Книга Иоши

Ответа не последовало, только еле различимо произнес Мансур: «Голяк».

– Суки. Оставалось же. Я точно помню. Что, уже рассчитывали, что я не вернусь?

– Братан, – наконец-то открыл рот Владик, – мы за тебя волновались…

– Волновались? – Он попытался мне возразить, но я не дал. – Ты мне здесь не ври. Если бы волновался, то не кинул бы нас.

– Не руби так, – сказал Славик.

– А ты, праведник, пошел со своими нравоучениями. Думаешь, я не знаю, как выгляжу со стороны? Мне пофиг. Не надо читать морали. Ты тут никто. Уже показал свое превосходство, хотя ты ничем не лучше меня. Предатели! Вы все. Никто здесь не поставил себя на мое место. Думаете только о себе. Нахер таких друзей. Я завтра же отсюда съеду. Меня и так все предали, а от вас не ожидал. Лучше быть одному. – Я не дожидался ответа, а только отвернулся от них и хлопком закрыл за собой дверь.

Глава 11

Я сдержал слово. На следующий день собрал все свои вещи и переехал на съемную студию в Химках. Почему туда? Случайность, первое, что попалось из дешевых вариантов. Только после переезда вспомнил, что недалеко живет мой отец, но это меня уже сильно не волновало. Я сменил номер телефона и аккаунты социальных сетей. Я отказывался выходить на контакт со своим прошлым. Мне было необходимо начать новую главу своей жизни. Без друзей, без привязанностей. Я устал разочаровывать и разочаровываться в людях. Одному намного проще – намного меньше боли. Единственным исключением оставил свою маму. Если мой переезд в Москву для нее стал потрясением, то мое исчезновение могло стоить дороже. Я не заваливал ее своими проблемами, чтобы у нее было меньше переживаний обо мне и меньше учила меня жизни. Все в выигрыше. Я был способен все сам исправить.

Для возврата долга пришлось собрать все свои сбережения с заказов курсовых и проектов. С остатков чудом хватило на первичный взнос за аренду студии. Из-за этого вопрос с поиском работы вставал ребром. Я ничего не умел делать. Последние годы за счет учебных долгов студентов я неплохо жил, а единственный опыт работы по продаже БАДов оставил негативный отпечаток: вешать людям лапшу на уши у меня не выходило. Как не выходило накопить денег: собери все средства, что я потратил на вечеринки и вещества, то смог бы выгодно взять ипотеку, но мое желание провалиться в пустоту все сильнее откликалось. Видимо, поэтому предложенная работа не казалась мне шуткой. Миша как будто почувствовал, что я отдаю ему последние деньги, поэтому предложил одно дело. Не знаю почему, либо он проникся мной, либо не нашлось другого неудачника, а может все сразу. В результате таблетки сменились на религию.

Миша оказался адвокатом лидера одной секты, о которой я уже слышал ранее. Церковь Истинного Бога – именно ее последователя мы с Кулаком выловили из Родани, именно их главу мы встретили у отца Феофана, именно с его внучкой я зажигал в клубе. Каково же было мое удивление от осознания, что с Аней уже встречался. Она сама не поверила такому факту, даже смутно помнила свой приезд в Родищенск. Из-за частых разъездов с дедом (Писцовым Лаврентием Кузьмичом, позже я с ним тоже познакомился), она не запоминала города, все были как один, и делала она в них одно и тоже.

Мы с ней выполняли схожие роли. Она, как милое ангельское создание, очаровывала окружающих, после чего приводила в общину. Я же занимался более скрытной пропагандой. Первыми моими объектами стали собрания «анонимных» алкоголиков и наркоманов. Там я смотрелся на своем месте. Все проникались мной, моей историей. Все видели во мне родного человека. Я рассказывал о том, как проводил каждый свой день: будний день алкоголь и косячки перед работой, в процессе и перед сном, а в пятницу и субботу уходил в полнейших отрыв, разрешая себе все то, что ранее было запрещено. Я говорил это все от чистого сердца, меня правда волновало отсутствие трезвой жизни, но реальность заключалась в том, что я ничего не предпринимал, чтобы победить свою болезнь. Вместо этого тянул своих «братьев» ко дну. Когда они проникались ко мне, открывались, искали во мне поддержки (а я представал перед ними успешно завязавшим человеком), то окутывал их байками о месте, где они найдут помощь и защиту от общества, что их не принимает. Люди в отчаянии, им необходимо понимание от окружающих, поэтому верили всему, что я им говорил, что предложит им новый Бог.

Испытывал я стыд за свои действия? Нет! Я сам был в нужде. Сейчас, спустя время, я жалею, что ввязался в это, но тогда это было необходимо. Я смотрел на них и видел свое отражение, осознавал, что пора самому выбираться из этой ямы, но, как и они, цеплялся за призрачный шанс легко выйти сухим из воды. Испытывал стыд за другое: на их примере я понимал, как меня затянула пропаганда наркотиков и из-за этого испытывал неловкость, что не могу сам слезть. Я такой же раб привычки. Мне тоже комфортно плыть по течению и просто реагировать на изменения, прикладывать минимальные усилия для своей счастливой жизни, ища легкие источники удовольствия. Я жил в моменте, каждый раз думал, что один раз – ничего страшно не случится, но за каждым разом шел новый, я постоянно находил отговорки, считал себя исключением, что я независим, что я сильная личность и в любой момент смогу бросить, но все это и было зависимостью.

За каждого нового «клиента» мне полагался бонус. Это стало моим постоянным заработком после универа. У меня выходило вполне неплохо, словно старые студенческие заказы никуда не делись, я так же оставался при деньгах, но тратил на те же самые слабости.

Работа на Писцова подарила возможность знакомиться с огромным количеством разнообразных людей. Жизнь превратилась в мечту, что ни день, то новое кино. Но не все так безоблачно. Я ни с кем не успевал сблизиться, никому не мог открыться и обсудить то, что меня действительно волновало. Порой так сильно хотелось заплакать, высказаться, но надежного плеча не было. Раньше я стремился к одиночеству, но не ожидал, что это так тяжело.

Мои школьные друзья сменились на общество Писцова, но меня смешила их компания. Идеалисты. Верят в свою идею, либо делают серьезный вид, что верят. Только с Аней чувствовал себя на одной волне. Она также потешалась над всей этой псевдоверой в Идеального и Единого Бога. Я безумно сильно хотел с ней сблизиться, но она вечно была в разъездах со своим дедом, либо под тщательным присмотром. Любая встреча с ней становилась вожделенной целью, только с ней жизнь обретала краски, хоть и под веществами. Это убийственная комбинация. Каждый из нас стремился к саморазрушению, каждый понимал последствия такого образа жизни и осуждал его, но ни один из нас не прикладывал усилия, чтобы соскочить.

Очередным шансом пообщаться стала совместная рабочая вылазка. Я сам предложил Писцову пройтись по злачным местам в Химках, а Аня ожидаемо вызвалась мне на помощь. Так и начался наш очередной рекламный крестовый поход.

– Кажись, повезло, – произнес аккуратно под ушко Ане. Мы шастали из одного заведения в другое, но везде народ жил, а в очередной полуподвальной тьме люди просто существовали, глушили свое безликое существование. Идеальная мишень, чтобы разрушить уже привычную идиллию. – Меня задолбало менять место, хочется чуть зависнуть.

– Да. Это оно. – Аня оценивала всех посетителей, пока не спеша попивала коктейль. – Предлагаю игру. Один человек – один балл. У кого меньше, тот сегодня за все платит.

– Идет.

В баре было полно одиночек. Они с грустными физиономиями и бокалами в руках утыкались взглядом либо в пустоту, либо в телефон. Жизнь – грузовая штука. Раньше говорил, что все бы отдал за такое, но понимаю, что мне требовался собеседник. Я чувствовал себя непонятым, чужим, что лучше быть одному, чем открываться человеку, который тебя все равно никогда не поймет.

– Привет, приятель. Чего грустный такой? – Я подсел к парню, который не отрывал глаз от стакана, по которому гонял лед и остатки соды.

– Привет, – недоверчиво произнес он, – день не задался.

– Если бы я глушил так после каждого неудавшегося дня, то давно бы спился. – Я усмехнулся и по-дружески шлепнул его по плечу.

На его фоне я выглядел источником света, что для меня несвойственно. Всегда комфортно чувствовал себя на его месте, но работа требовала перемен, а следовательно, перемен от моей жертвы.

– Приятель! – он угрожающе обратился ко мне. – Я не хочу ни с кем разговаривать. Особенно с такими, как ты! Свали!

– Оу! Друг, я здесь с миром. Успокойся.

– Бармен?! – воскликнул он, после чего повернулся ко мне. – Где ты здесь друга нашел? Бармен?! – На него наконец обратили внимание. – У вас здесь нарик обосновался! Сделайте уже что-нибудь, а то всех клиентов распугает!

– Че забыл?! – уже накинулся на меня подошедший бармен. – Здесь приличное заведение. Вали по-хорошему, иначе охрана выкинет!

Я оторопел от подобной нападки. Для меня это было в новинку. Ко мне никто так не обращался. Оспаривать свое право не видел смысла. Я встал из-за барной стойки и скорее двинулся к выходу. У двери висело зеркало, с которого на меня смотрели два провалившихся глаза, посиневшая кожа и прожженная от пепла с косяков одежда. Меня тошнило от собственного вида. Я старался спрятать его в своем подсознание. Не замечать. На свежем воздухе летний ветерок бодрил, отчего повыскакивали по коже мурашки. Я уселся на бордюре перед баром в ожидании Ани, ртом хватал воздух, издавая подобие всхлипов. Мне хотелось плакать, но не выходило. Эта пустота внутри прожигала все. Я понимал, что так не должно быть. Я обязан что-то чувствовать.

– А где белый флаг или накрытый стол?

– Меня выгнали. – Я поднял глаза на Аню, которая выглядела не лучше, но гармоничней, более естественно.

– Заметила, но не стала вмешиваться. Просто клиенты не любят, когда от них отвлекаются. Сам знаешь.

– Рад, что у тебя все окей.

– Ну-у-у. Так, закинула удочку. Не более. Так что не грусти. Пошли лучше закинемся.

На последнем слове меня выдернуло из пустоты, и я, словно мышь за сыром, полетел за Аней. Мне было все равно, куда мы идем, волновало только то, что ждало в конце пути. Когда эта мысль прилетала в голову, я смеялся, но ничего не мог поделать. Большинство наркоманов осознают, что они делают, понимают, что это плохо, что это их разрушает. Ничего с этим знанием поделать не могут. Когда нам озвучивают нашу «слабость», то мы воспринимаем это замечание в штыки. Никто нам не смеет указывать, что делать. И из-за этого создается замкнутый круг зависимости. Это не единственная причина, почему так сложно слезть, у каждого она своя. Порой мы даже не пытаемся понять человека, которому протягиваем руку помощи, из-за чего только вредим положению. Получи я эти знания раньше, то шрамов было бы меньше.

– Ты не хотела бы изменить свою жизнь?

– Что? – Аня посмотрела вопросительно из-за плеча. – А кто бы не хотел?

– Многие своей жизнью недовольны.

– Мы люди. Мы всегда недовольны.

– И что бы ты изменила?

– Раньше узнать правду об отце.

Я ждал встречного вопроса, но его не последовало. Те, кто спрашивает, как дела, чаще ждут, чтобы спросили то же самое у них, ведь их подбивает рассказать то, что их волнует. В этот раз я поймал боль Ани, ведь сам бы все отдал за правду об отце с детства, возможно, жизнь не привела бы к той черте, где оказался. Но мой ответ был бы все равно иным.

Во дворах мы продолжили гулянку, специально выбрали место, где не встретим полицейских и можем просматривать все входы и выходы. Мы наслаждались жизнью, обществом друг друга, а если быть точнее, нераздражением друг друга.

Наш маленький корпоратив раздулся до огромных масштабов, образовав дыру в моем сознании. Очнулся я от просачивающихся лучей солнца сквозь листья деревьев. Лежать было неудобно, повернуться некуда, так как по обе стороны находились стенки по самые плечи. До меня не сразу дошло, что я лежу в яме, да еще в какой.

Кое-как с больной головой вылез из своей ночлежки. На соседнем надгробии лежали мой телефон и паспорт. Я уселся на краю могилы и пытался прийти в себя, вспомнить, как очутился на кладбище. В голову приходила только одна мысль, что это очередная шутка Ани. Она собиралась уезжать в очередное «турне» с дедом, в результате чего я бы с ней снова не увиделся. Вероятно, она будет меня дразнить фотографиями, как я с удобством лежу в могиле. Злая ирония. Я достиг дна. Во всех смыслах. Это был конец пути. От этой ситуации я не смеялся. Было пофиг. А вот пофигизм меня напрягал. Пугало отсутствие границ моего безразличия.

На одном из соседних надгробий я приметил стопку и закуску, оставленные усопшему. Без всякого стыда подполз и похмелился тем, что было. Внутри как будто снова закипела жизнь, причем всеми красками.

Найти выход с кладбища не составило труда. Бесили только взгляды встреченных по дороге людей. Выглядел я мерзко: грязный, в порванной одеждой и с отвратительным запашком. Из-за этого лезть в общественный транспорт не стал. Двинулся вдоль трассы к себе домой. На месте оказался только через пару часов. В первую очередь завалился отмокать в ванну. Как я и предполагал, одним из сообщений на телефоне меня встречал снимок от Ани, где я, сложа руки на груди, сплю в могиле. Среди смайлов затерялся звонок от матери. С ней меньше всего хотелось разговаривать, но внутренний голос подсказывал, что пора.

– Але! – раздался ее голос из телефона после непродолжительных гудков.

– Привет, ма. Как дела? – по привычке произнес классическую фразу.

– Привет. Да не очень. Ты куда пропал? Звоню, а ты не отвечаешь?