Алая Завеса. Наследие Меркольта

В возрасте шестнадцати лет, когда большинство открывает для себя противоположный пол, Аарон внезапно начал встречаться с Пенелопой. Всё случилось само собой – детская дружба планомерно переросла в самые настоящие взрослые отношения.

Но даже тогда Аарон ни о какой любви не думал. Нахождение рядом с Пенелопой казалось ему чем-то само собой разумеющимся, но никак не настоящим подарком судьбы.

Он считал, что она всегда будет где-то рядом, несмотря ни на что. А в случае же потери Аарон незамедлительно найдёт замену, не почувствовав при этом принципиальной разницы.

Но что-то пошло не так. Бесконечное самолюбование собой заставило Аарона почувствовать ту самую боль.

Он искал разнообразия, и считал, что в юные годы не стоит отрекаться ни от одной из радостей, дарованной небесами. «Пенелопа» подождёт.

Она и впрямь его ждала – иногда днями, а иногда – неделями. Где пропадал Аарон – сейчас не вспомнит даже он сам. Вернее говоря, не вспомнит тех имён, которые заменяли для него ставшую в будущем незаменимую.

Тайное всегда становится явным. Поговорка оказалась предательски правдивой – Пенелопа узнала об изменах. И, вопреки мнению Аарона, даже не думала их прощать.

Она ушла, не сказав ни слова. Аарон на это даже не обратил внимания, ибо, как он обозначал ранее – замена всегда найдётся.

Осознание катастрофы не заставило себя долго ждать. Уже спустя пару дней, встретив проходящую мимо Пенелопу, которая не смотрела даже в его сторону, он разом понял всё.

Чуждое ему ранее чувство громко заявило о себе. Аарон почувствовал боль в области сердца, заставившую его внезапно загореться презрением к самому себе. Орган, который ранее занимался только циркуляцией крови в организме, теперь начал уничтожать рассудок Аарона.

Он не находил себе места. Раз за разом представлял, как вновь целует Пенелопу. Закрывал глаза и видел, как она прощает его, а он крепко обнимает её и обещает, что теперь всё будет хорошо и он никогда и никому её не отдаст. Фантазировал перед сном о лучшей жизни – той, в которой всё сложится согласно его плану, и он и впрямь доживёт до старости вместе с любовью всей своей жизни.

Аарону говорили, что всё это скоро пройдёт, ибо время лечит любые раны. Всё, что нужно в этом случае – отвлечься и переключиться на кого-либо другого.

И он пробовал. Но отныне ему было попросту противно смотреть на других девушек, которые в его глазах выглядели не более чем «тела».

Боль не уходила. Впервые забыв о гордости, он решил извиниться перед Пенелопой. Но такой холодной не видел её никогда. Умоляя едва ли не на коленях и еле сдерживая слёзы, он не прекращал пытаться.

Аарон считал, что искренние фразы растопят любое сердце. Но сердце Пенелопы было сделано из другого материала. Её глаза являлись пустыми и смотрели сквозь Аарона. Она презирала его, и ни разу не позволяла усомниться в этом.

Но Браво не был бы самим собой, если бы сдался после нескольких неудачных попыток. Спустя несколько месяцев, когда в душе Пенелопы наступило относительное затишье, она не прогнала его, а выслушала. Аарон долго репетировал эту речь, но не смог воплотить в полной мере.

Но жалеть было не о чем – Пенелопа приняла это и во всё поверила. Однако, она заявила, что ныне и впредь между ними невозможно ничего кроме дружбы.

Аарон ликовал. Он знал, что если разрушил первую стену этой крепости, значит, справится и со второй. Никто не говорил о том, что будет легко, но он был готов преодолеть что угодно, лишь бы достигнуть своей мечты.

Аарон сдувал с Пенелопы пылинки, но она этого не замечала. Её глаза оставались такими же пустыми, как и в момент расставания, и смотрели не на Аарона, а сквозь него. Она не рвалась на встречи с ним и не приходила в восторг от диалогов, но, во всяком случае, не избегала их.

Возможно, Аарон обманывал себя, но в какой-то момент ему начало казаться, что он приблизился к достижению своей цели на несколько шагов. Само собой случилось что-то, благодаря чему Аарон и Пенелопа чуть больше сблизились друг с другом.

Речи о прогулках или совместном сидении за партой не шло, но теперь Аарону не приходилось выдавливать из Пенелопы ответы, которые звучали донельзя однообразно и скудно. Теперь он не чувствовал такой же скованности, как раньше, и мог говорить всё, что думает, не заботясь о том, будет ли что Пенелопе ответить на это.

Временами он провожал её до дома после учёбы. И, пусть эти моменты ни к чему Пенелопу не обязывали, для Аарона они значили слишком много. Она начала впускать его в своё личное пространство, а значит, не за горами были те дни, когда он окажется там полностью.

Но всё изменил один осенний день. Тогда в Свайзлаутерн прибыл он – пафосный мерзавец, безмозглый болван, трус и разлучник Юлиан Мерлин. Неизвестно, что он сделал, но уже спустя несколько недель Пенелопа начала с ним встречаться.

Видимо, правы оказались те, кто говорил, что девушек тянет к плохим парням. И, слово «плохой» в этом контексте не означало хулигана, а говорило о себе в прямом смысле – Мерлин был плох во всём. Он был некрасив, неряшлив, глуп, слаб и совершенно несамостоятелен.

Но Пенелопа что-то нашла в нём. Он зажёг огонь в её глазах, которые были потухшими несколько месяцев. После этого Пенелопа окончательно перестала замечать Аарона. Он стал для неё меньше чем пустым местом – даже пыль под ногами имела куда большее значение.

В этом случае Аарон не видел смысла извиняться перед ней за что-то. На этот раз она оказалась не права, потому что свою вину Браво давно искупил, но это не остановило Пенелопу перед тем, чтобы променять достойного парня на ничтожного.

Сложно представить что-то более мерзкое, чем наблюдать за тем, как твою мечту целует кто-то другой. Как она становится чужим раем. Но именно это Аарону и приходилось делать.

Впервые за долгое время он действительно не знал, что ему делать. Ощущалось полное бессилие, смешанное с жуткой болью в области левой части груди. Аарон погрузился в состояние полнейшей апатии.

Всё, к чему он стремился последние несколько месяцев, неожиданно разрушилось, словно песчаный замок. Он пропускал песок между пальцев и недоумевал по поводу того, как это могло случиться.

Аарон больше не мог ни смотреть на Пенелопу, ни разговаривать с ней. Несмотря на то, что всякий раз, когда она приближалась, его сердце начинало биться с бешеной скоростью, а дыхание пропадать, он находил в себе силы игнорировать её существование.

Любовь вперемешку с ненавистью – тот ещё коктейль. Такой не нальёт бармен, ибо он сносит с ног уже с первого бокала. И именно состояние настолько сильного опьянения настигло Аарона. Несмотря на то, что он очень уверенно притворялся тем же, кем был раньше, к истокам вернуться не было возможности.

Он не жил, а существовал. Пытался искать утешение в алкоголе, других девушках и глумлении над Йоханом Эриксеном. Но не находил. Он более не чувствовал ни вкусов, ни запахов – всё исчезло в тот день, когда появился Мерлин.

Если бы кто-то знал, как Аарон ненавидел эту фамилию.

Он был не из тех, кто вообще способен страдать. Он всегда твёрдо стоял на ногах, что бы вокруг не происходило. Любая беда была для него лишь вызовом, но никак не призывом к отчаянию.

Но Пенелопе удалось сделать то, что не удавалось ранее всему остальному миру – надломить Аарона Браво.

Он стыдился самого себя, но не мог заставить себя действовать как-то иначе. В один момент Аарон решил для себя, что так не может больше продолжаться. Никто и ничто не заставит его проиграть, даже тогда, когда по другую сторону баррикад находится любимая девушка.

Он должен был заставить Мерлина уйти. И не при помощи какого-то хитроумного плана, а прямо – с позором и без проводов. Аарон осознал, что жалость к самому себе делает его слабее этого зазнавшегося лентяя, чего он допустить точно не мог.

Мерлин должен был покинуть город, даже если это разобьёт сердце Пенелопы. В конце концов, это не заставит её страдать долго, потому что, по твёрдому убеждению Аарона, её истинной любовью был он сам.

Вскоре после того, как Мерлин загадочным образом тоже поступил в академию, Аарон наконец-то решил с ним познакомиться.

– Ты мне нравишься, Мерлин, – сказал он, сидя рядом с ним на лавочке во внутреннем дворе академии. – В нормальном смысле. Так ты друг или изгой? Со всеми или один?

Это был первый разговор Аарона и его смертного врага. Несмотря на то, что Мерлин понятия не имел, кто его собеседник, Браво уже многое знал про Юлиана.

– Я никогда не был один.

Всё вышло так, как и планировал Аарон – Мерлин наконец-то перевёл тему в нужное русло.

– Ах, вот оно что. Пенелопа Лютнер – смазливая девчонка, с которой ты каким-то образом был знаком до поступления сюда…

Аарону сложно было произносить её имя вслух. Но во имя великой цели он смог перебороть свои принципы.

– Тоже напыщенная, высокомерная и пустая?

Аарону хотелось придушить Мерлина за такие слова. Но время ещё не пришло.

– Не скажу такого, – спокойно ответил Аарон. – Я вижу, как она тебе нравится, и переубеждать не буду. Знаешь ли, мне тоже не всё равно. Я когда-то даже был к ней неравнодушен. Но мой типаж как-то ей не по душе.

– Да, я заметил.

– Она что-то говорила про меня?

– Нет. Ничего. Совсем ничего.

Выходит, Пенелопа и впрямь начинала забывать Аарона. Он смотрел в придурковатые и полупьяные глаза Мерлина, искренне не понимая, что она нашла в нём, и по какой причине ему удаётся делать её счастливой.

Аарон не сомневался в том, что для Мерлина она является всего лишь игрушкой. Несмотря на внешнюю бестолковость Юлиана, он был выходцем из богатой семьи, а таких ничего, кроме денег, не интересует.

Они меняют девушек как перчатки, даже не пытаясь заглянуть к ним в душу. Скорее всего, нутро Мерлина было таким же.

– Мы с ней из одной школы. Вообще то. Давно и хорошо знакомы, – углубился в воспоминания Аарон. – У меня с девушками проблем как таковых нет, но с этой было всё иначе. Красивая, вроде добрая, но требовательная и заводится по каждому поводу. Люблю таких, но с Пенелопой вышло не по пути. Ей даже не нравилось, как я её называл. Пенни…

– Да, слышал об этом.

Аарон не нашёл смысла открывать Мерлину всю правду о том, что связывало в прошлом его и Пенелопу.

– Так у тебя с ней что-то есть? – спросил он.

Аарон читал в глазах Мерлина, что он не добился ничего, кроме поцелуя. Ему не нужно было слышать ответ, но хотелось видеть, как он начнёт врать.

– Мы близки. И, я думаю, что у нас всё хорошо.

Аарон оказался разочарован. Он ожидал бахвальства и подробных описаний ночных перфомансов, но вместо этого получил лишь изворотливый уход от ответа.

– Целовал? – спросил Аарон. – На свидания ходите?

– К чему такой повышенный интерес?

Мерлин не доверяет ему. И, следует заметить, правильно делает. К несчастью, он оказался чуть умнее, чем ранее считал Аарон.

– Вдруг, я хочу тебе помочь? Ведь когда-то и я её на свидания звал. Совсем ещё недавно. Она сказала, что подумает, но, очевидно, вновь сделала неверный выбор. Она же тоже из известной семьи. А я? А я кто? Красавчик, но из народа. Я ей не пара.

Аарон лгал. Он совсем не хотел помогать Мерлину, но ситуация обязывала лгать.

– Есть у меня одно место в памяти, – продолжил он. – Водопад на восточной окраине города. Живописное место, идеальное для первого поцелуя. Всегда мечтал туда сводить свою самую-самую единственную туда и начать с ней там обоюдную вечность.

Он много раз бывал там с Пенелопой. Помнил буквально каждую секунду и каждый поцелуй под шум воды. Он всегда мечтал о том, что именно в этом месте сделает ей предложение руки и сердца, а она не сможет отказаться, будучи лишённой дыхания от счастья.

Увы, с мечтами приходилось повременить. У восточного водопада должно было произойти нечто другое.

– И как? Сводил?

– Не нашёл. Ту самую. Но Пенелопу я звал именно туда. Уверен, ей бы понравилось. Стоило бы только увидеть это место, и она бы стала моей. Стоило только уговорить её пойти туда. Но не уговорил. И я не всесилен.

– Всё так просто?

– Не так. Но моё природное обаяние вкупе с романтикой водопада… Что ж, мне не жалко. Пригласи Пенелопу туда. Я буду рад за вас, если получится.

Мерлин молчал несколько секунд, после чего, искоса глядя, спросил:

– А вдруг там засада?

Аарону захотелось засмеяться, потому что Мерлин угадал. У водопада его ждало не романтическое свидание, а показательная казнь.

Аарон изобличит Мерлина прямо на глазах у Пенелопы. Покажет ей, кем является её новый возлюбленный на самом деле – трусом, который в подмётки не годится тому, кто остаётся её судьбой.

После чего у Мерлина не останется других вариантов, кроме как опозоренным навсегда покинуть Свайзлаутерн.

– Все вы на измене, – слукавил Аарон. – Это по доброте душевной. В нашем братстве нет места для подлости.

Он считал это не за подлость, а за исток справедливости. В мире хищников выживает лишь сильнейший, кем в этой паре являлся Аарон.

– Так что, удачи, Мерлин, – пожелал он удачи новому «другу». – Будет твоей, главное – протянуть руку. И, учти, Лютнер не та девушка, которой стоит разбрасываться. До встречи, в общем. Засиделся.

Однако, всё развернулось не по тому сценарию, на который рассчитывал Аарон. Мерлин и впрямь пригласил Пенелопу на водопад, однако, сам на него не явился.

Что это могло значить? Он почувствовал подвох и попросту струсил?

Пенелопа ждала его, а Аарон втайне наблюдал за ней. Ему хотелось вырваться и приблизиться к ней, открыв самого себя полностью. Где, как не в этом месте, это должно было случиться?

Она могла бы всё вспомнить. Сырой воздух, холодные камни и удары маленьких волн подтолкнули бы её к этому.

Но Аарон оставался в укрытии. Он был не готов к откровенному диалогу с Пенелопой. Она не поняла бы причину, по которой он явился сюда.

Поэтому, дождавшись, когда расстроенная Пенелопа уйдёт, Аарон подошёл к тому месту, где она стояла и присел.

Несмотря на то, что было холодно, он не хотел никуда уходить. Водопад буквально не отпускал его. Он был наркотиком, который дарил надежду, что всё когда-то будет хорошо.

После этого родители посадили Пенелопу под домашний арест, а Мерлин и вовсе перестал появляться в академии. Аарон недоумевал по этому поводу.

Что могло с ним случиться?

Время расставило всё по своим местам. Мерлин был арестован по подозрению в убийстве Грао Дюкса. Эти события широко освещались в прессе, но Аарон не воспринимал эти статьи всерьёз.

Мерлин был слишком жалок для того, чтобы совершить хладнокровное преступление. Скорее всего, этот идиот попросту оказался в ненужное время в ненужном месте.

Но Аарону хотелось бы, чтобы его признали виновным. Это навсегда убрало бы конкурента. Пенелопа не стала бы хранить верность преступнику. Она поняла бы, кем является Мерлин, в ту же самую секунду.

К несчастью, он был оправдан.

Но Аарону не пришлось марать руки, потому что в один момент Мерлин самостоятельно поднёс подарок для него, покинув город. Он бросил Пенелопу, так и не удосужившись объясниться перед ней.

Как и ожидалось, это разбило сердце Пенелопы, что заставило Аарон возненавидеть Мерлина ещё сильнее. С другой стороны, его душа ликовала, потому что единственный конкурент добровольно покинул шахматную доску.

Всё было в руках Аарона, и впредь он не имел права на ошибку. Он должен был идти напролом – сквозь воду, огонь, камень, стены, стрелы и ад.

Но Пенелопа резко изменилась. Аарон больше не видел в ней ту самую требовательную, серьёзную, но жизнерадостную девушку, как прежде. Она превратилась в тень, подобную той, которой являлась возлюбленная Орфея Эвридика.

Аарон видел перед собой не жизнь, а её имитацию. Пенелопа практически не разговаривала. Она начала худеть, а её лицо приняло болезненно бледный оттенок.

Аарон пытался утешить её, но Пенелопа практически не реагировала. Казалось, она вовсе не замечала тех, кто находиться подле неё.

Аарон чувствовал её боль столь же остро, как и свою. Он плохо спал ночами, размышляя о том, что с ней происходит.

Своими поступками Мерлин окончательно подтвердил свой статус ничтожества. В какой-то мере Аарон был рад, что ему так и не пришлось замарать свои руки, потому что в такой победе не было никакой ценности. Это было сродни тому, чтобы ударить ребёнка.

Спустя два месяца Пенелопа наконец начала приходить в чувство. В глаза возвращался привычный блеск, а на щеках наконец появился столь приятный глазу румянец. Аарон был готов поклясться, что несколько раз видел её непринуждённую, но искреннюю улыбку.

Это принесло радость и в его сердце.

Но ненадолго, потому что в тот момент, когда Аарон понял, что Пенелопа готова к новым начинаниям, Мерлин вернулся.

Он пришёл как ни в чём не бывало – с привычной глупой улыбкой до ушей, нелепой причёской с неподстриженными висками и в столь раздражающем Аарона пальто, несовместимым с джинсами.

Его без раздумий приняли обратно в академию. А Пенелопа в тот же день впустила его обратно в своё сердце.

Аарон впал в довольно изощрённую вариацию депрессии. Он не поддался унынию, избрав сторону ненависти ко всему живому. Аарон высказал Мерлину всё, что о нём думает в присутствии Пенелопы. Диалог едва не превратился в массовую потасовку, но девушка смогла её предотвратить.

Аарон слукавил бы, если бы сказал, что не хотел драки. Он знал, что выйдет из неё победителем. Но слова Пенелопы оказали на него должный эффект. Она пообещала, что больше никогда не заговорит с Аароном, если он ещё хотя бы раз приблизится к Юлиану.

Аарон услышал её. В то же время, в душе он смеялся над тем, что Мерлин, по сути, спрятался за спиной девушки. Он не мог ничего противопоставить Аарону и, если бы не Пенелопа, с треском проиграл бы. Она спасла его от позора.

Близился день рождения Пенелопы, на который Аарон оказался приглашён. Он каждый день навещал больницу, но слова Марты Бергер всякий раз оказывались всё менее утешительными – требовалась операция. Как можно скорее.

Аарон едва не сломал свой мозг. Он должен был решить сразу несколько проблем за относительно небольшой отрезок времени, и сделать это в одиночку.

Он долго думал о том, где заканчивается правда и начинается бесчестие. И, не найдя ответа на свой вопрос, принял решение пойти на поводу у инстинктов.

Откровенно говоря, Аарон недолюбливал Моритца Лютнера. Единственное, за что он был ему благодарен – это рождение прекрасной дочери, ставшей для Аарона одним из немногочисленных смыслов жизни.

Герр Лютнер не был таким богатым, каким хотел бы показаться. Аарон чувствовал фальшь всякий раз, когда пересекался с ним, и всякий раз еде сдерживался от соблазна высказать это ему в лицо.

В особенности, Лютнер любил рассказывать о вазе Артемиды, которую имел честь хранить у себя дома. Аарон не понимал её культурной ценности, но знал, что она стоит немало денег.

Обеднеет ли Лютнер, если утратит её? Что важнее – повод для самолюбования или жизнь хорошего человека? Однозначно, второй вариант был более правдивым. В особенности, в глазах Аарона.

Это всего лишь тара. Кусок фарфора. Она не имеет никакого практического применения. В отличие от денег.

– Мне требуется твоя помощь, Рудольф, – сказал Аарон своему товарищу за день до праздника Пенелопы.

– Конечно, Аарон, всё, что угодно, – охотно согласился Рудольф, сделав исключительно важный вид.

Рудольф был высоким, худым и несуразным парнем. Он вырос в семье среднего класса, поэтому заслужил право состоять в окружении Аарона.

– Будет нелегко. Я намерен украсть кое-что из дома Лютнеров.

Глаза Рудольфа полезли на лоб. Аарон и не ожидал другой реакции.

– Воровство? Нет, Аарон, я же…

– Всё пройдёт гладко. Я всё продумал и гарантирую твою безопасность.

– Но ведь… Воровать неправильно.

– Всё зависит от цели. Если она оправдана, даже воровство превращается в подвиг. Я когда-нибудь подводил тебя, Рудольф? Ну же? Ты доверяешь мне? Мы же друзья?

– Да, конечно, – потряс плечами Рудольф. – Ты мой лучший друг, Аарон.

Разумеется, Аарон не считал его за друга. Он был членом его стаи, но не членом семьи. Во-первых, ничего исключительного из себя Рудольф не представлял. Во-вторых, он был довольно глуп. А в-третьих, Аарон уже отмечал, что какое-либо значение для него имеют только три человека, и в этом списке не было места для Рудольфа.

– Обожаю тебя, – похлопал товарища по плечу Аарон. – Ты должен быть рад, что именно тебе я доверяю задачу помочь мне. Ни Эрику, ни, тем более, Оливеру. Потому что ты куда надёжней.

Рудольф нехотя заулыбался. Аарон знал о чудесных свойствах банальной лести.

– Что это за вещь? – спросил товарищ.

– Антикварная ваза. От тебя требуется всего лишь находиться рядом с забором и ждать меня. И, естественно, не привлекать лишнего внимания. Когда всё закончится, спрячь её. А, когда я её продам, разделим деньги пополам. По рукам?

Аарон не планировала делить выручку пополам, но, определённо, свою долю Рудольф получит. Ведь Аарон был кем угодно, но не лжецом. Ни один человеческий труд не должен был оставаться неоплаченным.

– По рукам, Аарон, – ответил Рудольф.

Он чувствовал себя чужим на этом празднике. Пенелопа не обращала на Аарона никакого внимания, оставаясь полностью сконцентрированной на своём Мерлине. Эриксена он любил разве что немногим больше Юлиана, а с младшей Бергер и её очередным парнем был практически не знаком. Школьные подружки Пенелопы, которые были и одноклассницами Аарона, не вызывали у него совершенно никакого интереса. Одной из них он успел ещё тогда «разбить сердце», а имя другой он и вовсе забыл.

Дабы не выбиваться из толпы, Аарон всё же пригласил одну из них на танец, но двигался столь неохотно, что больше походил на дерево. Он не сводил глаз с Пенелопы и Мерлина – она двигалась подобно утончённой графине, а он лишь портил картину, регулярно выбиваясь из ритма и наступая ей на ноги.

От взгляда Аарона не мог уйти их побег. Лучшего шанса у него попросту и быть не могло.

– Всё было прекрасно, Клара, но мне пора удалиться, – сказал он однокласснице, брезгливо убрав её руки со своих плеч.

– А я думала, ты мне дашь шанс начать всё сначала, – недовольно ответила девушка, попытавшись снова коснуться Аарона.

– Не в этой жизни, – развернулся Браво и, не привлекая всеобщего внимания, неторопливо отправился внутрь дома.

Риск быть обнаруженным есть всегда, но Аарон Браво не являлся бы самим собой, если бы не попытался. Все гости были пьяными, а Пенелопа и Мерлин, должно быть, заняты чем-то более важным, чем заботой о вазе Артемиды.

Он до последнего надеялся, что они всё ещё одеты. Принять тот факт, что Пенелопа позволит Мерлину сделать с собой нечто непристойное, было подобно смерти. Аарон всё ещё не терял надежды, что останется у Пенелопы единственным.

Но в сказки не верил даже в детстве.

Неосмотрительный Моритц Лютнер даже не думал закрывать свой кабинет. Скорее всего, у него даже не было дверного замка. На всякий случай оглянувшись по сторонам, Аарон проник внутрь.

Ваза стояла на самом видном месте – для неё был уделён целый стеклянный шкаф. Аарон открыл его, после чего на секунду остановился.

Стоит ли игра свеч? На одной чаше весов лежала его порядочность, а на другой – жизнь матери. Есть ли вещи, которые дороже людей? Является ли ваза как раз такой?

Нет. Аарон не позволит матери умереть. Ради неё, Элизы и Пенелопы он скорее умрёт сам, но в беде их не оставит. Если существуют люди, в отношении которых оправдан любой риск, то кто ещё?

Из окна кабинета Лютнера был виден сад. Аарон был неплохо знаком с его домом, поэтому учёл это, составляя свой нехитрый план. Если его не обманывали глаза, то все гости всё ещё были там.

Так же в доме Лютнеров был и чёрный ход, из которого Аарон выскочил вместе с вазой. Никто его не заметил.

Пробираясь сквозь сад, Юлиан услышал смех Бергер. Очевидно, она и её новый парень решили уединиться тут. Это насторожило Аарона, поэтому он снизил темп. Вряд ли его фигуру удастся рассмотреть в темноте, но и лишних подозрений вызывать совсем не хотелось.

Рудольф не подвёл его – прыгая то на одной ноге, то на другой, надеясь подобным образом согреться, он верно и терпеливо дожидался Аарона.

– Ты обещал, что явишься быстрее, – пожаловался он.

– Прости, друг, но обстоятельства немного изменились.

Он передал ему вазу через забор. Опасаться того, что Рудольф сбежит с ней, смысла не было – он всё равно не знал, что делать с этим артефактом. Кроме того, он даже не догадывался, сколько она стоит.

Когда Аарон вернулся обратно в сад, он застал начало потасовки. Моритц Лютнер, Флеерта Лютнер и старшие гости кричали наперебой, обвиняя друг друга в преступлении. Аарон незаметно проскользнул в самую гущу событий, сделав вид, что находился тут с самого начала.