«Ты просто у меня мысли выхватываешь, братец!»
«Так вот, я скажу мой ответ – всему своё время, понятно?»
«Чего же ты сам ждёшь?»
«А ничего. Я думаю».
Дикости какие, я должен какому-то голосу доказывать, что я не…
«Да ладно тебе. Иди, замешкался ты тут что-то, ещё хватятся, что скажешь им потом? Сделавшим выбор-то?»
Я тоже, в свою очередь, усмехнулся.
«Мне и здесь хорошо, я посижу немного, устал очень…»
Правда, ноги словно отнялись, голова каменная, клонит меня в сон…
Откуда ни возьмись, налетевший ветер дурным образом смазал меня по лицу, словно пощёчину дал. Небо мгновенно заволокло тучами, Даже сосёнки вокруг меня заскрипели какими-то совершенно противными голосами.
«Все вы так… и ты такой же, лишь бы полежать, ничего не делая, поразглядывать свою тень в микроскоп, да плюс ещё постебаться над окружающими, вроде даже приобщился лишний раз к святыням духа… тьфу! Сил моих нет…»
Я уже стоял на ногах и отряхивал с себя налипший мусор. Действительно, нехорошо так уж злоупотреблять… пусть и первый раз, зато уж точно не последний. Поговорим ещё с тобой, Голос…
И снова я побежал куда глаза глядят, чувствуя себя распоследним дураком, поскольку, всё-таки, остаться мне хотелось больше всего.
Воспоминания… я прошёл через адскую боль использования не настроенного толком нейросканера (некому, кроме меня, было его настраивать), и всё это только лишь для того, чтобы восстановить пару обрывков воспоминаний. Были вещи, которые просто забылись за давностью событий, но эти мои походы в никуда… о, они растворились в тумане забвения совсем не просто так…
[обрыв]
Очнулся я сидящим у себя дома на кровати. Возле валялась горка пустых упаковок от стимуляторов. Мои руки были все в крови, медленной струйкой она вытекала из ранки у сгиба локтя. По-видимому, от этого я и пришёл в себя, рука невыносимо болела. Чёрт, чёрт, трижды чёрт, да что с тобой, парень? Неужто тебя так легко вогнать в подобное состояние, пусть то был далеко не самый лёгкий в твоей жизни разговор? Хотя… я чётко помнил, что вышел из Зала Совета напряжённым, но, в общем, в пределах нормы, бешенство, условно говоря, не слишком присущее мне свойство. Вот только одно. С того момента не помнил я ничего, хоть убей. Я направился в прихожую в поисках каких-нибудь медикаментов, однако так до них и не добрался, поскольку по дороге встретил собственное отражение в заботливо развернутом домашней автоматикой зеркале. Чушь какая…
Передо мной стоял, держась одной окровавленной рукой за другую, странный, дочерна загорелый тип с обветренной кожей, одет он был в невообразимо грязный комбинезон, когда-то, по-видимому, бывший парадной формой Пилота. Сейчас более-менее сносно просматривались лишь знаки отличия, чудом уцелевшие на истрёпанных лацканах. При взгляде на собственное отражение мне стало неловко, но я продолжил экзекуцию, пристально разглядывая незамеченные ещё детали. Я был небрит, причём до совершенного безобразия небрит, недельной, не меньше, давности щетина уже перестала колоться, превратившись в солидную, хотя и неухоженного вида бородку. Круги под глазами после увиденной мною горы стимуляторов интереса не вызывали, вот только, ни с того, ни с сего, почудилось мне под этими полуопущенными веками что-то… странное. Не то мельтешение листвы на ветру, не то лёгкая рябь, какая бывает на поверхности воды. Мигнуло и пропало. Совсем с ума сошёл, подумал я. Привидится же такое!
Скрипнув зубами на глупость самой ситуации, я поплёлся в душ. Постоять сейчас с часок под ледяными потоками казалось мне самым уместным. Однако, даже всхлипывая от мощи переживаемых ощущений, я не мог перестать раз за разом обдумывать ситуацию. Руку дёргать уже перестало, и, если не принимать в расчёт некоторые мелочи, моё состояние я оценил бы как близкое к норме. Пусть не к моей собственной, так хотя бы к общечеловеческой. Не было ничего такого, что объяснило бы мою недельную амнезию, и уж точно – ту гадость, что я непонятно зачем вливал себе в вены.
Неделя ушла как в никуда… Я поймал себя на том, что по-прежнему прекрасно ориентируюсь в сегодняшней дате, не говоря уже о дне недели, а мои внутренние часы…
Я пулей вылетел из душа, даже не накинув халат, потрясённый внезапным прозрением. Вот именно, кто бы знал…
Терминал послушно посветлел, подтверждая, что биологические часы отстают на двадцать две секунды, но меня уже интересовало далеко не это, я был готов встретить в поступающей корреспонденции нечто… крайне неприятное. Но нет, мои глаза ничего не нашли такого, сплошные уведомления и предписания, все рутинные, совершенно не обязательные, уровень их источников ноне был для меня мелковат.
Я несколько раз с силой выдохнул, чтобы прийти в себя. Всё, вроде бы, в порядке. Подтверждения Совета нет, но, как говорится, за недельный срок такие дела не решаются, а вот как раз уведомить меня о том, что годным я не признан – дело минуты. Славно. Но ведь мысль была правильная. Коли я сидел всю неделю дома (тоже, кстати, вопрос, дома ли я сидел?), то график тренировок, назначенный на месяцы вперёд должен быть, безусловно, варварски сломан. А что же тогда…
Терминал, мучительно всматриваясь, или что он там делает, в мои бредни, вывел на экран бэк-копию письма, написанного моим почерком, в котором комендатура Центра уведомлялась о временном переносе по моей просьбе части тренировок к себе домой (как было сказано, «по личным обстоятельствам»), дата стояла недельной давности.
Несложный поиск в памяти терминала показал, что дела именно так и обстояли. Программа была полностью мною проделана, результаты – не вполне, но, опять-таки, в пределах нормы для человека, немного озабоченного какой-то проблемой. Как я ничего не понимал до сих пор, так и оставался в неведении дальше.
Поймите меня правильно, я столь подробно описываю свои тогдашние метания не для того, чтобы читатель посочувствовал досадности моего положения. Цель моя – в другом. Выстроить ряд событий, включающих мои собственные измышления и те вывихи, что происходили у меня время от времени, что привели меня в теперешнее положение. Как знать, наверное, я подсознательно пытаюсь тем самым оправдаться перед самим собой, за то, что не углядел, не покаялся вовремя в собственном ничтожестве. Что пренебрёг теми путями, которые кажутся мне теперь такими желанными… Не знаю, как и сказать.
Из дома я вышел в полпервого, тогда солнце уже вовсю жарило посреди голубых небес, однако это ничуть не мешало мне дрожать, как осиновый лист. Меня бил озноб, смотри-ка, логичное завершение парадоксального вояжа под парад-алле стимуляторов. От этого осознания легче не делалось, на душе было гадко и противно, однако, дома оставаться больше нельзя. Я сам не знал, на что стал бы способен, просиди я ещё чуть-чуть в этих постылых четырёх стенах. Оставалась возможность, пусть небольшая, выяснить всё же, что происходило всю эту неделю у меня в черепушке.
Ноги сами несли меня вперёд, я даже не задумывался, куда конкретно иду. Время от времени налетал ветер, распахивая полы плаща, после чего я на секунду обязательно останавливался, тщательно укутывался снова, и лишь только затем шёл дальше. Усталость подбиралась всё ближе, но покуда мне удавалось держать её в узде…
[обрыв]
Старания мои были полностью возмещены. Повернув в проулок, я снова аккуратно выглянул и присмотрелся. Да, чувства меня не обманули. Под плотными кронами деревьев стояли Мари и Учитель… чёрт побери, или мне его теперь называть «Советником Луи Сен-Руалем»?..
Они разговаривали, причём Мари – на повышенных тонах, отдельные её слова долетали даже сюда, Учитель же был тих, в нём больше не чувствовалось того напора уверенности в себе, откровенной покровительственности в голосе. Раньше, до того разговора в Совете, он был совсем не таким. Похоже, чудеса творились не только со мной.
Иногда, при шальном порыве ветра я разбирал какие-то разрозненные куски их диалога, позволившие мне получить, в конце концов, некоторое о нём представление. Мари спорила по какому-то принципиальному для неё вопросу, а Учитель, не поддаваясь на провокации, старался уйти от разговора, явно показывая абсолютное нежелание говорить на эту тему. Голос у него тоже был усталый. Мне стало больно.
Последним всплеском их диалога стала фраза Мари, донёсшаяся до меня со всей отчётливостью.
– Он же верит во всё это! Как вы не понимаете, просто верит, как верят в сказки маленькие дети, а вы хотите всех заставить считать, что это его сознательный выбор!
Учитель покачал головой, на что она резко развернулась на каблуках и чуть не бегом пошла прочь. На миг мне показалось, что… либо Учитель даст ей пощёчину, либо она сама что-нибудь отчудит, я даже собрался выйти из своего укрытия, когда всё вдруг закончилось вот так.
Скажем, попросту ничем. Может статься, наилучшим образом.
Однако это не только не приносило мне облегчения, но даже настораживало ещё больше, это был намёк на некие неизвестные мне обстоятельства. Мой Бог, ещё час назад я даже не подозревал, что они знакомы, и тут нате! Или это у меня началась паранойя на почве переутомления и излишней ответственности, или… что-то в этом всём действительно было.
Мари, за которой я следовал несколько кварталов, слава Богу, не оглядывалась, так что мне удалось спокойно, не вызывая подозрений, подойти поближе.
– Мари!..
Она обернулась и… всё-таки я так и не уловил мгновение острого беспокойства в её глазах, которого так боялся и так ждал. Значит, не всё так плохо. Просто лёгкое сочувствие по отношению к близкому человеку, взвалившему на себя слишком много, и одновременно укор – по той же причине.
– Здравствуй, ты уже отлип от своих тренажёров?
Насмешливый тон, мгновенно перешедший к нормальным её интонациям, Мари явно хотелось меня зачем-то уязвить, но один только взгляд в мою сторону вернул всё на свои места.
– Тебя что-то беспокоит?
Я уже понимал, что зря затеял этот разговор, Мари выложила бы мне всё сама, пусть позже, но она сделала бы это. Хотя… дело стоило того: хотя бы затем, чтобы выяснить, – Мари в течение этой недели ко мне домой не являлась. От этого уже можно было отталкиваться и идти дальше.
– Нет… просто устал, как собака. Ты не заходила ко мне?
Ага. Вот так, пусть думает, что… не будь дураком, зачем её вмешивать.
– Ты оставил на линии сообщение, чтобы тебя не беспокоили, так что я… Я всё сделала правильно?
Я замялся, пытаясь выбраться из собственных логических построений, Мари же интерпретировала это по-своему. Тогда я даже не мог подозревать всё, что творилось у неё в мыслях. Я просто слушал.
– Вообще-то я была поблизости… случайно проходила мимо. У тебя в окнах не горел почему-то свет, и я решила, что только помешаю тебе отдыхать. Я глупая, да?
Вот уж нет, ты у меня умница. Малышка с добрыми любящими глазами. Я прижал её к себе, обнял покрепче, молча впитывая в себя это чувство.
– А давай сейчас к тебе пойдём, уже три часа, а ты, кажется, ещё не обедал… я бы приготовила чего-нибудь вкусного. Ты ещё не разлюбил мои круасаны?