Время истекло

– Да думал я вот по пути погостить, всё равно где. Опять же рекою оно дело такое, идёшь тихонько, по берегам зыришь, роздых глазам, радость душе.

При упоминании глаз Ваня встрепенулся, приглядываясь. И правда, диво дивно, наш-то Романыч, гляди, со своими зенками по свету бегает. Даром что сколько ему годков, за сотку? Интересный коленкор. Неужто в Москове до таких дел додумались, чтобы живые глаза человеку до ста лет сохранять? Чудеса.

Сам-то хозяин мерцал своими дешёвыми матрицами почище чем у котов ночами в свете фонаря отсвечивает. Сразу видать – халтура, коновал в Нарьян-Маре делал.

– Ты бы, Родион, зенками-то своими не шибко светил, на реке лучше вообще визор надень да не снимай. Народишко сейчас всякий по сдельной работе шаромыжится, останешься ещё без глазонек, неровён час.

Но Родиона сей пассаж нимало не впечатлил.

– Ой, спасибо, хозяин, за заботу. Буду стараться не отсвечивать. Только вот ты ещё мне что скажи, чего у вас так охранка суетится? Покуда шёл сюда от пристани, сплошной трах да бабах по небесем, что-то не припомню, чтобы так уж винтолёт бывалоча-то озоровал.

Ишь, винтолёт ему чтобы не озоровал, на то и охранка границ поставлена, бо супостат-вражина не дремлет.

– У нас нонче строго. Кожную седмицу стрельбы, ущения, третьего дня два электропса прибегали, кур спужали, сволочи.

– Али сыскали кого? – сочувственно поинтересовался Родион.

– Да кто их поймёть, ледащих, прискакали да ускакали, штоб им пусто было.

– Ясно. Может, на Трубу кто покусился?

– Это ты когда со скита дальше-то пойдёшь, то сам и погляди, кому сие вообще надобно!

Родион в ответ только голову наклонил, ну-тка, милок, заскажи мне за Трубу. Да и разошёлся Ваня отчего-то не на шутку, видать, задел его вопрос:

– За Уралом, где самая Югыд Ва започинается, настоящая грань идёт. Будь там особливо аккуратен, Родион Романович, эт табе не местная охранка, там всё по-настоящему, строгости как в войну. Ни одна мышь не проскочит, што бы ты там себе ни думал, я тебя заранее предупреждаю.

– Ну допустим, а причём тут ваша охранка к тамошним строгостям?

– А притом, што нет никакой особо охранки, всё корпорации к рукам прибрали, от самого Москова до японских островов.

Родион в ответ только брови удивлённо поднял.

– Вот прям никакой?

– Да и Трубы, если подумать, тоже нет.

– Поясни.

– Да што тут пояснять, – всплеснул руками Ваня, – сдаётся мне, што Труба та пустая давно, так, фикция. Повод, штобы здесь стоять, всё вокруг сторожить.

– Погоди, что-то я в толк не возьму. А рента? Москов же не просто так купоны стрижёт, а с денежного потока. Если в Трубе ничего нет, откуда баблишко?

– А оттуда, ты погляди вокруг. Што ты видишь?

Родион с интересом оглянулся.

– Ну хутор твой.

– Да ничего ты не видишь! Потомушто ничегошеньки тут и нет. И так до самых Саян. Не было, нет и не будет. За тем и присмотр. А бабло это дутое – есть фуфло и замануха. Дуракам, што в Москове сидят, того довольно, пущай оно течёт по крохам, однова живём, а им платят, чтобы в глаза их не видеть. С самой войны так и повелось.

– Погоди, я запутался, а охраняют-то чего?

– То и охраняют, што ничего. Ни-че-го-шеньки, – повторил хозяин. – Пустоту, где для виду живут такие как я и ты, лишние люди, призванные эту самую пустоту собою заполнять, да и только. Никогда ни корпорации, ни прогнивший Москов не позволят здесь ничему вырасти.

– Типа чего?

– Типа Мегаполиса.

Родион аж руками всплеснул:

– А зачем тебе тута Мегаполис?

– Штобы жить, а не у Трубы греться. Штобы дети мои в университетах обучаться могли, а я себе – нормальные глаза имел возможность выправить. Штобы не в нужник до ветру ходить, а корова штобы – самого премиального геному! Вагю, едрить твою!

И остановился, выдыхая. Эк его разобрало.

– Ва-ань!..

Оба-два обернулись на строгий женский голос.

Хозяйка стояла в сенях, подбоченясь.

– К обеду-то накрывать? Коли вы уж натрынделись.

Сразу видать, кто в доме заправляет. Энто в поле мужик – хозяин, а тут коли сыту быть хочешь, засунь свою мужнину спесь себе в мотню и радуйся, что скалкой давно не прилетало.

Да и то сказать, хозяйка у Вани была добрая, ростовая, разве что не выше Родиона. И в плечах, и в попе богата, мечта, вопчим.

– Доброго здравствия, хозяюшка! Не извольте беспокоиться, я на харчи не претендую.

– А мне то без разницы, разогрето, знать сиди ешь!

И ушла себе в усадьбу, недовольно ворча под нос.

– Придётся есть.

Ваня это произнёс даже с какой-то гордостью.

Спустя минуту на столе ломилось: холодник на буряке и говяде с яйцом да сметаной, потат варёный под маслом, укропом и петром, шкварка золотистая, обжаренная с отрубным хлебом и чесноком, кукурузная лепёшка на опаре, жбан варенья к уже стоявшей тут миске протёртой ягоды плюс крынка молока и охапка зелени пучком али требухою на постном масле с лемонтием на выбор. Завершал обеденное пиршество издевательски крошечный пузырёк горькой, что демонстративным образом был поставлен персонально перед гостем и даже немного подале, чтобы хозяин не дотягивал.

Расселись, значит.

Пятеро детей-погодков, все как один в маму, лунолицые и лупоглазые, с интересом смотрели на пришлого дядю, хватать со стола не рвались, и вообще вели себя чинно. Разве что старшему не сиделось – пострел то и дело оглядывал через плечо на майдан, где чего-то расшумелись молочные подсвинки.

Молитву, как водится, зачитал отец семейства, солидно так, с оканьями и натужным сопением промежду строк.

– Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас. Аминь.