Синие звезды

© Роман Романов, 2025

ISBN 978-5-0065-6226-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог. Часть 1. История Луция

В замерзших столетия назад ледниках, куда проникая, лучи негреющего зимнего солнца растворяются в заснеженных кручах векового ледяного покрова, между тремя засыпанными искрящимся снегом холмами расположился огромный город, столица некогда великого Энноса, столетия спустя прозванного на юге Замерзшей империей.

Медленно кружась в морозном воздухе, блестя в солнечных лучах холодным огнем, словно искорки от горящего на высоком голубом небе костра, опускаются снежинки на пустынные улицы давно заброшенного города.

Ледяной ветер, свистя, распахивает скрипучие ставни, гуляет по пустым покинутым людьми комнатам заваленных снегом домов.

Среди этих ледяных развалин, прорезая центр города, тянется единственная сохранившаяся дорога, ведущая к возвышающемуся над городом дворцу, словно пропустившему время настигших страну несчастий, перенёсшемуся сюда с тех времен, когда процветал Эннос.

Перед дворцом во всем своем величии стоят, устремив гордые взгляды вдаль, застывшие в веках статуи императоров Энноса. За долгие годы сделанные из нерушимого синего аквомора они лишь слегка покрылись настывшей на них ледяной коркой, сделавшей эти изваяния еще более сказочно прекрасными.

Впереди них, блестя невероятным синим светом, удачно вписавшись в окружающий ее снежный фон, разместилась статуя первого императора Энноса – Августа Энокентия Тербского.

Его широко открытые глаза, расположенные под массивным лбом, печально смотрят на заснеженный пустой город, как будто грустно вопрошая у потомков:

«Что случилось с основанной мной великой империей?»

Правая рука императора опущена на загривок огромного льва, стоящего на задних лапах, с беспрекословной преданностью смотрящего в глаза своему повелителю, готового по приказу хозяина мгновенно кинуться на любого врага империи, защищая покой ее правителя.

Вход во дворец закрывает массивная дверь из такого же синего аквомора, нисколько не поблекшего за прошедшие столетия.

За ней, в центре величественного зала на золотом троне, уставившись в одну точку ослепительно синими, словно ночное небо, глазами, сидит ссохшийся от прожитых веков старик. Его давно выцветшие седые волосы клоками спадают со сморщенной, как у мумии, головы, видевшей за столетия столько, сколько не дано увидеть ни одному смертному.

Слышится легкий монотонный треск каминов, согревающих этот островок жизни среди замерзшего ледяного царства.

Старик смотрит вдаль, которая, несмотря на отделяющие ее десятки тысяч километров, ярко вырисовывается в его сознании, как будто весь мир лежит перед ним.

Вот серебристые корабли острова Ройзс с идеально гладкими, словно зеркала, блестящими на солнце корпусами стремительно разрезают водную гладь Лазурного моря.

Чуть подальше на покрытых зеленью холмах, раскинувшихся за Чертой Якова II, шагают, отбивая ритм, солдаты Аутсмении, над которыми, паря в воздухе, летят прирученные человеком диковинные птицы-танзаны. Они медленно приближаются к пограничным укреплениям, защищающим границу двух враждующих столетиями государств, готовясь дать кровавую развязку, навсегда закончить эту войну, выйдя из нее победителями.

Старик отводит взгляд. Все, чтобы ни происходило в мире, способны видеть лИонджи, но не это интересует их, им требуется кое-что другое.

Лионджа вновь устремляет вдаль свои сапфировые глаза, ища по земле то, что ему нужно, как голодный волк рыскает в поисках своей жертвы.

Найти не составляет труда:

Пропахшее запахом тухлой воды небольшое рыбацкое поселение на побережье Лазурного моря. В одной из бедных лачуг, сделанной из гнилых досок, укрывшись за несколькими сваленными в углу матрасами, навзрыд плачет девочка, растирая грязными ручонками покрасневшие от слез глаза.

Ее отец, встав, словно артист в театре, в который раз устраивает пьяную драму, изрыгая на домочадцев ругательства:

– Паскудина, гулящая тварь! Ты виновата во всех моих несчастьях, и тот обуз, что ты мне нагуляла! Если бы не ты, я бы выбился в люди! Ты довольна?!

Продолжает с пеной у рта кричать он, со всей силы тряся вырывающуюся из его цепких рук жену.

Девочка плачет от бессилия, в этот момент ненавидя отца и весь мир, позволяющий издеваться над ними. Ее охватывает жуткая паника, парализующая все ее существо, страх и невыносимое отчаяние.

«Злость, ненависть, страх, отчаяние», —лионджа впитывает их, чувствуя, как они приятным теплом заполняют ссохшееся тело, согревая старые мускулы.

Он внимательнее приглядывается к отцу, у которого за пьяным бредом скрывается невероятная злость и тоска от не свершившихся надежд, не сбывшихся мечтаний, разрушивших его жизнь.

Что для энергетического вампира может быть приятнее страха ребенка и отчаяния не прожитой жизни?

Лионджа блаженно улыбается, выискивая холодным синим взглядом новую жертву.

Окутанная аквоморовой дымкой Лиция. У ничем непримечательного серого здания суда на корточках сидит человек с остекленевшим от горя взглядом. Тысячи людей проносятся мимо него, и, несмотря на это, он чувствует себя совершенно одиноким, понимая, что в этом мире у него не осталось ни единой родственной души. Его жена погибла несколько дней назад по вине молодого нахального аристократа, не понесшего за это никакого наказания.

Жгучее чувство несправедливости, когда люди, поклявшиеся бороться с преступностью, лгут самым вероломным образом, с язвительной ухмылкой доказывают правоту богатого негодяя, выставляя пострадавшего дураком, насквозь, словно раскалённое железо, пронизывает его изнутри, смешиваясь с бесконечным отчаянием от потери родного человека.

Лионджа самодовольно улыбается, потирая ссохшиеся руки.

Что может быть приятнее чувств человека, насквозь уничтоженного отчаянием и несправедливостью, разуверившегося в чем-либо, потерявшего всякий смысл жить?

Приятное тепло от страданий других людей продолжает наполнять его старое тело. Старик отхлебывает из золотого кубка, наполненного синим пузырящимся аквомором, имеющим противный кислый запах. Для любого другого человека это был бы чистейший яд, но не для энергетического вампира, его он подпитывает изнутри. Проглотив неприятную жидкость, старик снова уходит в мир своего сознания.

Пыльный степной городок, где сквозной ветер, поднимая в воздух песок, вихрем гонит его по разбитым купеческими караванами дорогам.

За высокими закрытыми ставнями окнами в одном из богатых купеческих домов слышатся тяжелые вздохи и стоны лежащего на белоснежных подушках ребенка. Вокруг него, негромко перешептываясь, с задумчивыми лицами стоят несколько десятков лучших лекарей, так и не сумевших определить убивающее мальчика заболевание. Отец ребенка, богатый купец, облаченный в толстую суконную рубаху, вяло переговаривается с ними, прижимая к себе рыдающую супругу, понимая, что все золото, хранящееся в сундуках дома, просто бесполезный блестящий мусор, не способный спасти жизнь его сыну.

Лионджа резко вздрагивает, словно получив обухом по голове. Увиденное навевает горькие воспоминания, напоминая события, когда-то произошедшие с ним самим, когда он еще звался Луцием Корнелием Нованом.

Спустя столетия его историю прочитает какой-нибудь премудрый летописец, сидящий в окружении старинных книг в одном из огромных залов Свободной академии наук острова Ройзс и, ознакомившись с ней, посчитает ее сказкой древности, глупым мифом, придуманным когда-то в силу невежества людей. И он оставит лишь историю Энноской империи, отбросив из нее все лишнее и непонятное.

Три тысячи лет назад на самом северном побережье Лазурного моря народ, называющий себя «эннос», что в переводе с их языка означает «счастливые», основал одну из величайших империй, когда другие племена еще одетые в звериные шкуры, бегали по бескрайним лесам, загоняя дичь.

Эннос расширялся, приобретая все новые и новые территории, когда однажды далеко на севере, где заканчивают течение прозрачные воды великой реки Лифенес, называемой на юге Кристальной, небольшой группой первооткрывателей было обнаружено необычное явление: они заметили выходящий из-под земли голубой дым, ковром устилающий скрытую под ним землю.

Исследователей манил этот дым, словно захватывая в свой плен, заставляя дальше и дальше двигаться по покрытой им территории.

Непонятные голоса начали звенеть в их ушах, кисловатый дым впитывался, порабощая разум людей, пока они один за другим не кинулись на землю и, словно дикие звери, не начали, рыча, от неясного, но неумолимого желания рыть землю.

Земля оказалась мягкой, словно кто-то разрыхлил ее мотыгой буквально несколько часов назад, а под ней стали попадаться густые, словно смола, блестящие синие капельки неизвестного ранее вещества, находя которые, люди, рыча от нетерпения, запихивали себе в рот.

На руках, дотронувшихся до аквомора (так позже была названа эта находка), появлялись огромные кровоточащие, покрытые рубцами синие ожоги. А попадая в рот, эти ядовитые капли вызывали невыносимую жгучую боль, но сила неизвестного вещества оказалась сильнее людей. Так и не сумев преодолеть волю нашептывающих в голове голосов, заживо сгорев изнутри, погибли первооткрыватели.

Проживающие здесь оленеводы называли это место раздольем неупокоенных душ, сосредоточением злых демонов и духов, завлекающих к себе, чтобы убить добрых людей.

Последующие экспедиции также не имели успеха: либо не решались ступить на проклятую землю, либо больше никогда не возвращались с места, покрытого синим дымом.

Так и не поняв, что это, от опасной находки отстали, и вскоре она стала не более чем одной из страшных легенд, которыми темными ночами, когда за закрытыми ставнями, надрываясь, воет пронизывающий ветер, родители пугают непослушных детей.

Два века спустя великий ученый Прокопий Аганван Керанский, изучающий свойства и происхождение газов, заинтересовался старой легендой о клубящемся на севере синем дыме, сводящем с ума и убивающем людей.

Соорудив защищающий дыхание костюм, он отправился туда, несмотря на тщетные попытки знакомых отговорить его.

«Это неизвестное явление, действительно, сводит с ума», – сделал в своем дневнике заметку Прокопий. – «Даже несмотря на все предосторожности, которые были мной приняты, дым как будто проникает внутрь, вызывая в сознании неясные, словно отблески чьих-то воспоминаний, голоса и видения, правда неспособные проникнуть дальше, чтобы завладеть моим сознанием. Пробыв здесь пару недель, действительно, начнешь верить в демонов и злых духов, выдуманных в силу своего невежества дикими племенами и народами».

Устав от постоянных видений и кошмаров, ученый решил захватить пару ящиков с аквомором, чтобы продолжить его изучение в столице.

Прокопий был очень удивлен, когда по прибытии обнаружил, что тягучие сгустки синего вещества превратились в твердые блестящие камушки, больше не обжигающие кожу.

Неизвестно почему, но в голову ученого пришла идея растопить аквомор и изготовить что-нибудь из получившейся массы.

Созданные из аквомора украшения были невероятно красивы: синие с небольшими сиреневыми крапинками, мерцающие в темноте холодным огнем, завораживающие, словно ночное небо, и одновременно вгоняющие в тоску от величия этого мира.

Как всегда бывает у людей, с самого своего появления обладающих неудержимым желанием создавать орудия, чтобы убивать себе подобных, в голову ученого пришла идея выплавить из аквомора красивый расписной кинжал в подарок на день рождения императора. Практическая польза, по мнению Прокопия, от этого оружия была невелика, но для императора, обожающего всякие побрякушки, он бы вполне подошел.

Кинжал получился превосходным.

Как того и следовало ожидать, император Марк III похвалил ученого за столь чудесный подарок, а после отправил кинжал к другим побрякушкам, которыми и так уже были завешаны все стены дворца.

Скорее всего, кинжал так бы и провисел до наших дней никому не известным элементом декора, а аквоморовые залежи снова были бы забыты, если бы не произошедший случай.

Группа убийц, нанятая Иннатской империей, с которой в то время Эннос вел войну, организовала нападение на императорский дворец.

Попавшись на их уловку, большинство стражников завязли в сражении у входа, когда их предводители сумели проникнуть внутрь, оказавшись в императорских покоях.

Охранявшие покои стражники не успели даже сообразить, что произошло, как были убиты, а император остался один на один с двумя наемниками, которые, ухмыляясь, медленно приближались к нему.

Марк отступал, молясь богам, желая избежать неминуемой смерти, ища глазами, чем можно защититься. Его внимание привлек синий кинжал, висящий на стене под самым носом, и он, недолго думая, схватил его.

Грузный, обрюзгший, с выпирающим вперед животом, не бравший в руки оружия со времен своей молодости, император Марк был легкой добычей для двух профессиональных убийц, собирающихся покончить с ним.

Один из наемников кинулся вперед, желая насквозь пронзить толстое брюхо монарха.

Император в панике парировал этот выпад.

Синий кинжал ослепительно заблестел, словно зеркало, а меч убийцы, стукнувшись с ним, с треском разлетелся на множество осколков под их общий удивленный вскрик.

Император, размахнувшись, со всей силы вонзил свое оружие в растерявшегося наемника. Кинжал вошел в него, словно в масло, перерубив пополам.

Второй убийца в ужасе смотрел, как грузный неповоротливый монарх расправился с его товарищем по оружию – профессиональным воином.

Кинутый кинжал просвистел в воздухе, прорубив кожаную броню и, пройдя насквозь, пригвоздил второго наемника к гранитному бюсту, стоящему в конце коридора.

Позже, отойдя от произошедшего, император приказал более подробно изучить свойства спасшего его аквомора. Как было выяснено учеными Энноса, это было непросто твердое вещество, оно было самым твердым из того, что знали энносы. Тверже стали, тверже гранита и даже тверже алмазов.

Разумеется, подобное открытие обрадовало правителя, в глазах которого заблестела жадность оттого, сколько теперь, обладая новым оружием, он сможет отобрать богатств у соседних стран и народов.

Для защиты ценного месторождения была построена огромная синяя стена, отгородившая этот край от остального мира. Никто не посмеет ограбить Эннос, обратив аквомор против них! Вскоре для добычи ценного вещества стали ссылать заключенных, которыми был построен каторжный город – Аквоморий.

Производство аквомора закипело жарко в столице, а затем и в соседних с ней городах, словно грибы после дождя, вырастали предприятия по его переработке. Единственным минусом производства было то, что оно выделяло огромное количество синего дыма, постепенно превращающего цветущие города Энноса в ядовитые развалины, вызывающего все новые и новые болезни у горожан. Но искалеченные судьбы подданных мало волновали его величество.

История аквомора, имевшая до того момента исключительно производственное значение, изменилась, когда в небольшом торговом городке Нойзи родился человек по имени Луций Корнелий Нован, ставший первым лионджей.

Не было ничего необычного в этом появившемся на свет ребенке, кроме одной особенности, которая, впрочем, не так уж редко встречается у людей. Он очень любил злорадствовать: ушибся друг, заболел сосед, потерял кто-нибудь золото, все это доставляло удовольствие маленькому Луцию.

«Это кто же так делает, гаденыш ты этакий! – ругала его мать. – Друг упал, а ты вместо того, чтобы помочь, давай смеяться. Кто же после этого с тобой водиться будет?» – и мальчик виновато кивал головой, сам не понимая, почему в такие моменты его наполняет какая-то черная радость, не понятная другим.

Позже, когда Луций подрос, он научился совладать со своими эмоциями, высказывать с натянутой на лицо грустной маской слова соболезнования, чувствуя, как при этом радуется его нутро.

Пришел день, когда он стал хозяином огромного состояния, доставшегося ему по наследству.

Вскоре Луций обзавелся семьей, у него появился сын, названный им Гаем Корнелием Нованом. Отец не чаял в сыне души, проводя все свободное время, занимаясь им. И, возможно, эта семейная идиллия продолжалась бы и дальше, а Луций, скорее всего, прожил бы счастливую, богатую, но не такую долгую жизнь, если бы не произошедшие события.

Род Нованов вел многовековую конкуренцию, которая часто бывает между людьми, занятыми одним и тем же ремеслом, с купеческим родом Маглингеров.

В одну из ночей Луций был арестован по ложному доносу, состряпанному враждующим с ним родом, и сослан на каторгу в Аквоморовый город, а всем его состоянием завладели Маглингеры, безжалостно выгнав его семью на улицу.

Прибыв на место, Луций сходил с ума по покинутой им семье, молясь всем богам, в которых верил и не верил, чтобы они помогли ему.

И вот однажды, нагружая тележку синим веществом, он заметил, как в этой желеобразной массе что-то заблестело, словно звездочка, упавшая с неба.

Удивленный каторжник вытащил находку. Это был небольшой продолговатый, согнутый полумесяцем предмет, светящийся нежно-голубым светом. Позже, когда Энноса уже не существовало, в Вистфальской мифологии подобные находки были названы Слезами Акилина.

Слеза Акилина, оказавшись на ладони, слегка зашипела, начав впитываться в его руку, как бывает тают снежинки, попадая на теплую кожу человека.

Как и всех заключенных, находящихся здесь, Луция постоянно мучили неясные видения и неуловимые страхи, напоминающие бред, бывающий при температуре, когда человек понимает абсурдность приходящих ему мыслей, но не может ничего с ними поделать. Видения изматывали, не исчезая ни на мгновение даже во время сна, постепенно сводя с ума.

И в тот момент, когда лежащая на руке находка закончила впитываться, сознание Луция стало ясным, преследующие каторжника нудные видения исчезли, а вместо них появилось что-то новое, что-то незнакомое ему.

Поддавшись внутреннему зову, Луций сдернул защищающую дыхание плотную кожаную маску, начал дышать полной грудью, вдыхать синий дым. Но, несмотря на это, видения и голоса не вернулись, а вместо этого произошло кое-что другое.

Он как будто остался стоять на месте, но его разум отделился от тела и понесся куда-то вдаль. Луций увидел себя, застывшего рядом с желеобразной кучей аквомора. Все происходящее напоминало сон, которым можно управлять, словно откуда-то сверху видеть то, что происходит на земле.

В нескольких сотнях шагов от него в соседней шахте он увидел, как несколько надсмотрщиков издеваются над заключенным, всем сердцем проклинающим их. Луций почувствовал, как ненависть, злость и страх отделяются от того заключенного и начинают впитываться в него, наполняя Луция силой, словно приятным теплом, растекаясь по телу.

С каждым последующим днем с ним происходило все больше изменений, превращающих его в лионджу.

В детстве, читая сказки про оборотней и вампиров, Луций знал, что эти темные сущности боятся света и потому днем прячутся в подземельях, куда не проникают яркие солнечные лучи.

С ним же произошло нечто другое: он стал бояться воды.

Будь то чистая вода или чай, коричневый бульон супа или любая другая жидкость, она вызывала у него дикое чувство ужаса и отвращения, которое он не мог себе объяснить. При этом пить ему хотелось, Луций чувствовал, как пылает пересохший рот, но не мог пересилить свой страх, чтобы выпить хотя бы один глоточек, чувствуя себя странником, заблудившимся в знойной пустыне, который вдалеке видит воду, но, лишенный сил, не может до нее дотянуться.

Так продолжалось несколько недель, изводящая его жажда не отпускала, пока, наконец, сообразительный ум Луция не придумал, как ее утолить.

Он спрятал несколько желеобразных шариков аквомора себе в одежду, и когда стражник принес ему скудный обед, каторжник, не глядя, кинул эти шарики в чай, тут же превратившийся в непонятную массу, похожую на кисель.

Но страха к этой массе не было, наоборот, она притягивала, и Луций, выпив этот кислый пузырящийся напиток, почувствовал приятное тепло, а мучавшая его жажда исчезла.

Еще одной метаморфозой, случившейся с Луцием, было то, что он совершенно перестал чувствовать телесную боль. Много раз надсмотрщик, являясь в плохом расположении духа, избивал его плетью, которая ранее невыносимо жгла, оставляя на спине огромные кровавые раны. Теперь же не было ничего: ни боли, ни ран. Словно образуясь, они тут же затягивались совершенно непостижимым образом.

Иногда, видя свое отражение в висящих в коридоре зеркалах, каторжник замечал, что его глаза поменяли цвет. Будучи раньше карими, они стали ярко-синими, словно капельки аквомора, вставленные в глазницы, и когда он того желал, в них загорался какой-то холодный огонь, и Луцию казалось, что из зеркала смотрит не он, а потусторонний демон, поселившийся внутри его плоти.

С течением времени Луций все больше и больше учился управлять данной ему свыше способностью, когда однажды его разум отправился в место, которое он каждый день видел во снах, – в его родной город Нойзи.

Перед ним предстал небольшой застеленный синей дымкой городок. Он увидел сына, который, как и тысячи беспризорников, скитался по улицам в поисках пропитания, выпрашивая милостыню или перебиваясь случайными заработками. Жену найти не удалось. Вместо нее сознание показало небольшой холмик, поросший чахлой травой. Луций понял, что она умерла.

На него нахлынула невыносимая ярость на Маклингеров. Спустя несколько минут он увидел главу их рода – Антони Фленгера Маклингера. Толстый, неуклюжий старик сидел в своем доме, в пиршественном зале, уплетая стоящие на столе блюда, и что-то с величественным видом хозяина рассказывал сидящим вокруг него гостям.

– Ну, ты у меня, толстая морда, ответишь! Подавишься куском боров! —зло подумал Луций, возвращаясь разумом обратно в Аквоморий.

Все последующие дни он не находил себе места, наблюдая за сыном, обдумывая план побега, мечтая о скорейшем воссоединением.

– Шаг назад, руки за голову! – раздался такой знакомый любому каторжнику клич.

Луций поднял на патрульного свои зловещие глаза.

– Ты снимешь с меня цепь, – холодно произнес он.

– С чего бы это? – захохотал стражник, но, встретившись взглядом с лионджей, ему стало не до смеха.

Он выполнил то, что просил от него демон, и замер парализованный ужасом.

Короткий удар вытащенного у стражника меча лишил того жизни. Стражник, облегченно вздохнув, плюхнулся на землю. Даже смерть была лучше взгляда этого существа.

Луций сдернул с лица надоевшую кожаную маску, скинул каторжную робу, оказавшись раздетым по пояс, оголив торс, который от кружащих аквоморовых испарений тут же приобрел синеватый оттенок. Он двинулся вперед, туда, где практически у самого горизонта, возвышаясь, словно горный массив, виднелась стена, отгораживающая Аквоморий от остального свободного мира.

Не успел каторжник пройти и сотни метров, как заметивший его стражник заорал:

– Эй, ты куда? Не дури! Вернись на работу! —бросился он вдогонку за Луцием, размахивая плетью, свистящей в воздухе.

Луций не сбавил темп, продолжая удаляться от него.

Стражник в три прыжка догнал беглого каторжника, на ходу обнажая меч, горящий холодным синим светом, – самое грозное оружие Энноса.

И только приблизившись к Луцию, патрульный заметил, то, что он принял за каторжную робу, было цветом кожи, блестящей также, как и меч в его руках.

Они встретились глазами, и стражник, увидев их, попятился назад. Ярко-ярко-синие, пылающие ледяным огнем, выражающие холодную ненависть и внушающие ужас. Это были не глаза человека, а демона, вышедшего из глубинного ада и представшего перед ним.

– Извините, что потревожил, – прошептал патрульный, пятясь назад, думая в этот момент: «Кажется, у меня от этого чертового аквомора крыша поехала, раз такое мерещится». И стражник без оглядки побежал назад, чтобы больше не видеть эту сущность, взгляд которой ему будет сниться еще много ночей подряд, заставляя просыпаться в холодном поту.

А Луций шел дальше и дальше. Попадающиеся ему другие патрули, так же охваченные диким ужасом, какой бывает только когда человек соприкасается с потусторонним миром, убегали, убеждая себя, что увиденное лишь плод их воображения.

«Наверное, голоса таких сущностей мы постоянно и слышим, и никакие это не галлюциногенные газы, как стараются убедить нас ученые», —подумал один из патрульных, встретив Луция. «Уволюсь отсюда, к черту их деньги, когда тут демоны разгуливают!»

Луций добрался до стены. Стражники предупреждающе закричали, затем выпустили десятки стрел, которые, просвистев в воздухе, врезались в беглеца, не причинив тому никакого вреда. Но и находящимся на стене было достаточно лишь встретиться с Луцием взглядом, чтобы, забыв обо всем, впасть в ужас.