Последний барьер

Последний барьер
Роман Анатольевич Глушков

Зона СмертиАлмазный Мангуст #4
Главной и почти неосуществимой мечтой одного из самых знаменитых сталкеров Пятизонья, Алмазного Мангуста, было избавление от внедрившихся в его тело огромных алмазов. Одарив бывшего военного летчика невероятными способностями, они намертво перечеркнули возможность возвращения в Большой мир к любимой жене и дочери. Однако доктор Свистунов вернул отчаявшемуся сталкеру надежду. Дело за малым: раздобыть артефакт «Лототрон», похищенный гениальным безумцем Талерманом и укрытый в его подземной лаборатории. В ходе опаснейшего поиска Алмазный Мангуст оказывается в центре пересечения интересов двух могущественных враждующих группировок. На кону – дальнейшее развитие человеческой цивилизации, огромные деньги, жизнь самого Мангуста и его друзей.

Роман Глушков

Последний барьер

Когда вы играете с Фишером, вопрос не в том, выиграете вы или нет; вопрос в том, выживете вы или нет.

    Борис Спасский, международный шахматный гроссмейстер.

Будучи на вершине, ты находишься над бездной.

    Станислав Ежи Лец.

Глава 1

– У Рижского вокзала
Стою я молодой.
Подайте Христа ради
Червончик золотой…

– пропела себе под нос Динара Арабеска, выйдя вместе со мной, нашим общим приятелем Жориком Дюймовым и доктором Тиберием Свистуновым на площадь перед упомянутым питерской следопыткой Московским вокзалом. Правда, назвать это площадью сегодня было трудно. Вздыбленный огромными пластами асфальт, на котором еще виднелась дорожная разметка, и зияющие там и сям наполненные талой водой воронки делали окружающее нас пространство проходимым разве что для танков и шагающей техники. Ну и еще для нас – пеших бродяг, способных отыскать проход среди луж, нагромождений глыб и прочего скопившегося здесь за последние годы хлама.

– Если мне не изменяет память, петь эту песенку следовало бы, стоя не у Рижского, а у Курского вокзала, – уточнил Тиберий, окидывая взором раскинувшуюся перед нами мрачную панораму. – Хотя вы правы: принципиальной разницы нет. Особенно беря во внимание, что рядом с Курским вокзалом нынче не только не попоешь, но и просто спокойно не постоишь.

Верно подмечено. По сравнению с Курским вокзалом – одним из излюбленных мест скопления здешнего техноса – Рижский выглядел не в пример безмятежнее. Если, конечно, можно назвать безмятежным наполовину обращенный в руины, некогда весьма приглядный исторический архитектурный ансамбль. Постройки его правого и левого крыла были давно сровнены с землей, но центральная часть комплекса продолжала возвышаться среди окружающего ее хаоса и разрухи. Крыша здания также обвалилась, и укрыться от непогоды в главном зале бывшего вокзала ныне было невозможно. Что, впрочем, не так уж критично, пока в нем оставались служебные помещения с уцелевшими потолками.

– Извините, Геннадий Валерьич, – подал голос самый молодой и недотепистый – но отнюдь не лишний – член нашей компании Жорик Дюймовый, – я вас сегодня об этом уже спрашивал, но вы тогда сказали, что мы потолкуем чуть попозже…

– Ты говоришь о том, почему человек Мерлина выбрал для встречи именно эти развалины, так? – перебил я напарника, припомнив наш давешний несостоявшийся разговор.

– Ага. – Жорик кивнул и покосился на Динару, с которой его связывали более близкие, чем просто приятельские, отношения. Но Арабеску озадачившее Дюймового обстоятельство не интересовало. Будучи более опытным, чем ее кавалер, сталкером, она заранее знала, что мы прибыли в особенное для нашего покровителя Семена Пожарского – Мерлина – место. – До сих пор не возьму в толк, зачем этот «жженый» сталкер попросил нас ждать его тут, а не у тамбура. Ведь в Курчатнике нам было бы гораздо проще пересечься.

– Во-первых, потому что посланец Семена прибудет сюда не через тамбур, а через Барьер, – пояснил я, уже посвященный в эти подробности. – А во-вторых, Рижский вокзал для Мерлина и его друзей – нечто вроде местного святилища. Когда раньше он со своей группой прибывал в Московскую локацию и сталкеры об этом узнавали, они знали, что всегда могут встретиться здесь со своим кумиром и благодетелем. А не встретиться, так хотя бы оставить для него послание. Ну а те, кому не доводилось застать в «святилище» ребят из команды Пожарского, пользовались Плитой Надежды. Неужто, Жорик, ты никогда не слышал о Плитах Надежды? Я, конечно, понимаю, что гордым рыцарям Ордена было несолидно ими пользоваться, но все-таки?

– Почему не доводилось? Слышал, ясен пень. Кто же в Пятизонье не слышал об этих ваших… Плитах? – пожал плечами Черный Джордж, но по его дрогнувшему голосу было очевидно, что ни о чем таком он прежде понятия не имел.

– Жаль, что Зона лишила Мерлина обеих ног и теперь он не может здесь появляться, – горестно вздохнула Динара и призналась: – Когда я в «Светоче» впервые узнала об этом, то очень расстроилась и целые сутки напролет, словно школьница, в подушку проревела. Без Семена все стало по-другому. Нет, конечно, мир не перевернулся, но он уже не тот, что был прежде… Кстати, заметили, как тут сегодня безлюдно? А раньше у Рижского вокзала постоянно отирались какие-нибудь вольные сталкеры, которые шли мимо и надеялись, что вдруг им повезет застать Пожарского у Плиты Надежды…

Весна под куполами Барьеров лишь в самом ее «мокром» начале напоминает весну за пределами Пятизонья. Когда же в Большом мире наступает пора всеобщего цветения и благоухания, здесь все становится таким, каким вам придется наблюдать это вплоть до следующего выпадения снега. Безрадостная картина мертвого и чуждого человеку мира, в котором ощущается катастрофическая нехватка зеленых красок…

И все же, едва в Зоне начинает таять снег, а бегущие ручейки журчат и переливаются под здешним мутным солнцем, я, затихнув, обожаю слушать эти звуки и глядеть, прищурив свой единственный глаз, на искрящиеся повсюду блики. Порой, когда обстановка благоприятствует и у меня нет срочных дел, я могу пребывать в таком отрешенном состоянии довольно долго: полчаса, час… В эти моменты душу мою переполняют столь дивные ощущения, что в двух словах не опишешь. Но если все же попробовать, то… ностальгическая эйфория – вот, пожалуй, самое точное им определение. Все ручьи, созерцанию коих я предавался, как будто сливались передо мной в кристально чистый поток, который накатывал на меня, вынуждая погружаться в него с головой. Его животворные воды вымывали из моей души грязь и кровь, что налипали к ней весь минувший год. А затем поток вновь распадался на мелкие струи и устремлялся дальше, возвращая всю отобранную у меня мерзость в гадкую землю Зоны.

В Большом мире звон капели и журчанье талых вод испокон веков служат предвестниками скорого пробуждения природы от зимней спячки. Здесь они не предвещают ничего, кроме глубокой, скользкой и чавкающей под ногами грязи. А также новых водных преград, что встанут у вас на пути там, где прежде пролегали нахоженные тропы. Даже биомехи, которым грязь и вода не доставляли особых неудобств, предпочитали не рыскать в эти недели по локациям, а отсиживались в сухих местах, где на их конечности, гусеницы и колеса не налипала раскисшая глина. Это обстоятельство пусть немного, но компенсировало те неприятности, какие нервируют сталкеров, путешествующих по Пятизонью в разгар сезонных распутиц.

На рост автонов весенняя оттепель почти не влияла, разве что они становились не такими ломкими, как на морозе. Им не требовались тепло и солнце. Металлорастения росли даже под снегом, и лишь от его глубины зависело, удастся ли сталкерам пройти зимой напрямик через те или иные стальные дебри. Весной эта лафа заканчивалась, и бродягам опять приходилось корпеть над спутниковыми картами, производя новую перепланировку маршрутов.

Что за потоп разразится в апреле под Новосибирским Барьером, и подумать страшно; надеюсь, вы не забыли, по каким чудовищным снегам нам пришлось путешествовать там в феврале этого года? Однако в Москве, куда мы заявились позавчера всей нашей бандой (или, если угодно, четырехсторонней коалицией), все было не так мрачно. Точнее говоря, не мрачнее, чем обычно бывает здесь в марте. Московская весна наступала месяцем раньше сибирской, так что тающий столичный снег, ручьи, лужи и грязь не стали для нас неожиданностью. К тому же мы телепортировались сюда не напрямую из Сибири, а из более теплого Чернобыля, куда отправились сразу, как только добрались до Новосибирского тамбура.

Мы проторчали в Чернобыле две недели. Отсиживались в моем убежище, зализывали раны и периодически наведывались инкогнито на крупнейший рынок Пятизонья – Обочину. Там мы узнавали последние новости и через доверенных людей вышли на связь с находящимся по ту сторону Барьера Мерлином. Последние четыре месяца я, Черный Джордж и Арабеска были не по своей воле оторваны от сталкерского мира и теперь наверстывали упущенное, знакомясь с изменившимися за это время порядками.

После всех масштабных потрясений и баталий 2057 года, которые уже назывались не иначе как Технореволюцией, Орден Священного Узла заметно подрастерял силы и до сих пор не обрел в Зоне былую власть. Я мог бы порадоваться этому факту, но только не сегодня, когда моими главными врагами стали военные. Они, подобно Ордену, тоже были не в курсе, жив я или мертв. Но если для узловиков я бесследно исчез еще прошлой осенью, то для армейских чистильщиков, которые держали меня в плену, – лишь три недели назад. И потому вряд ли они прекратят мои поиски, пока не увидят хотя бы одно из семи доказательств моей гибели – алмаз весом в пятьсот карат.

Сбежавшая вместе с нами из плена Арабеска обрадовалась, когда разнюхала, что ее группировке – Питерцам – ослабление Ордена пошло исключительно во благо. Она разрослась, а ее лидеры – такая же дерзкая «молодежь», как и сама Динара, – наконец-то обрели в Сосновом бору тот авторитет, к какому всегда стремились. И если бы не полученный нами ответ от Семена, после Чернобыля мы, скорее всего, рванули бы на север – туда, где нас было бы сложнее всего отыскать. Но пришедшая из Большого мира весточка не оставила нам выбора. Инвалид Пожарский откликнулся на нашу просьбу: пообещал прислать нам надежного помощника и назначил место встречи с ним у Московской Плиты Надежды. Что было весьма символично, но не слишком благоразумно, ибо соваться раньше времени в локацию, где мы планировали вскорости учинить очередное беззаконие, мне не хотелось.

«Альтитуда»…

Сегодня это название стало для меня таким же наваждением, как имя Моби Дика для капитана Ахава, разве что с ума я вроде бы пока не сошел.

Испытательный полигон «Альтитуда», филиал научного центра «Светоч», куда все мы и ожидаемый нами помощник от Мерлина собирались вторгнуться, располагался на западном берегу канала Москва – Волга, в Химках, южнее МКАД. Беглый военный ученый Тиберий рассказывал, что когда-то на месте этого секретного объекта стоял какой-то крупный пансионат. Сегодня на той территории площадью примерно в четверть километра возвышалось Городище. Нетипично маленькое – прочие «муравейники» техноса были многократно крупнее и выше Химкинского – и черное, словно выстроенное целиком из вороненой стали, оно, по гипотезе того же Свистунова, возникло там не случайно. И вдобавок являлось искусственным.

Вообще искусственных Городищ, то есть Городищ, созданных людьми, а не техносом, здешняя история еще не видывала. Хотя на самом деле такой проект уже существовал. Правда, лишь в теории. Его автор – бывший коллега Тиберия и сотрудник «Светоча» Давид Талерман – не сумел заставить Центр поддержать его дорогостоящую и небезопасную идею и в знак протеста уволился. Но не покинул Зону, а решил остаться в ней и воплотить-таки свой проект «Исгор» в жизнь. Только, разумеется, уже нелегально, без участия в нем военных ученых.

Спевшись каким-то образом с одним из самых грозных и разумных монстров Пятизонья – Трояном, – Талерман (мы также знали его под прозвищем Умник) создал на пару с ним исполинского биомеха Жнеца. Которому предстояло ни много ни мало очистить под Исгор целую локацию: Керченский остров. Однако прожектеры допустили один досадный просчет, ставший в итоге для их стратегии фатальным. Похитив и поработив лучшего сталкера Пятизонья Мерлина, дабы тот помогал им управлять Жнецом, Умник не предполагал, что наши поиски без вести пропавшего товарища увенчаются успехом. И что в итоге тот будет спасен, а Жнец – разрушен. Ради чего, впрочем, нам тоже пришлось многим пожертвовать. Для Семена его спасение завершилось ампутацией обеих ног, а я, Жорик и Динара угодили в лапы запоздавших на битву, но успевших пленить нас чистильщиков.

Далее наша и Талермана истории вновь разошлись. Мы были заточены на три месяца в подвалах «Светоча», а поумеривший амбиции Давид, судя по всему, приступил к реализации своего резервного плана.

Помимо ангара, где создавался Жнец, у ученого-нелегала имелась еще одна техническая база: полигон «Альтитуда». Прежде чем прибрать к рукам собственность Центра, Давиду пришлось разобраться с кое-какими проблемами. Искусственный интеллект «Альтитуды» напрочь вышел из-под контроля, стал опасен, и потому этот научный объект был законсервирован его бывшими хозяевами на неопределенный срок. Входы в него блокировались бетонными заглушками, а некоторые ярусы заполняла вода протекающего неподалеку канала.

Умник ни за что не смог бы проникнуть внутрь этой гигантской ловушки и обосноваться там без помощи своего компаньона Трояна. Но с его поддержкой у Давида это неплохо получилось. И за полгода до того, как Жнец отправился в свой короткий, но разрушительный рейд, над Химками взметнулись ввысь черные стальные всходы. Очевидно, это и был тот самый искусственно выведенный, экспериментальный вид металлорастений, которому предстояло со временем произрастать на Керченском острове. Вдобавок Городище не позволяло приблизиться к «Альтитуде» военным, которые прежде регулярно проверяли заглушки на законсервированном объекте.

Для каких целей Талерману потребовалась энергия редкой ловушки под названием «Лототрон», мы могли лишь догадываться. Но то, с какой жестокостью он воевал за обладание ею со своими бывшими собратьями из «Светоча», свидетельствовало: Умник не остановится абсолютно ни перед чем. Тем более теперь, помимо Трояна, у него появились и другие соратники: неведомые нам, хорошо оснащенные сталкеры и боты-мигранты Гордии – созданные Давидом существа, обязанные служить в Исгоре культиваторами, контролирующими его рост.

Мы знали обо этом, поскольку стали невольными участниками той войны, что развернулась в Новосибирске три недели назад. Как и почему мы там очутились, вы, полагаю, еще не забыли: Центр заставил Динару под дулом пистолета вести к «Лототрону» его экспедицию, а я и Дюймовый последовали за Арабеской, когда исхитрились задать деру от наших тюремщиков.

Самым странным членом нашей компании был Тиберий Свистунов, он же доктор Зеленый Шприц. Этот гениальный псих стал свидетелем нашего с Жориком побега и добровольно примкнул к нам, так как был уверен, что с помощью «Лототрона» сумеет постичь тайну моего феномена. И, став первооткрывателем нового вида энергии, неплохо на этом заработает. Ну и, разумеется, попутно избавит меня от моего энергетического углеродного симбионта. Вплавленные же в мое тело алмазы ценой в триста миллионов долларов как таковые Свистунова не интересовали. Согласен, в это верится с трудом. И тем не менее за время нашего с Тиберием совместного путешествия по снегам Новосибирска он так и не воспользовался шансом завладеть моими сокровищами. Чем доказал, что имеет право считаться если не моим другом, то человеком, которому я также могу доверять.

И вот, в результате этих сибирских злоключений, в коих нам повезло выжить и повторно избежать застенков чистильщиков, мы и «Светоч» остались ни с чем. А главный приз этого турнира – «Лототрон» – был упакован в специальный контейнер и отправился с победителем-Умником в Москву, на полигон «Альтитуда». Именно так предположил доктор Зеленый Шприц, которому довелось поработать в прошлом с Талерманом. И который мог в принципе догадаться о том, где прячется Давид и что он замышляет. Нам оставалось лишь заручиться поддержкой Мерлина и нанести визит в Химкинское Городище, дабы самим проверить, прав Тиберий или нет. И риск, какому мы себя при этом подвергали, был полностью оправдан. По крайней мере для меня, ведь в этом рейде я поставил на кон больше всех: собственную жизнь и возвращение к ждущей меня за Барьером семье полноценным здоровым человеком…

Хлюпая ботинками по раскисшей грязи и внимательно глядя под ноги, чтобы ненароком не угодить в ловушку, я и мои спутники пересекли привокзальную площадь. Петляние между завалами с оружием наготове в ожидании того, что вот-вот на нас отовсюду набросится враг, напоминало виртуальную игру-тир, вроде «Doom – VIII», в какую я с упоением резался в школе. Разве что в той легендарной «стрелялке» графика была поярче, руины – эстетичнее, а монстры – не такими живучими. Оно и неудивительно, ведь тогдашние создатели подобных игр еще понятия не имели, каким станет реальный мир, когда его населят не менее реальные чудовища.

Расстояние, пройдя которое в «Doom – VIII» игрок прикончил бы полсотни монстров, наяву мы преодолели, не сделав ни единого выстрела. Стрелок виртуального тира наверняка заскучал бы от такого бездействия. Но нас оно, разумеется, порадовало, пускай и согнало с меня и остальных семь потов. Изучив развалины изнутри через пробоины и пустые оконные проемы, мы так и не обнаружили ничего подозрительного. После чего с оглядкой поднялись по растрескавшейся лестнице и вошли в главный зал Рижского вокзала через давным-давно выбитые двери.

Здесь, как и снаружи, также никто не открыл по нам огонь и не бросился на нас, громыхая сервоприводными конечностями и скрежеща по бетону стальными когтями. Равно как никто не вышел при виде нас из-за укрытия с дружелюбными приветствиями. Это означало, что мы опередили посланника Мерлина, явившись к месту встречи раньше его. И теперь нам придется сидеть здесь, замаскировавшись, и терпеливо его дожидаться.

Ладно, пусть так – тоже не самый плохой вариант. Было бы хуже, притащи мы за собой на хвосте стадо биомехов или отряд чистильщиков, которые превратили бы наше спокойное ожидание в маленький шумный Сталинград. Отвратительное это занятие – удерживать круговую оборону, не имея возможности покинуть занимаемую территорию. Так что будем усердно молиться, чтобы удача благоволила к нам и дальше.

Немного расслабившись, мы опустили оружие и разошлись по залу обустраивать себе огневые позиции на случай внезапной вражеской атаки. Однако Жорик первым делом направился не к окнам, а к свисающему почти до пола одному из обрушенных пролетов потолочного перекрытия. После чего встал напротив этого обломка железобетонной плиты, важно покивал и молвил:

– Так вот ты какая, Плита Надежды! Ну да, примерно такой я тебя себе и представлял. Даже не верится, что на этом вот месте стоял когда-то сам великий Мерлин и читал вот эти надписи.

Восхищение, с которым Дюймовый это произнес, вызвало у его пассии Динары вовсе не понимание, а нервный смешок.

– Какой же ты забавный, Джорджик, – прыснув в кулак, заметила она и укоризненно покачала головой. – Нет, кое в чем ты, конечно, прав: Пожарский действительно не раз стоял на этом самом месте. Вот только читал ли он внимательно то, что здесь написано, я сильно сомневаюсь.

– Как это, блин, не читал?! Не может быть! – недоверчиво округлил глаза Дюймовый. А затем, нахмурившись, подошел вплотную к плите, стер с ее края перчаткой пыль и прочел вслух первую открывшуюся его взору надпись: