Лесной детектив

– И каковы же дела его?

– Каковы? Обычные, как у водяного. Девочек забирает незамужних, в русалок превращает.

«Так, – подумал про себя Иван, – засиделся он что-то за завтраком, хватит сказки слушать, пора делом заняться».

– А скажите, пожалуйста, Евдокия Васильевна, – сменил он тему, – где я могу найти братьев Куракиных?

– Напротив лесопилки высокий забор видели?

– Может быть, но сейчас не вспомню.

– Найдёте, между лавкой Константина Ивановича и домом Игнатия Прокопьевича, сапожника.

– Спасибо за завтрак и за ответ, – сказал Трегубов, вставая из-за стола.

– На здоровье. Вот Куракины, верно и есть, как там сказали, эти самые, язычники.

– Почему? – удивился Иван.

– Не здешние, недавно приехали, в церковь не ходят, а денег много.

– Ясно, – ответил Иван.

Он вышел во двор, обдумывая логику своей хозяйки, у которой богатство зависело от частоты посещения деревенского батюшки. Иван проверил коня, размещенного в сарае, в виду отсутствия конюшни. Убедившись, что у жеребца есть и вода, и еда, Трегубов вышел на улицу. Мимо пробежали два мальчика лет семи или восьми, с любопытством посмотрев на незнакомого мужчину. Иван повернулся и пошёл в сторону холма с усадьбой, поскольку дом у Куракиных был в начале деревни.

Трегубов шёл, осматривая дома и дворы, когда увидел высокий и сплошной забор, за которым ничего не было видно, он полностью скрывал постройки и пространство. Похоже, что это и есть дом братьев, а вот и лесопилка с богато выглядевшем домом напротив. А вот эта небольшая избушка с покосившимся крыльцом верно и есть дом сапожника. Трегубов замедлил шаг, разглядывая двор, когда на кривое крыльцо из дома вышел среднего роста и среднего возраста жилистый мужичок в черном жилете с обвисшими усами.

– Чего уставился?! – резко спросил он Ивана.

Трегубов оторопел от неожиданности. Очевидно, что местный сапожник не был примером манер и любезности.

– Здравствуйте. Прохожу мимо, – ответил Трегубов. – Меня зовут Иван Иванович, я следователь из Москвы. А Вас…

Иван не успел закончить фразу, поскольку мужичок уже исчез в доме, громко хлопнув дверью. Трегубов постоял пару секунд, хмыкнул под нос и пошёл дальше. Ворота, ведущие во двор дома Куракиных, были закрыты. Когда Иван подошёл к ним, во дворе залаяла собака. Он постучал кулаком, через некоторое время из-за ворот раздался женский голос, который сначала успокоил пса:

– Тихо, тихо, я сказала. Кто там?

– Доброго дня. Меня зовут Иван Иванович, я – следователь из Москвы, хотел бы поговорить с господами Куракиными о смерти отца Петра.

– Нет их сейчас, вечером приходите, – ответил голос, ворота остались закрыты.

Трегубов разочарованно развернулся и посмотрел на большой двухэтажный дом напротив, весь двор которого был усеян опилками. Где-то в глубине раздавались характерные звуки пилы по дереву. Иван перевел взгляд на церквушку, приютившуюся между склоном холма и лесопилкой. Рядом с церквушкой стоял неказистый домик из досок, больше похожий на сарай. Трегубов вчера его даже не заметил. «Это, наверное, дом жертвы. Может, что-то есть там или в церкви. То, что наведет его на виновников преступления», – подумал Иван. Хотя спешить было некуда, ему ясно дали понять, что не ждут быстрого возвращения в Москву. Очевидно, генерал Петров не хотел открытой ссоры со Стрельцовым, поэтому Ивана и убрали с глаз долой.

Трегубов обошёл огромную лужу, оставшуюся после ночного дождя, и увидел, что дверь дома следующего за забором Куракиных открыта, как и калитка двора. «Лавочник, – Иван вспомнил слова хозяйки. – Ну что же, хоть с кем-то можно будет пообщаться».

Когда Иван зашёл в лавку и дипломатично постучал, дородный мужчина в рубахе с засученными рукавами расфасовывал соль из мешка по бумажными сверткам. На стук Трегубова повернулось круглое лицо, обрамленное седой бородой. Серые глаза ещё не старого мужчины смотрели на Ивана с удивлением. Затем удивление медленно сменилось пониманием.

– Следователь из Москвы? – спросил он, осторожно отставив мешок в сторону.

– Он, самый, Иван Иванович, – представился Трегубов.

– Доброго дня, – засуетился мужик, – проходите, не стойте в дверях. Что изволите?

– Я не за покупками пришёл. Извините, не знаю, как Вас зовут.

– Константин Иванович Колесов, к Вашим услугам. Понимаю Вас, пришли расспросить об отце Петре, – вздохнул лавочник.

– Именно так. Хотел бы спросить Вашего мнения: какой он был человек, и кто мог такое сотворить с ним? Вы, наверное, со всеми в деревне общаетесь?

– Да, всех знаю и в «Малом Лесном», и в «Большом Лесном». Какая смерть ужасная, – покачал головой Константин Иванович. – Такой человек был, по-настоящему божий. Добрейший. Школу хотел открыть для детишек, и тут на тебе.

– Вам не кажется странным, что с добрейшим человеком так поступили? Может у него были враги?

– Врагов не знаю, а злыдням то всё едино, хорош человек или плох.

– Но он же деревенский батюшка, – заметил Трегубов, – а не просто крестьянин. Вы знаете, как с ним обошлись?

– Конечно, конечно, наслышан. Изверги.

– У Вас есть предположение – кто так мог сделать?

– Никаких. Абсолютно честен с Вами. Не понимаю, кто мог такую мерзость совершить. Может, не наши это?

– А кто был нездешний в последнее время? – заинтересовался Трегубов.

– Не припомню таких, – ответил Колесов.

– Скажите, – Ивану вдруг пришла в голову мысль, – а мог кто-то из леса прийти, а потом уйти туда?

Лавочник ненадолго задумался, а потом уверено ответил:

– Сильно сомневаюсь в таком. Лес непроходимый, много бурелома, за рекой болото, а там опять лес. Нет.

– А что Вы думаете, почему именно так с ним поступили, очень жестоко? Это всё похоже на жертвоприношение. Может, у Вас здесь есть язычники или инородцы какие. – Люди, которые русскую веру ненавидят. Кто-то, кто Вам кажется странным? – спросил Иван.

– Про идолопоклонников ничего не ведомо мне, а кроме людоеда никого странного не знаю.

– Какого ещё людоеда? – устало спросил Трегубов, которому мало было язычников, а тут ещё водяной и людоед.

– Слуга Колодова это.

– Колодов – это кто? – спросил Иван.

– Молодой барин, сын старого барина, Николай Васильевич.

– Это его усадьба на холме?

– Конечно, чья же ещё? Раньше обе деревни и ещё десяток вокруг их были, как и крестьяне, как и отец мой, и дед. Не отменил бы Александр второй, царствие ему небесное, крепостничество, и я, и семеро моих деток тоже бы его были.