Давить собак

Лада незаметно втянулась в процесс, и на этот раз вместо «поделки» у неё получилось нечто особенное. Вот только Небесная быстро вернула её на землю, напомнив, что продаются милые коты, а ангелов с детскими лицами в наше время не сыщешь даже в церквях, ведь они никому не нужны.

По офису ползали самые дикие слухи, а Паша не мог прийти в себя. Повышение произошло так неожиданно и фантастично, что он растерялся. Бывший старкур, громко бурча, вытряхнул свои вещи из тумбочки, послал всех и каждого на хутор к дедушке и выскочил вон. За ним потянулись и курьеры. Они не ушли насовсем, а устроили экстренное совещание в курилке. Потом в крошечный перегороженный стеллажами кабинет заглянул начальник отдела продаж, уточнил Пашино отчество, пожелал успешной работы, огромной зарплаты, исполнительных подчиненных, быстрой доставки, тупых конкурентов, а заодно бурной личной жизни. А в знак доброй воли и для налаживания дружеских отношений пригласил провести вечер в компании крутых руководителей.

Лада делала всего лишь милых котов. Творила не задумывалась ни о чём, кроме самого процесса. Всё получалось легко, но слишком заурядно, а перед глазами ещё плавали чистые, незапятнанные образы ангелов. Поэтому она навела порядок в мастерской: постирала и развесила свежие занавески, выбросила весь ненужный мусор и превратила «творческий» беспорядок в уютный творческий порядок. Правда, котов получилось в два раза меньше, чем нужно. Покачав головой, Небесная заявила, что не будет кормить её даром, но может совершенно безвозмездно напоить. Поэтому предлагает передохнуть в одном не очень пафосном ночном клубе. Там, дескать, не водятся таланты, поэтому можно набраться вдохновения.

Вечер шёл ни шатко, ни валко. Паша и сам не понимал, для чего согласился идти в ночной клуб: пить он не любил, коллег по работе не уважал, а от дрожащей, разрывающей уши музыки и вовсе превратился в вытащенную из-подо льда рыбу. Хотелось нырнуть обратно на дно, в привычную тихую гавань, где не надо понимать скабрезные шутки и улыбаться. Головокружение от неожиданного прыжка из курьеров в старкуры уже прошло. Бит забивал мозги, и окружающий расплывчатый полумрак казался школьным спектаклем, в котором заставил участвовать классный руководитель. Отвратительное ощущение, когда тошнит, рот зажимаешь из последних сил, а сбежать не можешь.

Он завис в очереди в туалет и в свете люминесцентных прожекторов увидел её. Расплывчатый силуэт в дрожащем мерцании – явление непорочного ангела…

Лада почти оглохла от «долбёжки», по недоразумению названной музыкой, и сильнее всего хотела сбежать в уютную мансарду, подальше от грохота, пьяных мажоров и вечно хихикающих девиц в коротких юбках. После такого вдохновения можно создать только «Банки с супом Кэмпбелл».

Она застряла в бесконечной очереди в туалет и увидела его. Симпатичного парня из книжного магазина на пересечении проспекта Победы и переулка Горького в центре пафосной Москвы…

Взгляды пересеклись, и глаза встретились. Ритм подталкивал их друг к другу. Сердца трепыхались в такт бешеной музыке, пытались пробить невидимую преграду и слиться в один неразделимый пульс. Они двинулись одновременно и одновременно остановились. Снова пошли, будто по команде, и опять застыли. Медленно, как в чарующем танце, приблизились, пока не сомкнулись ладони. Пальцы вцепились в пальцы, и они продолжили плавно кружить, не замечая рваного бита и усмехающихся пьяных лиц.

Мир может на некоторое время исчезнуть, если очень, очень сильно попросить.

Следующим утром секретарша шефа вручила Паше аванс, ключи от фирменных жигулей и отдельной комнаты в общежитие. И уже к вечеру, преодолев плохо скрываемое презрение коллег, он выскочил с работы, купил огромный букет алых роз и поехал на свидание. Подкатить на машине намного элегантнее, чем выбраться из потного метро.

Больше всего на свете он хотел, чтобы мир снова исчез, и они остались только вдвоем.

Лада не могла работать, есть, пить и даже думать до вечера. А когда увидела Пашу, все спаянные вместе чувства с таким рвением кинулись в пустую голову и втянулись в тело, что она начала задыхаться. От радости кружилось перед глазами и путались ноги. Каждое прикосновение пробивало током. По сравнению с этим всепоглощающим чувством, её недавнее порхание казалось прыжками в мешке.

Ненавистный город стал родным, тёплым и душевным. Старые московские бульвары, растянувшиеся по пологим холмам, нежились в объятиях ясеней и клёнов. Прохожие скинули тёмные плащи теней, их души засветились радужными переливами и засверкали россыпями искр. Скомканные, мятые, серые лица прорывали неожиданные улыбки.

Хотелось обнять людей, бульвары, город и раствориться в добродушной неге, но Лада не решалась выпустить Пашину руку, а в другой горели красные розы. Она говорила так долго и так много, что проглатывала слова и даже предложения, но он всё равно понимал и только улыбался, изредка бросая расплывчатые взгляды вперёд. Вспомнилась мимолётная встреча в Долинске, так и не ставшая поводом для знакомства. Лада убеждала, что еще тогда все поняла и верила в новую встречу. Паша согласился – это судьба, хоть и ничего не вспомнил, зато начал называть её – моя знакомка. Он вообще готов был признать правдой что угодно, лишь бы не отпускать нежную руку и вечно чувствовать в пульсе трепетное биение её сердца, которое стучало рядом до утра.

Работа старкура мало отличалась от курьерской. Много бессмысленной беготни и презрения, а толку чуть. Паша пытался вникать в подводные камни бизнеса доставки, но мысли то и дело убегали к Ладе. Он усилием возвращал их обратно и заставлял себя думать, как сделать «побегушки» более выгодными. Оказалось, что заставить людей работать, особенно если они не хотят, очень тяжело. А выколачивание незаслуженной прибыли и вовсе противно его натуре. Тогда Паша попытался сделать то, чего давно хотел: облегчить курьерскую работу, помочь тем, кто не справлялся, поддержать тех, кто тащил на себе большую часть нагрузки, но на него всё равно смотрели, как на врага. Поэтому он снова отвлекался, вспоминал о своей нежданной любви, и окружающий мир тускнел, как когда они оставались одни.

Каждое невесомое движение и дразнящее прикосновение – открывало его заново и превращало в «праздничный торт». Одновременно хотелось слизать сливки и любоваться, не дотрагиваясь. Скинуть покровы и обнажить саму сущность. От сплетения душ разлетались разряды и электризовали всё вокруг. Лада словно смотрела в зеркало, одновременно изнутри и снаружи, и не могла оторваться от отражения. Насытиться и почувствовать – хватит – проникнуть дальше невозможно. Они сложились во что-то неразделимое: границы стерлись, улыбки перепутались с поцелуями, а жар сплавил тела.

Паша не видел ничего, кроме пылающих глаз, и поддавался сладостному гипнозу. Всё тускнело и превращалось во что-то невесомое и несущественное. Больше не нужны слова, чтобы выразить чувства. Они распирали изнутри и разливались вокруг праздничным фейерверком. Их всё равно не проявить иначе. Не придумали такого языка, который может описать любовь. Все её перекаты: от первого взгляда, влюблённости и томительного ожидания до дикой страсти, и борьбы двух одинаковых и разных душ.

Ничего не пугало и не беспокоило, он свято верил, что их единение никогда не прекратится и будет продолжаться всегда. Только работа заставляла возвращаться в реальность и вспоминать, что как бы ни тянулось время, оно не может остановиться совсем. Лада старалась наверстать упущенное, вкладывая в пустых милых котов хлещущую через край энергию. Получалось не то, что хотелось, но всё равно лучезарнее, нежнее и душевнее, чем раньше. Вот только Небесная ворчала, что талант талантом, но в мастерской надо появляться чаще и делать больше. Деньги сами по себе не заработаются.

К Викторычу не пускали, на работе смеялись за спиной, и Паша больше и больше мрачнел. Проживать в отдельной комнате, быстрее добираться в офис и по делам на дребезжащих жигулях удобнее, чем в переполненном автобусе, поэтому он старался изо всех сил. Только нелепые потуги даже самому себе казались бессмысленными и пустыми. Одна секретарша искренне интересовалась его делами и спрашивала, чем может помочь. Остальные нарочно ставили в неловкие ситуации и не упускали возможности поиздеваться. Жизнь превратилась бы в сущий кошмар, если бы не Лада. Только она спасала его от окончательного разочарования, принимая на себя неуверенность и поражения. Удивительный шанс казался насмешкой, и работа отходила на второй план. Шеф почти не вызывал, ничего не требовал, не приказывал и не просил. Зато в его кабинете кто-то видел бывшего старкура.

Они не отрывались друг от друга, а всё остальное ежесекундно теряло смысл и растворялось в радужной дымке вместе с окружающим миром. Прошло двадцать девять дней. К Паше прибежала секретарша. Заперла за собой дверь и, не поднимая глаз, рассказала, что подслушала, как произошел его неожиданный взлёт. После операции Викторыч пришёл в себя и в категоричной форме потребовал наградить своего спасителя. Они поругались с сыном-шефом, и тот в шутку предложил сделать Пашу своим замом. А водитель-отец упрямо заявил, что если, по мнению Ленина, кухарка может управлять государством, то курьер справится с какой-то там задрипанной фирмой. Как-то же командуют повсюду чиновники-двоечники. В итоге сговорились на повышении до старшего курьера. Секретарша объяснила, что испытательный срок закончился, и у него остался один день. Тогда зарплата превратится в пособие, отдельная комната в общий барак, а служебная машина – в тыкву. И это в лучшем случае, а в худшем он ответит за упущенную прибыль и будет отрабатывать до судного дня.

Секретарша тихо ушла, и пока Паша в оцепенении смотрел на пустое кресло, в кабинет заглянул Викторыч. Из ворота расстегнутой рубахи торчали бинты, а лицо было непривычно серьезным. Он закрыл за собой дверь и, без обычных шуток, встал перед столом.

Долго объяснял, что прежнего старкура не уволили, а отправили в отпуск, что уже через неделю все сотрудники узнали об обмане, что его жалела только секретарша и больше никто. В жизни так будет всегда, и надо рвать конкурентов зубами, тогда добьешься счастья. Он сам упустил возможность, но сына научил и теперь хочет научить Пашу.

– Можешь меня ненавидеть, – выдавил он, – но всё, что с тобой случилось за последний месяц – пробник. Деньги, машина, жилье – чтобы почувствовать вкус настоящей жизни. Это подарок за моё спасение. Теперь ты должен из шкуры вылезти, чтобы заполучить это на самом деле. Победи!

– Чтобы стать как все? Я не этого хотел.

Викторыч скривился и покачал головой. Пробормотал, что еще никто так глупо не отмахивался от подобного шанса.

То ли старкур, то ли курьер отвернулся к окну и набрал номер на телефоне, даже не услышав, как его бывший друг ушел.

После звонка Паши и плохих новостей Лада совсем расклеилась, и у Небесной лопнуло терпение. Она отчитала её за постоянные прогулы и витание в облаках. Прояснила, что все творческие натуры, конечно, подвержены приливам и отливам настроения, но ни у кого месячные не длятся целый месяц. Такое просто не предусмотрено природой, ведь какая бы чушь ни ударяла в голову, даже самые возвышенные особы должны «жрать!». А если Лада питается пустыми мечтами, то может выметаться. Таких талантов – полная Россия. Но без блата – это мусор. Рынок отрыгивает непорочность! Ему нужны скандалы, грязь и похоть. Поэтому, даже если не понимает, она будет делать то, что скажут: пусть милым котам придётся сношаться, лизать мохнатые зады и блевать шерстью.

Из-за пролитой воды и кусков жидкой глины запахло осенью. Лада снова не хотела понимать, но на этот раз решила быть неудачницей, чтобы сохранить саму себя. Ведь даже если их не видишь, перелетные птицы всё равно улетают на юг. Она собрала чемодан и тихо ушла

Звонок вывел Пашу из ступора. Он удивлённо заморгал, но трубку всё же поднял. Лада плакала, пытаясь объяснить, что звонит из телефона-автомата, ушла от хозяйки, ей негде больше жить и, раз уж у них обоих так сложились обстоятельства, им незачем оставаться в Москве. Надо ехать домой!

Он долго молчал. Ответ был настолько очевиден, что его не нужно было произносить, но Лада решила по-другому. Радужная пелена, застилавшая её глаза целый месяц, начала рассеиваться. Оказалось, что мир никуда не исчезал. Все его уродливые контуры с кривыми, черными силуэтами домов, машин и людей оставались на месте. Они лишь скрылись на время, но поторопились вернуться и броситься в глаза. Поэтому, собрав все силы, она предупредила, что будет ждать на Казанском вокзале у табло до девяти, а потом уедет одна. А он должен выбрать, что ему дороже!

Паша закричал, что любит её больше всего на свете, но ему ответили равнодушные гудки. Они вырывались из трубки и больно лупили по ушам. Он нервно оглянулся на тёмное окно, подскочил и понёсся к выходу.

Чтобы быстрее забрать вещи из общежития, он сел за руль. Ржавые жигули, словно подпружиненные, подскакивали от каждого надавливания на педаль. Проезжали пару метров и резали фарами мельтешение габаритных огней и тени пешеходов. Были бы поновее, двигались проворнее, но мощные машины дают только «мощным» начальникам. Паша затравленно таращился на стрелки циферблата и, хотя в его запасе ещё было два часа, жевал губу и нервничал. Везде мерещились знаки: «Вперёд!», «Быстрее!», «Поднажми!». Он успевал проскочить перекресток до красного, но под колёса вылетела собака. Пронеслась мысль не убирать ногу с газа, но он упрямо вжал тормоз. Заскрипела резина, и мелькнул не испуганный, а вызывающий взгляд. Псина отпрыгнула. Рыжую морду перекосило, и казалось, она гадко ухмыляется, ковыляя к тротуару. Паша едва удержался, чтобы не проехать перекрёсток на красный, и долго ждал заветный зелёный.

Ничего, он еще успеет уговорить знакомку остаться. Не время сдаваться и добровольно отправляться в изгнание, у них вся жизнь впереди. Они могут победить и получить приз – вместе. Он прибавил газа и содрогнулся от удара. Чёрный тонированный джип влетел в бок служебного автомобиля и выбил его поперёк дороги.

Паша отстегнул ремень и вышел, удивлённо уставившись на протаранившую его машину. Нарушитель и не думал вылезать, склонился к рулю и, казалось, спал, облокотившись на руки.

Поток объезжал их со всех сторон. Люди посматривали через стёкла, но не останавливались, в столице нет времени на любопытство.

Он не приехал на вокзал ни в девять, ни в десять, ни в одиннадцать. В двенадцать Лада перестала всхлипывать и покатила чемодан к хвосту ночного поезда. Она твёрдо знала, что больше не вернётся в столицу и не поверит ни одному мужчине.

На суде нашлись свидетели, подтвердившие, что Павел Петрович Родной, на украденной с фирмы машине, вылетел на красный свет и разбил «Гелендваген» полковника из министерства внутренних дел, возвращающегося домой после тяжелого трудового дня. Врачи представили справку, что пострадавший был трезв, получил сотрясение мозга и отказался от госпитализации. Вердикт не вызывал сомнений. На первый раз Пашу бы даже простили, если бы пообещал исправиться, раскаялся и оплатил ремонт полковничьего джипа, но он отрицал вину. Прокурор грозно предупредил, что год колонии общего режима – не самый строгий приговор, и если рассмотреть происшествие под углом намеренного наезда, то статья может измениться.

Паша упрямо стоял на своём. Цикл замкнулся. Одна авария подарила шанс, а другая пыталась отнять. Он с горечью вспоминал Викторыча и не собирался сдаваться. Жизнь не даёт вторых мест. Судьба требует жертв. Собаку надо было давить. Книги всё врут. Оставаться самим собой – смешно – бессмысленно и недоходно. Он больше не отступится. Победители не оглядываются. Знакомка вернётся. Недаром же их свела судьба. Или…

Он застыл в клетке, прослушав праведный гнев прокурора, больше не обращая внимания на шум в зале и тихий ничего незначащий разговор охранников за спиной. Мир снова потускнел, окончательно потеряв обманчивые краски. Всё шелуха, даже предательство и клевета. По щекам потекли слёзы, потому что он вспомнил самое главное: теперь никто не купит лекарства его маме.