Инспектор. Городской роман

– Да я телефон не знаю…

Пока происходил этот сумбурный и обычный в таких случаях диалог, я тоже решил осмотреть квартиру. Что я там увидел? Ничего! В комнате на полу валялся драный кроватный матрас, на нем – две чем-то заляпанные подушки без наволочек. Стоял еще на полу минибук с треснувшим экраном, заклеенным скотчем, подключенный в розетку. На кухне стояла старенькая замызганная газовая плита, на которой в грязной кастрюле что-то варилось – оказалось, это были слипшиеся макароны. Была еще раковина с тумбочкой и дверь на балкон. На кухонной батарее сушились носки и женские колготки.

Сержант тоже заметил наличие колготок на батарее и, ткнув в них папкой на молнии, спросил:

– Кто еще находится в квартире?

Парень потел и мялся, переступая босыми ногами по немытому, липкому линолеуму.

– Ну?!.. – папка угрожающе затряслась перед его носом.

Тогда скрипнула балконная дверь, и вместе с клубами морозного пара на кухню вывалились еще четверо человек: два пацана и две девчонки. Судя по их виду, они успели хорошенько замерзнуть на балконе: им пришлось спрятаться, как только участковый стал ломиться в дверь. С этого момента прошло уже не менее двадцати минут.

Все они явно были младше восемнадцати лет.

– Это кто?

– Это друзья мои.

– Паспорта.

Замерзшие детдомовцы (а это были, конечно, они, сбежавшие и живущие теперь у своего старшего товарища), начали что-то просительно и невнятно мычать. Старлей прошел в комнату.

– Так, Иванов, иди сюда. Тебе срок два часа, чтобы вызвать слесаря и чтобы эти покинули жилплощадь. Дальше. Каждые два дня будешь отмечаться у меня в опорном пункте. Утром или вечером. Понял? И не дай, если не отметишься или опять поступит жалоба. По-другому тогда говорить будем, понял?

Иванов стоял и обреченно кивал в ответ. Макароны на плите начали подгорать.

– Так, Василий, – теперь пришла моя очередь вывалить на пацана кучу информации, – я сотрудник центра социального обслуживания. Вот визитка, там есть адрес и телефоны. Мы помогаем выпускникам детских домов, консультируем по различным вопросам: бытовым, юридическим, социальным и так далее. Все вопросы задавай нам. Поможем. Лучше всего тебе завтра к нам подъехать. Давай напишу, как добраться.

Я забрал из рук пацана визитку и на обратной стороне расписал, на какой автобус ему нужно сесть, на какой остановке выйти и как дойти до центра. Я писал это и понимал, что если он сам не захочет, мы ничем не сможем ему помочь. И, скорее всего, никуда он завтра не приедет. И никуда эти его друзья не денутся.

– Мебель себе купи, что ли. Сколько ты получил при выпуске из детдома? Тысяч сорок? Шестьдесят? Где эти деньги? – Парень угрюмо молчал. – Квитанции оплачиваешь за квартиру? На работу надо устраиваться. Или в колледж поступать. Приезжай, все подскажем и расскажем.

Никуда он не поедет, точно. Деньги все либо отобрали, либо уже потратил на бухло и сигареты. Или на наркоту. Траву, скорее всего. А вот эти малолетки – они же к нему и приезжают за бухлом и травой. И не нужна ему ни учеба, ни работа, ни мебель. И через год, не позже, выкинут его из этой квартиры полукриминальные риэлторы, хорошо еще, если живого, и никто даже не почешется. Да что там говорить – в том же районе на другой территории, в квартире, которая до сих пор вроде как принадлежит бывшему детдомовцу, живет другой участковый. И прекрасно себя чувствует! «Мне самому жить негде. У меня двое детей. А так за квартирой хоть присмотрю», – говорил он, стоя на площадке у мусоропровода и покуривая вонючий «Винстон», когда мы после передачи нам дел решили пройтись по всем новым подопечным. «И долгов по кварплате нет, как у Михеева. Знаете уже Михеева?».

Михеева мы уже знали. Листая личное дело, у меня шевелились волосы не только на голове, но и на других частях тела, обладающих волосяным покровом. Михеев был старше меня на три года, но до сих пор состоял на социальном сопровождении как выпускник детского дома, договор социального найма на пользование квартиры не заключал, нигде не работал, квитанции не оплачивал и за десять лет накопил уже долгов больше чем на полмиллиона! Предыдущие особо дельные работники соцсферы благополучно отписывали каждые пять лет, что выпускник Михеев недостаточно социализовался и предлагали департаменту жилищной политики продлить договор безвозмездного пользования. И поэтому ему можно было ни за что не платить, а выселить его не могли.

Мы вышли из квартиры Васи Иванова. Я поблагодарил старлея с сержантом, мы распрощались. «Да вы обращайтесь, если такое дело, – бросил, спускаясь по лестнице, старлей. – Это же и наша работа тоже». Вот в том-то и дело, что это и ваша работа. И моя. И еще кого-то. То есть, устройством во взрослой жизни бывших детдомовцев занимается соцзащита, департамент жилищной политики, образование, службы ЖКХ, полиция, органы опеки – а в итоге они спиваются, садятся на иглу и теряют свои квартиры. И никто – никто – ответственности за это не несет. Ведь человек – сам хозяин своей жизни. Каким бы он ни был: инвалидом, алкоголиком, многодетным отцом, одинокой матерью, круглым сиротой, министром здравоохранения, сержантом ППС, оленеводом на Крайнем Севере – он все равно будет единоличным хозяином своей судьбы. Так ли это? Никто не скажет. Никто.

Обед закончился, а оперативно-профилактический рейд «Подросток» продолжается. Сегодня нам с Надькой надо-таки дойти до квартиры Смирновых – и вновь приобщиться к прекрасному. Я записываюсь в журнал командировок, шмыгаю носом и вновь окунаюсь во влажную московскую зиму. Зима в городе, твою мать…

Смирновы живут недалеко от Меркуловых – это старые сталинские кирпичные пятиэтажки с высокими потолками. В части из них были милицейские общежития, в части – общаги работников окрестных заводов. Снова темный, зассаный кошками подъезд, спертый запах табака и старческих лекарств, снова подоконники с консервными банками-пепельницами, снова заплеванный кафельный пол и надписи на стенах: «Аня шлюха», «здохни тварь», «отсосу бесплатно» и т. д. Снова обшарпанная, грязная дверь в квартиру, снова неработающий звонок – антураж вокруг наших семей всегда один и тот же. Пока стоим у двери, я жалуюсь Надьке на «Светоч».

– «Светоч»? А кто это вообще? – Надька прекрасно знает, о какой организации я говорю, но нарочно меня подзуживает. – Они же ни хрена не делают, верно? Ну и забей! Если у них ничего нет – так и не появится.

Я не успеваю поспорить либо согласиться с Надькой – дверь, наконец, открывается. Нас встречает сама Мария Владиславовна – маленькая, глуповатая женщина, которая никогда в жизни не работала, но успела родить двоих не менее глуповатых дочерей.

– Ой, а вы опять к нам? Ну проходите, – удивляется, а затем недовольно ворчит Мария Владиславовна. – У нас нормально все.

Оот Смирновой явно пахнет спиртным.

– Да где же нормально, Мария Владиславовна? Старшая опять в школу не ходит. Вы что, пьете опять?

– Я не пью…

– О! И Аня здесь!

Мы проходим в комнату. Свет не зажжен, все завалено какими-то кучами явно не стиранного белья, на полке справа от двери топорщится целлофановый пакет с коробочками от старых диафильмов. На столе красуется только початая, блестящая тусклым янтарем бутылка виски, два стакана, двухлитровая бутылка колы.

– Ань, ты че в школу не ходишь, а? Нам опять пишут, – спрашивает Надька у худой и бледной девчонки с огромными, на пол-лица, глуповатыми глазами, а сама открывает свою папку-чемоданчик. – По какому случаю праздник?

Аня только хлопает глазами, а Мария Владиславовна начинает невпопад бубнить:

– Да куда ей щас в школу? Тяжело ей учиться, она сколько вон пропустила в декрете… Да и вообще она у меня не шибко умная, я ее с восьми лет в школу отдала же…

Девчонка с глуповатыми глазами – это старшая дочь Смирновых, Аня. Осенью, аккурат в день моего рождения, ей исполнится восемнадцать. А пока она никак не может закончить девятый класс, зато год назад родила сына. Идиотская школа, содрогаясь, видимо, все это время, прикрывала свою задницу и Смирнову до того момента, пока Надька, выйдя в очередной раз на адрес, не обнаружила дома у Смирновых новорожденного младенца. Это был скандал. Школу трахнула прокуратура,, Надька стремительно начала рыть землю, пытаясь накопать на сто тридцать четвертую, но в итоге выяснилось, что на момент «залета» Ане Смирновой уже исполнилось шестнадцать, а отцу ребенка было только семнадцать. Вскоре после рождения ребенка новоиспеченный отец отправился снашивать камуфляж и кирзовые сапоги куда-то в Волгоградскую область, а молодая мамаша на несколько месяцев уехала в Пушкино к гипотетическим свекру и свекрови. Уже после, возвратившись с ребенком к родителям, Аня продолжила тусоваться в компании малолетних кандидаток на панель, за что вскоре и была доставлена в наш ОВД по двадцать-двадцать. В школу она, естественно, не ходила и ребенком не занималась. Когда к Ане домой завалились очередные двое пацанов, глава семейства, столяр-алкоголик Дмитрий Евгеньевич Смирнов, попытался выдворить любвеобильную молодежь за порог. В итоге пацаны отметелили Дмитрия Евгеньевича и сгинули, а тот, срывая злость на дочери, выгнал ее с годовалым ребенком на площадку, надавав пощечин и порвав мочку уха. Аня, вся в слезах, соплях и крови, позвонила свекрови, и та вновь забрала ее на несколько месяцев в Пушкино.

Как оказалось, Аня вновь вернулась в квартиру родителей.

– Мария Владиславовна, так почему пьем-то? В присутствии несовершеннолетней дочери? – — Надька уже пристроилась на табуретке и принялась заполнять бланк протокола. По всему, намечался пять-тридцать пять. – Паспорт давайте.

Смирнова-старшая снова принялась что-то бурчать и полезла в шкаф. Пока она рылась на полках, Аня принялась рассказывать:

– Эти виски папе подарила Елена Андреевна, она к нам в гости приезжала вчера.

– Елена Андреевна – это кто?

– Это Саши мама, то есть свекровь моя. Как Саша из армии придет, мы поженимся и будем в Пушкино жить.

– А школу заканчивать ты собираешься? Жить на что будете? У Саши твоего что, специальность есть? Ребенком кто будет заниматься?

Аня закусила губу, замолкла и уставилась на янтарную бутылку.

– Нате вам паспорт.

– Мария Владиславовна, почему стакана два стоит? У вас муж дома?

– Не, муж на работе. А я Аньке налила, пусть выпьет с матерью.

– Пусть что? Пусть выпьет? Она школу закончить не может, у нее ребенку год, а вы ей – выпить?

– Ну а что? – Смирнова-старшая явно не чувствовала за собой никакой вины. – Я ей и коктейли иногда беру, эти, в железных банках. Трудно же ей, молодой одинокой матери!

Я увидел, какой блеск в глазах появился у Надьки. Еще бы! Это вам не сраное «пять-тридцать пять», это целое вовлечение, да еще часть вторая! Своих несовершеннолетних детей! Пока Надька вписывала в протокол паспортные данные, я решил поинтересоваться у Марии Владиславовны:

– А Вы понимаете, что вот это застолье – это административное правонарушение? И да, Надежда Владимировна сейчас составляет протокол. А самое интересное – знаете что? Штраф по второй части этой статьи составляет четыре тысячи рублей!

Вот так. Я прямо вижу, как Смирнова-старшая начинает трезветь, и ее бараньи глаза наполняются влагой. Конечно, учитывая, что долги за коммуналку у них уже за триста тысяч перевалили…