими короткими кивками головы.

– Отлично! За работу! Отдавай приказы команде! Убираемся отсюда поскорее!

Капитан, прикладывая огромные усилия, направился к мостику, попутно всё

ещё трясущимся голосом отдавая приказы матросам, некоторые из которых

только сейчас высунулись из своих укрытий.

– Ну и что это было, святой отец? – Яков опёрся обеими руками о палубное

ограждение и как следует осмотрел наружную сторону кормы судна.

– Сын мой, – отвечал Фландрий, – порой Отец наш Всевышний избирает для

нас самые тяжкие испытания нашей веры, но Он никогда не пошлёт испытания

тяжелее того, что мы в силах выдержать!

Яков уставился на священника.

– А ведь я предупреждал, что…

– Довольно об этом, сын мой, – отрезал Фландрий. – Мы с тобой достойно

вынесли испытание, в то время как наши спутники проявили слабость духа.

Давай не будем отягчать их и без того незавидное положение.

– Верните мне оружие, – угрюмо проговорил штурман, – и возвращайтесь в

свою каюту! Мы прибудем на Соломоновы острова через два с небольшим часа.

Отец Фландрий сделал, как сказал Яков, вернув тому пистолет. Уже в своей

каюте священник пытался уснуть, но сколь бы долго он ни лежал с закрытыми

глазами, сон в то утро к нему уже не возвращался…

– Занимательная история, – Куто артистично похлопал в ладони, имитируя

аплодисменты. – Выше всяких похвал!

Изрядно набравшийся отец Фландрий уставился на мужчину, очевидно, не

понимая, что именно тот скрывал за своей иронией, а вот послушник поспешил

защитить своего пастыря.

– Что вы себе позволяете… – молодой человек икнул, выпил он не сильно

меньше своего пастыря. – Вы осмелитесь заявить, что из уст отца Фландрия

может исторгаться ложь?

– Ну что вы, что вы! – Куто сделал жест руками, призывающий выпившую

компанию к спокойствию. – Я просто подчёркиваю талант святого отца

преподносить истории. Верю, что человек его уровня не опустится до морских