Таежное смятение чувств. II. Возвращение

– Не уходи, мил ты человек! – глянул дедок с благодарностью на Бориса. – Выпей малек за мое здоровье.

– Купи и на меня… – достал Зимин из кармана еще одну синюю купюру. – Грех с хорошим человеком не выпить…

Обрадованный столь неслыханной щедростью, Федот Кузьмич прикупил сразу три пузыря, чтобы потом сломя голову не бегать за добавкой. В сумке у него достаточная закуска имелась, и лишний раз тратиться на еду дедок предусмотрительно не стал.

– Идем, мил человек, я место хорошее знаю…

Махнув Дашке рукой, парень двинулся вслед за стариком, а девушка пошла к дому, где жили родители Пелагеи.

– Пришли, располагайся! – показал дедок на ровную площадку на самой вершине утеса. – Ну, чтоб не в последний раз! – дернул без остановки три рюмки подряд старик, обтер посудину тряпочкой из мягкого домотканого холста и налил Борису.

– За твое здоровье, дед! – покосился Борис на отчима Пелагеи. – За здоровье твоих деток!

– Родных-то деток мне Бог не послал, – пожевал губами старик, – а падчерицу, дочку жены, в строгости я воспитал…

Борис сидел и слушал. Практически в одиночку осушив бутылку, Федот Кузьмич откупорил вторую и снова себе налил. Выпил, опять налил и выпил. Зимин его не останавливал…

Найдя нужную ей избу, Дашка постучала в ворота. К ней вышла Серафима Никитична, прищурилась, не признавая ее.

– Я знакомая Пелагеи… – представилась гостья.

Старушка заохала-запричитала. Ей подумалось, что с ее дочкой случилось несчастье. Впрочем, в каком-то смысле это с Пелагеей и могло бы произойти, если ее отчим начал бы болтать.

– Ой, что я тебя на пороге держу! – опомнилась старая женщина. – В дом проходи, Дашенька, там все расскажешь!

Как и просил ее Борис, девушка без утайки выложила всё перед матерью Пелагеи. Серафима Никитична побледнела и помрачнела лицом. Не выдержав, она стукнула кулаком и сказала:

– Совсем ополоумел старый хрыч! Столько лет я терпела его изуверство над моей родной доченькой. Мало всё ему, старому развратнику! Жизнь захотел моей Полюшке поломать! Нет, я этому изуверу шею сломаю, не дам дочь в обиду! Я ему…

Быстро собравшись, старая женщина схватила в правую руку сучковатую клюку, и с завидной для ее лет скоростью зашагала она к излюбленному местечку своего пьяницы-мужа…

Добив второй пузырь, Федот Кузьмич ударился в воспоминания. Он почти не различал лицо парня, с которым выпивал, собутыльника для него будто бы не существовало. Ему казалось, что он сидит и разговаривает сам с собой. Слово за слово дедок начал бахвалиться тем, что он для его лет парень хоть куда, на днях забавлялся с молодой девчонкой. Она у него находится в кулаке, слушает его и во всем подчиняется, спит с ним, денег скоро пришлет ему за то, что он не станет болтать про их давнюю и тайную связь…

Взобравшись на утес, Серафима Никитична застала мужа за его грязными россказнями про свою падчерицу.

– Ах ты, старый хрыч! – подступила мать Пелагеи к старику и замахнулась на него палкой. – Убью, ирод!

Нешуточная угроза на мгновение включила сознание, и дедок, увидав свою законную супругу в страшном гневе, вмиг вскочил на ноги и в ужасе попятился назад.

– Стой, старый хрыч! – гремела бабка. – Стой, не то зашибу!

Еще больше испугавшись, Федот Кузьмич отпрянул от жены, не заметил, как очутился на самом краю обрыва, не удержался, кубарем покатился по отвесному склону, даже толком крикнуть ничего не успел, переломал себе шею.

– Может, надо старику врача позвать? – глядел Борис хмуро на неподвижное тело дедка.

– Ему врач уже не поможет, – покачала Дашка головой. – Пульса нет, дыхания тоже нет…

– Туда ему и дорога, черту окаянному! – тряхнула седой головой Серафима Никитична, глянула на мужа, сплюнула себе под ноги. – Всю жизнь он мне попортил, ирод! Думала, что счастье с ним наживу, а кроме беды, ничего он мне не дал. Вы езжайте, ребятки, к себе, а я сама разберусь. Не было вас тут, и не видела я вас…

Борис протянул женщине свернутые вчетверо бумажные купюры, вложил ей в руку, негромко сказал:

– Пелагея просила вам передать!

– С Богом, ребятки, езжайте! Скоро в город электричка пойдет. Уезжайте поскорее! Пока вас никто не видел…

Не оборачиваясь, Дашка и Борис зашагали к станции, не стали смотреть на то, как над телом мужа убивается его жена.

Тук-тук, тук-тук. Колеса стучат, вагон мотает из стороны в сторону. Парень старательно делает вид, что смотрит в окно и сильно занят изучением пролетающего мимо ландшафта.

– Ты с самого начала знал, что этим все закончится? – прервала Даша тягостное молчание. – Ты же специально его накачал, чтобы он потерял ориентацию в пространстве…

– Ты слишком хорошо обо мне думаешь, – поморщился Борис, равнодушно глядя в окошко. – У меня, Даш, нет природного дара предвидения. Все получилось, как оно получилось…

– А если бы Серафима Никитична не поперлась на утес, что ты делал бы в таком случае? – моргнула девушка.

– Пришлось бы мне взять роль провидения на себя! – ответил жестко Зимин. – А так Серафима Никитична по праву приняла на себя роль неподкупного судьи и неумолимого палача. Не о чем нам жалеть. Старый маразматик получил то, что давно уже заслужил. Такие, как он, только портят жизнь другим.

– И все-таки, братец, это не дает нам права судить его!

– А мы-то его не судили. Судила его Серафима Никитична, мы только расставили декорации для праведного суда! И все! Хватит об этом! Забыли мы и не вспоминаем… – прикрыл глаза Зимин. – Скажи-ка, сестричка, когда ты по поручению Тимоши каталась в Москву, ты не мех ли туда возила? – сменил резко Борис тему их разговора. – Звериные шкурки…

– Мне тоже казалось, что я везу шкурки.

– Не думаю, что это законно, сестричка! – поморщился Зимин. – Будь подальше от всего этого. Когда он появится, отдашь Тимоше деньги, которые он потратил на твою учебу.

– Как скажешь, братец! – улыбнулась Дашка.

На даче Савельева Зиминых дожидался гость.

– Волошин Сергей Александрович, – представился он. – Второй секретарь обкома партии.

– Борис Андреевич Зимин, – моргнул парень, а Даша притаилась за его спиной. – Не знаю, чем могу быть вам полезен. Тут мы по приглашению Павла Андреевича.

– Не тушуйся, племяш! – улыбнулся гость. – Твоя мама была мне двоюродной сестренкой. Мы с тобой и есть самая близкая родня! А за тобой прячется, видать, Дашенька, дочь Зинаиды…

В течение получаса сановитый родич расспрашивал их о житье-бытье, местами хмурился, задумчиво покачивал головой. Особо его интересовал Борис, к нему и вопросов было побольше.

– Надеюсь, что ты у нас комсомолец, мой дорогой племяш? – прищурился Волошин пытливо.

– Я, Сергей Александрович, в январе месяце вступил в кандидаты в члены КПСС, – ответил Борис, глядя на дядю.

Удивленно моргнув, секретарь обкома партии совсем другим взглядом посмотрел на племянника и обрадованно заявил:

– Ну, это совсем хорошо, дорогой племяш! Членство в партии многому тебя обязывает, но оно же дает тебе и многое! Вопрос с твоим переводом мы оперативно решим…

Появление Павла Андреевича Савельева, наконец-то, избавило Бориса и Дашку от дальнейших расспросов. Зимины быстро ретировались и отправились на поиски Пелагеи. Краснова возилась на кухне, отбывала трудовую повинность, домывала посуду.

– Ну, и как у нас дела? – глянула девушка напряженно на Зиминых. – Удалось вам с ним поговорить?