Сержант по рации вызывал санитаров с носилками. Его напарник машинально достал флягу, сделал небольшой глоток.
– Пить! – прошептал раненый, мучимый страшной жаждой.
– Тебе нельзя! – десантник качнул головой. – Ранение в живот…
Сочувствующая улыбка скользнула по губам много повидавшего на своем еще коротком веку солдата. Воды-то ему не жалко, да…
Истекающего кровью мужчину доставили в полевой госпиталь. В момент вскрытия брюшной полости усилилось кровотечение из сосудов, поврежденных острым лезвием ножа.
– Не спи, подай! – хирург глазами показал зазевавшейся медсестре на лежавший на столике инструмент. – Отсос!
Пока подключали электрический прибор, специальным черпаком из набора для реинфузии майор собирал скопившуюся в брюшной полости кровь в стерильную банку.
– Не выживет… – поплыло тихим шепотом за занавеской.
– Много крови бедняга потерял! – вздыхали сестрички.
– Цыц, сороки! – прикрикнул на них хирург. – Зажим!
Двумя пальцами он прижал поврежденный сосуд к позвоночнику.
– Тампон! Еще зажим!..
В соседней палатке вполголоса ругались интенданты.
– Ты, Семен, какого хрена отдал в операционную цельную бутыль со спиртом? Я те сколько раз говорил, что сначала ополовинь, разбавь, а опосля тащи им! Ты знаешь, почем нынче энтот спирт идет? – человек в майорских погонах крикливо взвизгнул.
– Не ори ты! За стенкой операция идет…
Пережимая печеночно-двенадцатиперстную связку, врач временно остановил профузное кровотечение из печени.
– Зажим Сатинского!
На стенку поврежденного магистрального сосуда майор наложил боковой сосудистый зажим Сатинского.
– Тампон!
Течь не остановилась. Истонченный сосуд не выдержал кровяного давления, лопнул чуть ниже.
– Диссектор!
Быстрыми движениями военврач мобилизовал сосуд при помощи диссектора выше и ниже повреждения, перекрыл его просвет, обмотав вокруг сосуда и затянув на зажиме круглые резиновые держалки, взял на турникет. Крупные капли пота выступили на мужском лбу.
– Глаза!
Уловив желание врача, девушка быстренько промокнула салфеткой стекающую к переносице солоноватую влагу.
– Ух! – операционная сестра облегченно вздохнула.
– Иглу!
Рану сосуда ушили синтетической нитью на атравматической игле. Перед ревизией брюшной полости хирургическая бригада произвела высушивание и новокаиновую блокаду брыжейки.
– Шприц!
Не вынимая иглы, меняя одни шприцы, майор ввел двести кубиков 0,25% раствора новокаина…
Окончательно Панас Загоруйко пришел в себя в общей палатке для рядового состава. Он лежал на койке с прикрытыми глазами, делал вид, что спит. На самом деле мужик внимательно прислушивался к тому, о чем болтают бойцы, по крупицам выуживая нужную ему информацию. О его истинной роли в отряде боевиков никто пока не догадывался. А с утра их всех собирались перевозить в стационарный госпиталь.
2
Небольшой аул удобно расположился возле шоссе, проложенного в годы развитого социализма. Селение заложили дорожные строители. Именно они поставили первые дощатые домики. Рабочие ушли, а возле их строений, в основанном ими поселке, один за другим выросли дома, добротные, из хорошего кирпича, двухэтажные, с мансардами…
Высокий мужчина с густой черной бородой, закрывающей почти все его слегка удлиненное лицо, по-хозяйски толкнул железную дверь, прихрамывая, зашел во двор. Возле ворот стоял темно-серый джип.
– Заждался! – бородач ласково провел ладонью по его блестящему капоту. – Извини, дорогой, дела задержали…
На шум заработавшего двигателя из дома выглянула миловидная в низко повязанном платке женщина и радостно заулыбалась:
– Аслан, наконец-то! Стреляли! Я страшно перепугалась за тебя! Думала, что с тобой худое стряслось!
– Пустое, Хадиса. Дела задержали…
Почесывая бороду, мужчина отвел глаза в сторону, будто попытался оглянуться назад, снова проделать весь свой долгий во времени путь…
Высокие горы и чистый прозрачный воздух обманчиво скрадывали все расстояния. Многим людям, стоявшим у подножия уходящей вверх кручи, казалось, что до вершины рукой всего подать, а вот на деле сам подъем отнимал немало времени и сил.
Покидая горный аул в сильном раздражении, Аслан долго стоял за околицей. Ему крайне не понравилась решимость соседки выкупить у него невольников. Его беспокоил не сам факт их возможной сделки. Он никак не мог взять в толк, откуда у бедной женщины наберется столько денег. Неизвестность своей непонятливостью тревожила и изводила. От злосчастной Замиры, потерявшей на войне мужа, стоило всего ожидать.
От греха подальше угрюмый бородач решил все ж избавиться от настойчивой нищенки, как только ему представится удобный случай.
– Сдаст еще сучка федералам, – процедил Аслан сквозь зубы, и его всего передернуло при одной этой мысли. – Удавить и псам на корм…
На небольшой лужайке паслась отара овец. Худющий пастушок в правой руке держал цепь, сковывающую его ноги. Рядом с ним, высунув длинный розовый язык, разлегся огромный волкодав.
– Бездельник! – безжалостная плеть больно хлестнула по прикрытой рваными лохмотьями мальчишеской спине. – Бараны всю траву начисто поели! Гони их дальше, дармоед! Забью до смерти, паршивец!
Пригибая спину, бедный Юрок засеменил, ступая по острым камням израненными в кровь голыми ступнями, россыпью оставляя за собой алые капельки. Жгучая плеть подгоняла его, заставляла спешить.
Выместив на мальчонке всю скопившуюся злость, горец пристально смотрел, как удаляется протяжно блеющее стадо.
– У, шайтан! – Аслан досадливо поморщился.
Спешно покидая свой дом-крепость, он позабыл взять документы. Шастать же без них по территории, контролируемой федералами, было небезопасно. Как с самого утра не заладилось, так и шло наперекосяк.
– Запорю дивану! – сквозь зубы процедил горец.
Круто развернувшись, взъяренный бородач, возвращаясь, широкими шагами, приволакивая ногу, заспешил к второпях покинутому им дому.