Уил вздохнул, он хорошо знал ее отца, вечно ноющего, ворчащего, огрызающегося на каждое слово. Для него оставалось загадкой, как с таким человеком можно общаться.
«Скорее всего, с ним общаются просто из жалости» – каждый раз думал мальчик, встречаясь с ее отцом, который, ко всему прочему, был калекой, потерявшим во время войны правую ногу.
– Но в последнее время он стал совершенно не возможным, – опустив глаза, снова заговорила Лика. – Его стихи никто не берет, Свободные типографии закрываются одна за другой. Все это вгоняет его в жуткое уныние, и он целыми днями, говорит какую-ту чушь.
В этот момент от подувшего ветерка неприятно заскрипели ссохшиеся ставни одного из заброшенных домов.
– Мой отец считает, что за ним следят «невидимые защитники его величество» и желают его похитить. Он не может спать по ночам, все его мысли заняты этим бредом!
Ставни громко хлопнули, заставив детей поежиться. Дети с опаской взглянули на заброшенный дом позади себя. И Уил, погладив Лику по голове, успокаивающе произнес:
– Никто никого не похитит. Я сильный и не дам, чтобы нас обижали!
Девочка засмеялась. Но затем вновь потупила глаза.
– Все считают, что это чушь, все! А папа нет! Заладил и все тут! Мне страшно, я боюсь, что он сойдет с ума. Помню, раньше он мне сказки читал, – чуть не плача, продолжила Лика. – Истории интересные рассказывал, играл со мной, а теперь только и говорит про какое-то дело всей его жизни, ругается, если мы отвлекаем его от написания величайшего произведения, которое изменит Вистфалию. Только как какой-то стих может изменить страну? А еще он боится, что не успеет его дописать, папа думает, что его кто-то преследует…
– У каждого свои тараканы в голове, —попытался успокоить ее Уил. – И у твоего отца это пройдет.
Девочка вздохнула, глядя куда-то вдаль, где над еще спящим городом начинал разливаться синий дым.
– Хотела бы я родиться в другом месте, в мире о котором мечтает мой отец.
– Но тогда бы мы не были друзьями. Разве отсутствие синего дыма лучше, чем наша дружба? – улыбнулся Уил.
Лика улыбнулась в ответ, отрицательно замотав головой.
– А я бы мечтал родиться в мире, где бы я мог стать великим воином. Прям так и представляю, как переливается мой синий меч, прежде чем нанести справедливое правосудие моим врагам.
– Не хотела бы я, чтобы мой друг стал убийцей, – поморщилась Лика. —Справедливое или не справедливое, это все равно будет убийство, и получать за это славу и почет мерзко.
– А как же легендарные народные защитники, вроде Джо Вьёна? Они же уничтожали своих врагов, только делая это по справедливости.
– Одно дело сказки, другое реальная жизнь.
Девочка взглянула на светлеющее на востоке небо, где бледной розовой полоской забрезжил рассвет:
– Кажется, пора домой, совсем засиделись сегодня. А то скоро проснутся родители.
Мальчик кивнул головой, с тоской подумав: «Если в течение нескольких дней я не найду Слезу Акилину, моя мама уже никогда не проснется».
Дети прошмыгнули по безлюдным улицам, громко топая по каменной мостовой и изредка закашливаясь от неприятного кислого запаха, висящего в воздухе. По мере их приближения к дому в воздухе сначала неявственно, а затем все сильнее и сильнее стал появляться неприятный запах гари.
Лика истошно закричала, Уил почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Их дом превратился в обуглившиеся развалины. Разрушенное строение мрачно смотрело на них своими почерневшими, ввалившимися внутрь стенами.
– Ой, милки! А мы уж думали, вы погибли, – увидев детей, произнесла вышедшая из соседнего дома старуха. – Никто в том пожаре не выжил, никто. И как только теперь вы будете…
Уил, чувствуя бешеные удары сердца, ринулся к пепелищу. Внутри сгоревшего дома стояла мертвая тишина. Было темно. Едкий запах гари драл глаза.
– Мама! —закричал мальчик, задыхаясь от нахлынувших слез.– Мама! Мама! —всхлипывая, кричал Уил, бегая по развалинам дома.
Он спотыкался, падал, вставал, снова падал. Его лицо и руки покрылись толстым слоем сажи. Глаза драл дым. Ему было трудно дышать
– Мама! – снова прокричал мальчик, чувствуя, как задыхается, но никто ему не ответил. Кругом была лишь мертвая тишина.
Лика застыла в оцепенении. Лишь в уголках ее ярко-зеленых глаз проступили слезы.
– Выходи оттуда, милок. Говорю же, нет там никого. А то еще сам ненароком пострадаешь, – донесся до Уила негромкий голос старушки.
Сон стал серее, перед глазами пронеслись их дальнейшие скитания, никому не нужных детей.
«В этом мире есть только я и Лика. И пока мы вместе, нам ничего не страшно», – проскользнула в голове Уила мысль. Словно молитву, повторял он эту фразу тогда, когда казалось, что жизнь представляет собой лишь отчаяние и безнадежность.
Уил проснулся, за окном все еще накрапывал легкий дождик, мелодично стуча по ставням.
– Лик, – инстинктивно произнес он, чувствуя, как при этом обыденном действии неприятно сжимается сердце, а душу заполняет черная всепоглощающая тоска.
Впервые в жизни он был один, навсегда один.
Слез более не было, они были под чисто выплаканы за прошедшую неделю, вместо них, словно костер, полыхало внутри жгучее желание возмездия, добавляющее ему сил.
И Уил, надев дождевой плащ, распахнул дверь, собираясь добиться поистине невозможного – справедливого наказания для вистфальского лорда.
Глава 2. Летеция
Небо продолжало темнеть, как обычно бывает перед дождем, но постепенно его цвет стал приобретать розоватый оттенок, с каждой минутой становящийся все ярче.
Ослепительно синих звезд уже не было видно, они оказались полностью закрыты появившейся на небе пеленой. Розовые участки в некоторых местах изменили цвет, приобретя сначала сиреневатый оттенок, который, правда, продержался недолго и скоро стал синим, затем бирюзовым. Нельзя было точно сказать, где начинается розовый, а где бирюзовый, словно они слились друг с другом.
Цвет неба стал еще ярче, затем послышался треск, как будто звон отдаленного грома, и на секунду блеснувшая молния озарила все вокруг. Бирюзово-розовая пленка исчезла так быстро, что Летеция не смогла уловить этот момент.
«Великая заря» или, как ее еще называли вистфальцы, «Заря жизни» свершилась.
– В восемь тысяч пятьдесят восьмой раз Акилин ниспослал нам свою милость, – произнес какой-то аристократ, глядя на небо.
Летеция стояла рядом со своим дедом, королем Вистфалии Никосом III, перед входом в огромный храм, наблюдая за поющими в блаженном изнеможении жрецами.
В толстых бархатных накидках ярко-зеленого цвета украшенные гроздьями синих камней служители Акилина были похожи на моховые пеньки, когда на них утренняя свежесть оставляет сверкающие от солнечных лучей капельки росы. И если бы не всегда серьезные, строгие и даже немного суровые лица, они вполне могли бы сойти за клоунов, какие бывало развлекали городскую толпу во время организуемых в Лиции праздников.
Девочка украдкой взглянула на людей позади себя одетых в праздничные одежды аристократов: мужчин в лоснящихся черных фраках и слегка приплюснутых бархатных зеленых шапках, сделанных из такого же материала, что и накидки жрецов, и женщин во всевозможных платьях, на которых, блестя, переливались разноцветные драгоценные камни.
Принцесса слегка дернулась, качнувшись в сторону, расправляя затекшую спину. Летеции всегда казалось, что она выглядит очень странно, словно неживая девочка, а какая-то отраженная в кривом зеркале тень. И люди, видя ее, обязательно начинали смеяться и перешептываться за ее спиной. И даже, если они не показывали это открыто, то в душе они обязательно смеялись над ней.
– Перестань крутиться! Не гневи Акилина!
Принцесса вздрогнула, услышав недовольное ворчание деда, обращенное к ней. Девочка почувствовала, как вспотела ее спина, неприятно прилипнув к платьицу, обдуваемому прохладными порывами ветра. На несколько секунд ей как будто стало нечем дышать, и она, стыдливо оглядываясь по сторонам, стала быстро хватать ртом воздух, стараясь делать это как можно незаметнее.
Она стеснялась себя, стеснялась того, что о ней подумают люди. Но погруженные в свои мысли аристократы не обращали на нее никакого внимания, их взоры были обращены к бледно-голубому небу в молитве, адресованной Акилину. Считалось, что в этот день из Его Звездных чертогов наблюдают за людьми их умершие родственники.
Новый вдох получился слишком громким, и она поежилась от стыда, что это кто-то мог заметить.
– Перестань кривляться! – снова проворчал дед.
«Ну почему так? Я не кривляюсь, почему меня никто не понимает?» – с тоской и обидой подумала принцесса, обратив взор к небу, с которого должны были наблюдать ее родители, при мысли о которых у нее наворачивались слезы…
На одной из дам девочка заметила брошку. Это была довольно незамысловатая зеленая ящерка с приподнятым вверх хвостиком и задорными глазками, сделанными из двух драгоценных желтых камушков, неярко блестящих в тусклом вечернем свете. Каменные глазки как будто смотрели на нее. Принцесса моргнула, и как ей показалось, они подмигнули ей в ответ. Как бы она хотела стать греющейся на ярком солнышке ящеркой, прятаться в прохладной тени, весело резвиться со своими сородичами, навсегда забыв о своих страхах…
Из этих приятных грез Летецию вывело недовольное ворчание деда.
Тем временем праздничная церемония подошла к концу.
Король, окруженный стражниками, в сопровождении главного ляонджи двинулся к стоящей за храмом повозке под льстивое верещание аристократов Лиции.
– Да прибудет с вами милость Акилина! Да будет вечно ваше мудрое царствование!
Король что-то сухо бурчал в ответ на эти пожелания, а стражники бесцеремонно отпихивали пытающихся приблизиться слишком близко к его величеству аристократов.
Да, ее дед был не особо дружелюбным, она вообще не помнила его в хорошем расположении духа. Единственный, с кем он любил проводить время, был плетущийся сейчас рядом с ним лысый, неопределенного возраста, высохший, словно мумия, главный ляонджа – граф де Дэлеван.
Во внешности этого невзрачного человека необычно красивыми были лишь небесного цвета глаза, ярко-ярко-синие, словно капельки жидкого аквомора, вставленные в его глазницы.
Он, как и ее дед, практически всегда был одет в военную форму старого фасона, какую обычно можно увидеть на картинках старых книг, актуальных лет тридцать назад, во время молодости Никоса.
Возглавляя государственную безопасность, главный ляонджа был постоянным спутником короля, не доверяющего никому, даже собственной тени…
В толпе послышалось легкое движение, а затем приглушенный крик и звон упавшего на землю оружия. Двое королевских стражников держали пытающегося вырваться молодого аристократа, из рукава которого выпал спрятанный нож.
От этого резкого звука Летеция вздрогнула, застыв на несколько мгновений на месте, как будто потерявшись в пространстве. Ее движения замедлились и потеряли плавность, а у принцессы появилось чувство, что она стала картонной куклой, которую дергает за ниточки неумелый кукловод.
Расширенные зрачки девочки ошарашенно метались по сторонам, а затем застыли, встретившись с ледяным синим взглядом главного ляонджи, пронизывающим ее до костей.
Несмотря на улыбку на лице графа и быстро произнесенные несколько адресованных ей ласковых слов, его глаза выражали лютую холодную ненависть, как будто он ненавидел не только ее, но и всех людей и весь мир вместе взятый.
И эти ледяные синие глаза частенько преследовали Летецию в кошмарах, заставляя просыпаться принцессу в холодном поту.
«Мне просто это кажется, каждый раз, встречаясь с ним взглядом, от которого в жилах стынет кровь», – думала девочка «Это плод моего воображения и не более того»
– Кровавый тиран Никос, твои преступления не сойдут тебе с рук! – зло прокричал заговорщик, желая обратить на себя внимание короля. – Ты еще ответишь за погубленные тобой жизни!
Стражники, влепив юнцу пару пощечин, заткнули тому рот.
Никос, кинув беглый взгляд на заговорщика, проворчал себе под нос:
– Одни предатели вокруг, возомнившие себя творцами истории. Никому веры нет!
Главный ляонджа слегка склонил голову:
– Пятое покушение за этот год, ваше величество. О том, что сын лорда де Левентса собирается вас убить, мои «тайные защитники» узнали еще неделю назад.
При упоминании знакомого имени в голосе короля проскользнули нотки грусти.
– Лорд де Левентс? Как же! Помню времена, когда мы безоговорочно доверяли друг другу. Что с людьми время делает… – А затем, как будто придя в себя, Никос проворчал: – Почему сразу не арестовали? Предателям не место среди людей!
– Не было необходимости, ваше величество, так мы поймали его с поличным, и теперь уже изменник точно не отвертится от заслуженного наказания, – ехидно улыбаясь, ответил граф.
Они подошли к запряженной несколькими гнедыми скакунами карете.
– Ваше величество, желаете ехать? – не поднимая головы, спросил кучер.
Никос что-то буркнул в ответ, и, кряхтя, забрался внутрь. Но тут же заворочался на сиденье, пытаясь пристроить ноги.
– Что за неудобная карета? Почему новая, болван? – зло проворчал монарх.
– Так старая уже совсем в негодность пришла, ваше величество, – не поднимая головы, ответил кучер.
– Не твое это дело короля учить, что пришло в негодность, а что нет.
– Конечно, ваше величество, как бы я посмел вас учить? Вы же сами давеча разрешили ее заменить и даже соизволили прокатиться на ней…
– Вот болван, болваном, – обращаясь к сидящему рядом графу, проворчал король, – а наказать не за что, ничего не попишешь.
И не дожидаясь ответа, Никос, недовольно кряхтя и ругая новую неудобную карету, приказал ехать.
Главный ляонджа тихонько вздохнул, даже его утомляло постоянное ворчание короля.
Летеция устроилась у окошка, прижавшись к неровной стенке кареты, стараясь казаться как можно незаметнее, чтобы не получить новую порцию замечаний от деда. Девочка еще раз взглянула на уносящуюся от них площадь Акилина, на которой, словно травянистый луг, колыхались зеленые шляпы стоящих на ней людей.
Карета, монотонно скрипя рессорами, покачиваясь из стороны в сторону на неровной каменистой дороге, словно корабль, рассекающий морскую гладь, медленно плелась к дворцу через просторы высаженной перед ним Королевской рощи.
Летеция, прислонившись к окну, наблюдала за проносящимися пейзажами.
Кроны гигантских деревьев, упирающиеся вершинами в бледное вистфальское небо, густо переплелись между собой, образовав плотный зеленый заслон, через который бледными полосками просачивался падающий на землю серебристый лунный свет.
Под деревьями-великанами раскинулись низкорослые хвойные кустарники, словно дикобразы, ощетинившиеся сочными темно-зелеными иголками.
На очищенных от деревьев круглых полянках, иногда мелькающих перед окнами, словно костер, полыхали высаженные там цветы: красные, цвета закатного солнца, оранжевые, как апельсин, голубого небесного цвета и еще всякие-всякие, ковром устилающие землю.
По центру полянок виднелись фонтанчики, сделанные в форме кувшинок, со струящейся из них прозрачной водой, негромко журчащей и переливающейся серебристым светом.
От висящих по периметру дороги треугольных светильников с горящими внутри толстыми белыми свечками карета отбрасывала длинную неровную тень, за которой, чувствуя, как начинает дремать, наблюдала принцесса.
Карета подъехала к дворцу.
Словно медведь топчась на месте, дважды наступив на ногу помогающему вылезти стражнику и стукнувшись головой о потолок, Летеция кое-как выбралась из кареты.
– Какой кошмар, как можно быть такой неуклюжей? Хорошо хоть этого никто не видит, – проворчал Никос, наблюдая за внучкой.
Да, грациозность и пластика точно были не про нее.
Они оказались внутри дворца, тут же начавшего давить своей серостью. В нем не было никаких элементов декора: ни картин, ни фресок, ни мозаики, лишь однотипные бетонные стены коридоров, раскинувшиеся впереди, образующие десятки поворотов, словно в бесконечном каменном лабиринте, лишающем надежд любого оказавшегося внутри. По бокам то тут, то там виднелись забитые наглухо двери пустых пыльных комнат, заброшенных уже много лет с тех пор, как погиб единственный сын короля – принц Франц.
Когда-то пиршественный зал вистфальского дворца был полон звонких голосов веселья, но сейчас здесь стояла могильная тишина, лишь изредка нарушаемая негромким дыханием застывших, словно каменные истуканы, стражников.
Стены зала, некогда украшенные великолепными орнаментами, были пусты. Лишь над золотым троном висел единственный портрет, на нем молодой Никос, слегка прикрыв глаза, держит на руках удивленно оглядывающегося по сторонам сына Франца, а рядом, почтительно склонившись, стоят жрецы, готовящиеся провести обряд коронации. Позади них с радостными лицами застыли аристократы Лиции, своим видом извещая всех: закончилась эпоха Карла II Жестокого, наступает новое светлое будущее…
– Не то нынче время. Не то все, совсем не то, даже заря какая-то блеклая. Четырнадцать лет прошло с тех пор, как мой Франц наблюдает за нами вместе с Акилиным, – грустно произнес король, усаживаясь за стол, на котором чего только не было: и жареные утки, и запеченные с апельсинами поросята, и все возможные вина, привезенные из солнечной Вильны, и многое-многое другое. Но Никос не обратил никакого внимания на яства, его уже много лет не интересовали мирские развлечения.
– Уверен, ваше величество, его светлость принц Франц сегодня видел вас с неба, – ответил главный ляонджа.
Король вздохнул, а на его лице проскользнула легкая тень улыбки.
– Это мое единственное утешение, Герман. Лишь надежда, что Франц меня видит, дает мне силы жить. Эй, что это ты там подсыпал? —со старческим брюзжанием в голосе закричал Никос на одного из слуг.
– Я… —испуганно замямлил слуга. – Ничего не подсыпал, не подсыпал, ваше величество… Пожалуйста..
Но было поздно. Стражники схватили нерадивого лакея.
– Пожалуйста, я, правда, ничего не сделал. Сжальтесь, ваше величество… —еще раз промямлил слуга, пока его выводили из зала.
– Постоянно ожидаю покушения, – как бы оправдываясь, прокряхтел король. – Предатели кругом! Одни предатели! Они только и мечтают уничтожить Вистфалию! На кого тут можно положиться, когда даже самые близкие друзья предают?
– Ваше величество, – главный ляонджа, сверкнув ярко-синими глазами, – «невидимые защитники» каждый день делают все возможное для безопасности государства. Мы хватаем тысячи изменников, которые тут же отправляются в Аквоморий.
Летеция в который раз заметила, как граф с отвращением отодвинул сосуд с вином, а затем бросил короткий опасливый взгляд на стоящие на столе соки, не притронувшись к ним. В неярком свете камина в его синих глазах отчетливо читался страх.
«Может быть, он хочет нас отравить? Чего ему бояться, когда все проверяют его вездесущие „невидимые защитники“?» – подумала принцесса, но вслух ничего не сказала, понимая, что дед все равно не будет ее слушать. Главному ляондже он доверял больше, чем кому бы то ни было.
«Даже больше, чем мне», – в который раз пронеслась в голове девочки старая мысль.
– Знаю, знаю, но их не становится меньше, тех, кто сомневается в правильности установленного свыше порядка, – недовольно прокряхтел монарх. – Так было всегда: и при моем отце, и при моем деде, и прадеде, так установил сам Акилин! А что говорят эти умники из Академии? Крестьяне не должны служить лорду, все равны, и каждый волен высказывать, что пожелает и кому пожелает. Только вот что будет с миром, в котором холоп будет учить жреца вере в Акилина, а короля – управлению государства? Тьфу! – сплюнул —Никос. Вот что с ним будет.
– Как вы и приказывали, ваше величество, мои люди навели порядок в Доме Издательств. Все ненадежные авторы-смутьяны были в который раз ликвидированы, больше они не смогут сбивать с верного пути нашу молодежь.
Слушая нудный разговор двух стариков, Летеция съела несколько кусочков жареного мяса, внезапно ощутив нахлынувшую на нее тревогу.
«А вдруг мне сейчас станет плохо, и это все увидят? И я в который раз опозорю династию».
И девочка была вынуждена отодвинуть тарелку. Она отвернула голову в бок, чтобы не вдыхать идущий от еды запах, чувствуя легкое вздрагивание во всем теле.
Страхи преследовали ее с самого рождения. Были те, которые она хоть и понимала их абсурдность, все же осознавала, что ее пугало, но были и такие, которые, словно темные тени, прятались в ее сознании, не выходя наружу, но не становились от этого менее угнетающими.
Летеция взглянула на отбрасываемые огнем в камине блики, и к ней пришло явственное ощущение, что происходящее сейчас сон… кошмарный сон из которого хочется выйти.
«Что за бред?», – тряхнув головой, подумала принцесса, прогоняя из головы глупые образы.
Она не могла объяснить, что ее тревожит, да и никто бы не понял этого… «Наверное, я просто схожу с ума», – каждый раз думала девочка, оставаясь один на один с собой.
– Только в крестьянах сохранилась старинная вистфальская мудрость, – снова услышала она дребезжащий голос деда. – А почему так? Потому что на них не оказывают зловредного влияния всякие философы, за три драхмы продавшие врагу родину.
– Да, ваше величество, вся беда от Академии. Мы в который раз чистим ее, и все равно десятки студентов замечаются в антигосударственной деятельности.
– Само слово «свободная» о многом говорит, ни королевская, ни государственная, а именно свободная. А там, где свобода, там и измена, она развращает слабый разум.
– Прикажите переименовать, а лучше так вообще закрыть, а всех, кто будет недоволен, все тут же выявят мои «невидимые защитники». Вы и сами знаете их знания бесполезны все, что нужно знать порядочному вистфальцу, объяснит религия и ее служители, а не эти продажные профессора.
– Я это знаю не хуже тебя, – проворчал король. – Но если я это сделаю, везде затрубят, Никос убил свободу, а это только разожжет новый пожар, а не потушит уже существующий.
Главный ляонджа вздохнул, а затем, отведя взгляд, негромко проговорил:
– И еще, ваше величество. Это, конечно, не мое дело, но все же многие аристократы недовольны вашим затворничеством, вы не только не устраиваете баллов, но и отклоняете все приглашения к себе на ужин.
– Задача подданных подчиняться, а не обсуждать волю монарха! – огрызнулся Никос.
– Разумеется, ваше величество, но недовольны и многие из тех, кто когда-то помог вам свергнуть Карла Жестокого. Разве они в высшей степени не заслужили доверия? Когда-то вы именем Акилина поклялись никогда не забывать их…
Перед глазами Никоса предстало то солнечное утро, когда, войдя на цыпочках к нему в комнату, стоял, перешептываясь с лакеем, главный ляонджа, боясь потревожить сон наследника трона.
– Я не сплю, докладывай, – зевнув, окликнул его Никос.
Как он мог спать, когда решалось дело всей его жизни? Тело неприятно затекло после волнения бессонной ночи, и сейчас он больше всего боялся услышать, что все пропало.
– Ваше величество, как и предполагали мои «помощники», королевская гвардия не стала оказывать нам сопротивление, защищая жестокого самодура, решив сдаться без боя. Канцлер де Вискон тоже оказал содействие, перейдя на нашу сторону. Ваш брат Карл Жестокий низвержен с трона и сейчас находится в темнице, ожидая вашего приговора. Вы теперь король Вистфалии.
– Им я стану только когда меня коронует его святейшество.
Взгляд Никоса упал на висящий на стене портрет, с которого улыбалась девушка с ярко-золотистыми, солнечного цвета волосами.
– Ну, вот и все, Карл поплатился за то, что сделал с тобой, Флора. Скоро он понесет заслуженное наказание, моя любимая, – прошептал король, обращаясь к портрету.
– Прикажите казнить?
– Нет, ни в коем случае. Преступления моего братца Карла не поддаются исчислению, он, как и любой подданный Вистфалии, предстанет перед судом.
– Но насколько логично судить бывшего короля?
– Наступает новое время, – улыбнувшись, ответил Никос. – Время справедливости и порядка.
Послышалось легкое щебетание птиц, кружащих над развалинами заброшенного домика, в котором Никос нашел убежище на время заговора.
Главный ляонджа поклонился, собираясь уходить.
– Постой, – окликнул принц. – Без твоих «помощников» мы бы не справились, и я хочу вас отблагодарить, ты возглавишь государственную безопасность, а они продолжат работу на тебя во имя нашей великой Вистфалии. Я жалую тебе титул графа, теперь ты Герман де Дэлеван2.
– Это для меня, бывшего холопа, слишком большая честь, ваше величество. Какой из меня граф?
– Самый настоящий, ты сделал больше, чем все вместе взятые прирожденные аристократы, считай это моим первым приказом.