Борт 147. Дневник мизантропа

Она опустила взгляд. Я мысленно умолял ее: «Опусти руку, сладенькая, дай поглядеть на твои мячики!»

– А я маме наврала.

– В смысле?

– Подружка уехала десять минут назад.

– Вы остались одна?

– Ага. – Тут девушка, видимо, вспомнила, что беседует с незнакомцем, облаченным лишь в купальные плавки, и ничто в его облике и поведении, даже в любезном разрешении позвонить, не отменяло потенциальной опасности. Все маньяки милы и обходительны.

– Я пойду, – сказала она, – спасибо еще раз.

Она сделал пару неуверенных движений, собираясь повернуться ко мне спиной, но, кажется, сочла, что лишь подольет масла в огонь, если подставит моему взору обнаженные ягодицы. Чтобы не смущать ее, я пошел с ней рядом к пляжу (мы беседовали на краю автопарковки, в стороне от песчаной линии).

– Я тоже собираюсь домой, – как можно более небрежно говорил я. – Могу подбросить. Лимузин не обещаю, но «шестерка» на ходу и почти не гремит.

– Ой… не знаю…

Девушка сопротивлялась недолго. Выяснилось, что денег на такси у нее не хватит, с Иркой они поссорились, и та бросила подругу одну на пляже почти без копейки. Транспорт в этой части города ждать приходилось долго, в машину ее посадят разве что за минет. Словом, альтернативы у Оксаны не было.

Я отвез ее домой на другой конец города, высадил у подъезда. Мы обменялись телефонами (в обычной жизни я человек стеснительный, вы помните, но в тот вечер проявил неожиданную для себя прыть), но встречались потом всего трижды. И ни разу не занимались любовью! Мы разговаривали, гуляли по городу и ели мороженое. Несколько месяцев переписывались по электронной почте. Я пару раз спасал ее от плохого настроения и разделял с ней радость редких удач. Потом она куда-то пропала, а я не стал ее искать, потому что к тому моменту встретил Катю.

До сих пор задаю себе вопрос: что это было? Любовь? Дружба? Увлечение?

«То ли девушка, то ли виденье» – это про Оксану. В какой-то потайной части моего сердца она жила до сих пор, о ее существовании не знал никто, в том числе моя нынешняя гражданская жена. В человеческом сердце может много чего поместиться, и ты не всегда знаешь, зачем оно там и как долго пролежит. Оно просто есть.

И вот – свадьба…

…Я понимаю, что не могу выдавить ни слова. На меня устремлены десятки глаз, в зале висит тишина, все ждут, что я буду говорить молодым нечто удивительно трогательное. Но я молчу. Бокал с шампанским дрожит в руке.

Нет, конечно, это не Оксана, боже упаси! Я знаю, что жизнь не перешутишь, что она гораздо изощреннее и веселее любого литературного сюжета, но такая шутка была бы довольно пошловатой. Мне почудилось. И линия губ другая, и глаза, и подбородок, да и сама невеста вела себя как человек, который видит меня впервые в жизни… однако даже мимолетное сходство с Оксаной, «девушкой из сердца», выбило меня из колеи.

Именно эти секунды замешательства практически поставили крест на моей карьере продажного клоуна.

– Э, тамада, блин, начинай уже! – крикнул кто-то с мест, находящихся у меня за спиной. Это стало последней каплей.

Я, конечно, не развалился, как студент института культуры, но и бразды правления из моих вспотевших рук ускользнули. Первый тост звучал убого – что-то об общем пути, взаимопонимании и «самом важном дне в вашей жизни» («бээээ!» – сказал бы мой недавний интеллигентный пассажир). А хотите знать, как мог бы звучать тост, не приключись со мной эта метаморфоза?

Вот примерный текст оригинала:

«Добрый день, дорогие! Наконец-то… наконец-то все самое тяжелое позади – подбор платьев и ресторана, утверждение меню, выпуск тиража пригласительных билетов, изнурительные переговоры с ведущим (тут гости вместе с молодоженами обычно ухмыляются). И вот осталось всего ничего – высидеть до конца этого вечера, съесть все салаты и выпить шампанское, чтобы потом исчезнуть, остаться наедине в темной комнате при свечах и попытаться ответить себе и друг другу на незаданный вопрос: что же такое мы сотворили? И зачем?

А однозначного ответа нет. Ответов – множество. Кто-то вступает в брак затем, чтобы в старости было кому стакан воды подать, пусть даже и пить не захочется; кто-то старательно создает «ячейку общества», в которой будет комфортно расти и взрослеть маленьким гражданам великой страны; кому-то замужество кажется единственным логичным продолжением любовной истории. Но лично мне больше всего нравится такая трактовка: «Нам нужен свидетель нашей жизни».

Ваши жизни пересеклись. Вы теперь друг для друга и свидетели, и соучастники. И у вас все только начинается. Счастья вам!»

С небольшими изменениями текст этот кочевал с церемонии на церемонию. Я, разумеется, читал его наизусть, проникновенно, чувственно, используя все подвижные мышцы лица, и не было случая, чтобы вослед не раздавались аплодисменты.

Но в тот вечер меня переклинило. Не берусь дословно привести прозвучавший тост. Точно скажу, что такие сентенции в изобилии можно услышать в плохих мелодрамах или поздравлениях близких родственников молодоженов: «Уступайте друг другу (бэээ!), любите друг друга вечно (дважды бэээ!), и пусть земля будет вам ковром из одуванчиков (бурное и продолжительное бэээ!)»

Звукорежиссер Саша, с которым я постоянно работал, смотрел на меня раскрыв рот и даже не пытался комментировать, настолько был ошарашен.

– Не смотри так, – буркнул я, прежде чем присосаться к третьему бокалу шампанского, – что-то у меня глюкануло сегодня.

– Соберешься? – спросил Саша с робкой надеждой.

– Попытаюсь. Иначе придется валить прямо сейчас и без гонорара.

– Я возражаю, ваша честь.

– Сам не хочу, что ты…

Но я так и не собрался. Виной тому и шампанское, и мое удрученное состояние. Я смотрел на невесту и вспоминал Оксану, которая вполне могла «стать моей судьбой». Хорошая была девушка, милая, симпатичная, за те недолгие месяцы так и не успевшая ничем отвратить от себя. Постепенно Оксана из моих воспоминаний заняла место во главе стола рядом с женихом, я перенес живший в сердце образ на эту малознакомую мне дамочку и начал злиться. Мне казалось, что все женщины, которые мне интересны и симпатичны, должны восторгаться лишь мной и вожделеть лишь меня, у них не может быть ни друзей, ни ухажеров, ни тем более мужей! Как она смеет выходить замуж, почему она смотрит с такой любовью на эту гориллу с волосами на груди, когда я, такой талантливый и симпатичный сукин сын, стою здесь, прямо перед ней?! Овца тупорылая!

Эмоции бурлили во мне, как суп на плите, клокотали и требовали немедленного выхода. И шоу не клеилось.

Я наскоро провел пару каких-то убогих конкурсов, потея словно в сауне и ловя себя на мысли, что каждые несколько минут жадно всматриваюсь в циферблат часов. Я подгонял стрелку, я умолял ее бежать так быстро, как она бежала во время моего первого секса с Катюхой. Но фальшивые «Омега» словно умерли. Полчаса, час, полтора часа… я сходил с ума, и чтобы хоть как-то подсластить пилюлю, беспрестанно хлебал шампанское, купленное на собственные деньги в баре.

Немудрено, что к середине вечера я нахлестался, как денщик его превосходительства, и «наказы жениху и невесте» уже читал так, будто переводил с русского на китайский:

– Молодым прочтем чичас… ик!… буде ас мас наставлять… (твою мать!хотелось крикнуть в рифму) … жемих, жему люби…

Ну и так далее.

Во время одной из танцевальных пауз я быстро выскочил на улицу, спрятался за углом. Попытался делать дыхательную гимнастику, несколько раз присел, держась одной рукой за грязную кирпичную стену с похабными надписями. Разумеется, ничего не помогало. Если перефразировать Гоголя, шампанское в больших количествах – вещь нестерпимая.

В зал ресторана я возвращался под тяжелыми взглядами куривших гостей, как провинившийся солдат под шпицрутенами. Даже в таком состоянии я понимал, что надолго меня не хватит и вечер можно считать провальным.

Так и вышло. Следующие полчаса прошли как в тумане. Я видел свет, образы, слышал звуки и голоса, чувствовал, как губы мои шевелятся, выплевывая в толпу постмодернистские лозунги. Я отчетливо видел стоявшую на колонке бутылку то ли виски, то ли горилки, чувствовал, что время от времени прикладываюсь к ней, переливая содержимое в маленькую пузатую стопку, кем-то заботливо приставленную к бутылке. Потом смутно припоминал свадебный торт, попытки его разрезать и распродать по частям. Кажется, на меня ближе к концу программы уже мало кто обращал внимание – «болтается тут какой-то козел… тамада, мать его», – но хотя бы не били, за что им большое спасибо. Помню немые взгляды звукорежиссера Сашки, помню падение в туалете и струю блевотины, украсившую кафельную плитку в коридоре; помню букет невесты, летящий в никуда под пошлую песенку Ирины Аллегровой. Вся вечерняя дискотека проскочила по моим ушам безумной лирической какофонией: от «Свадьба пела и плясала», через «Два кольца» и до «Мы желаем счастья вам!» – весь этот коктейль неоправданных надежд и немотивированного счастья смешался в моей утробе с горилкой и салатом и снова выплеснулся на кафель туалета. Кажется, после этого кто-то держал меня за шиворот, пытался трясти и говорить обидные вещи…

Проснулся я утром за заднем сиденье Мульки. Машина стояла там же, где я ее и припарковал накануне, у гаражей позади ресторана. Солнце слепило глаза, птички радостно пели над ухом, где-то шумел трамваями воскресный город. В общем, жизнь продолжалась.

Но мне хотелось умереть.

Беглый осмотр содержимого карманов и сумки показал: либо мне не заплатили, либо ограбили, пока я спал. Второй вариант выглядел предпочтительнее, потому что отказ платить за работу означал мое полное и безоговорочное фиаско. Если мне не заплатили, значит я ухитрился испортить милым людям «самый светлый день в их жизни, который никогда не повторится». Черный яд цинизма тогда еще не проник в глубины моей души, и молодых людей мне действительно было жаль. Я надеялся, что они все-таки скоро разведутся и забудут «праздник» как страшный сон.

А может, меня все-таки обчистили?

Увы, я ошибался.

Я позвонил Сашке. Выслушал подробности окончания вечера: как он собирал весь мой реквизит, пока я сидел с опущенной головой на колченогом стуле возле колонки, как потом грузил в машину, пытаясь отвезти домой, как я упирался и вынудил, наконец, оставить его в покое и бросить в собственной тачке под присмотром охранников ресторана. Не без иронии раскрыв мне глаза на мою стремительную деградацию, Саша хладнокровно добил:

– Они отказались с тобой рассчитываться.

– Тебе-то отдали пятерку?

– Да, все в порядке. Старик, мне жаль.