Инвестор из Окопа

Спустя три года работы охранником на буровых Реваль приобрел багаж из знаний, диплом об окончании нефтяного техникума и хорошую мускулатуру. Он начал привлекать внимание руководства нефтяников, с которыми так или иначе пересекался. Всегда трезвый, не курящий, много читающий мужик придётся ко двору в любой бригаде. В нефтяной иерархии среди рабочих помбуры считаются элитой, и устроиться туда без связей практически невозможно: работа опасная, и несчастные случаи на ней не редкость. Один из таких случаев произошёл с верховым помбуром из бригады, которая на тот момент разбуривала куст, который охранял Реваль. Борьба за метры на месторождениях была серьёзной. Ежедневно на большую землю отправлялись отчёты о пробуренном за день расстоянии и ЧП с рабочими, которые снижали результативность, что, в свою очередь, могло повлиять на размер премии. И вот мастер пригласил Реваля в бригаду на простых условиях: «Справишься – заберём к себе на постоянку». Думать и сомневаться было незачем. Зарплата у помощника бурильщика за две недели в шесть раз превышала ту, что получал Реваль в охране за месяц. Плюс бесплатное трёхразовое полноценное питание в столовой, а не сухой паёк, за который удерживало из зарплаты жадное руководство ЧОПа. Доставляли нефтяников на куст самолётом и вертушкой, что занимало по времени пять часов. В то время как Реваль тратил на дорогу до ж/д вокзала на станции Агрыз пять часов на такси, а затем ещё трое суток на поезде до Уренгоя, оттуда четыре часа самолётом до Мирного и ещё два часа на вертушке. И это в один конец (дорогу, естественно, никто не оплачивал). Профильный техникум и трудолюбие послужили плюсом – уже через полгода Реваль поднялся до должности бурильщика. Выше стояли только геолог и мастер.

Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Но часто случается так, что поиск лучшего является врагом хорошему. Именно так и получилось с Ревалем, когда он решил устроиться в более престижную компанию. В рейтинге нефтедобывающих компаний первое место по уровню зарплат в то время занимал ЛУКОЙЛ, а не Газпром, как многие ошибочно считают. Газпром вообще сам ничего не бурит, у компании нет собственного подразделения по добыче, он нанимает субподрядчиков, которые носят газпромовскую робу и только. Все приятные ништяки типа собственных домов и баз отдыха, второй персональной премии эти наймиты не имеют, и зарплаты у них не самые высокие по отрасли, а где-то и меньше. Такие компании, как Роснефть, Евразия, ТНК, Реваль не стал даже рассматривать, так как был наслышан о уровне их зарплат и отношении к рабочему люду. Возможно, Реваль подсознательно надеялся на то, что ему хотя бы раз в жизни окажет помощь его национальная принадлежность, потому что одним из владельцев компании был его земляк, татарин. Приехав в Когалым, он снял хостел и приступил к устройству в компанию. В отделе кадров компании оказался целый заповедник бюрократов, особенно долго проходили подписи и согласования, ожидание могло длиться неделями. Подросшие дети руководителей подразделений нуждались в теплом месте, и под них создавались новые должности, что увеличивало штат и количество подписей множилось. Такое происходит во всех крупных компаниях, и когда эта компания частная, это закономерно – преемственность в семейном деле является нормой, но это делает компанию неповоротливой. Уже на момент получения спецодежды: зимнего комбинезона, сапог со стальными мысами, нательного термобелья – Реваль почувствовал, что попал в солидную фирму. Выданное обмундирование было дорогое, качественное, а не китайский ширпотреб, что он получал в предыдущей фирмочке. Весь этот процесс вызывал у Реваля приподнятое настроение, он уже предвкушал высокие зарплаты, карьерный рост, зависть знакомых. Всё, казалось, складывалось прекрасно, и наконец-то он получил в жизни то, что заслуживал, а в его жизни началась белая полоса. Без всяких знакомств и связей, лизоблюдства он нашёл своё место под солнцем и занял его навсегда.

Ни для кого не секрет, что достойная жизнь для выходца из бедной семьи может начаться только с высокого заработка. В небольших городках расслоение на успешных и неудачников более заметно, чем, например, в миллионнике, где можно проживать в апартаментах и при этом ездить на велосипеде или общественном транспорте, не привлекая внимания к своим доходам. Мещанская психология жителей городишек имеет только один критерий в оценке статуса человека, с которым имеет смысл общаться, это деньги или наличие предметов роскоши в обиходе. Все, кто не соответствует мещанскому представлению о значимости, являются для них изгоями и обречены на игнор и одиночество. Таких не приглашают на именины и свадьбы, они не участвуют в увеселительных поездках на пикники. Зная об их финансовых трудностях, знакомые, одноклассники и родня годами не выходят с ними на связь. Конечно, в глазах такого общества факт приобретения Ревалем высокооплачиваемой работы мог существенно повысить его статус. Тогда как все остальные приобретенные за годы работы над собой качества – острый аналитический ум, широкий кругозор, железные мускулы и ЗОЖ – абсолютно никого не интересовали. Любой дважды кодированный алконавт на хорошем автомобиле значил в глазах этого общества больше и был более желанным гостем, чем здоровяк Реваль на велосипеде.

Евровагончик, в котором поселили Реваля по прилёту на куст, был разделён на две половинки с холодильником и микроволновкой. Тогда ещё не были распространены сенсорные смартфоны, и рабочие на вахте читали в основном рекламные журналы. Все шкафчики были завалены рекламными буклетами с дорогими авто, которые служили косвенным показателем того, что здесь трудятся обеспеченные люди, способные позволить себе авто премиальных марок. Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах на завтрашний день. Беда пришла оттуда, откуда Реваль надеялся получить преимущество; точнее, не пришла, а прилетела на вертолёте, да ещё с личной охраной! Ещё с вечера всех предупредили, чтобы все убрались в своих вагончиках, привели в порядок рабочие места и верхнюю одежду, жилеты, каски, ремни, монтажные пояса. Закопали в обваловку весь компромат, который всё равно проникал на куст, несмотря на ухищрения службы безопасности. В общем, добрые люди с земли предупредили, что на куст летит большой туз с инспекцией. Ревалю бояться было нечего: он не бухал, неделю назад прошёл безопасников и сдал все тесты. Поэтому дальнейшее развитие событий и как их итог потерю долгожданной работы плюс полный запрет на работу в нефтянке он ничем другим как роковым стечением обстоятельств назвать не мог. Высокопоставленный являлся бывшим начальником отделения линейной милиции Казанского вокзала города Москвы, его звали Энгель Нигматтулин. В этом факте нет ничего необычного: силовики на пенсии традиционно занимают высокие посты в крупных компаниях, так как безопасность – это их профиль. Несчастливым фактором для Реваля оказалось то, что он являлся его земляком; если быть точным, отец Энгеля был родом из деревни под городком, в котором родился Реваль. По всей видимости, безопасники не ели хлеб даром и, пробивая анкеты всех работников куста, которые предстояло инспектировать, этот факт выявили и доложили Энгелю. Надо понимать, что высокие проверки без каких-либо происшествий у москвичей – своего рода сафари: экзотика сибирской природы, бани, шнапс, небритые лица рабочих – всё это немало развлекает пресыщенных жизнью в мегаполисе проверяющих. Получив информацию о том, что один из работяг – земляк его горячо любимого папаши, он решил снизойти до личной беседы с ним, или попросту распить бутылочку на двоих. Относящий себя к элите общества Энгель что попало не пил, всегда возил с собой запас дорогого спиртного на случай какого-либо сабантуйчика. Реваля он решил пригласить для развлечения, надеясь послушать байки о своей малой родине, о которой знал только из рассказов отца, партийного работника, которого забрали в Москву на повышение по линии всесильного в то время КГБ. Столовая приготовила приличный закусь, бурила с геологом отправили спать в вагончик помбуров и сели за стол. После хорошо пригубленного вискарика начальство потянуло на откровенность – быть скомпрометированным каким-то работягой он не боялся. Из его рассказа Реваль выяснил, что Нигматтулин из породы потомственных перевёртышей, тех, что всегда на плаву при любой власти. К тому времени он уже уяснил, что все люди, которым повезло в жизни занять сколько-нибудь значимое место, обязательно начинают рыться в собственной родословной, надеясь найти там причины своих необычайных способностей, приведших к вершине успеха. Причинно-следственную связь между наличием папки, мамки, дядьки или дедушки во власти и собственными достижениями они не видят. Так вот, дедушка Энгеля был муллой в деревушке, расположенной на реке Ик в ТАССР. Сразу после победы большевиков он снял с себя сан и первым вступил в только что образованную общину, которая затем стала колхозом, женившись на дочери председателя коммунистической ячейки. Своего единственного сына он назвал Ленар, что расшифровывалось как «ленинская армия». Подросшего сына он не стал отправлять учиться на романтическую тогда, благодаря кинофильмам, профессию тракториста-механизатора широкого профиля, а направил в педагогическое училище, презираемое в то время парнями и куда мужской пол категорически отказывался идти учиться. Уже по возвращении Ленара из армии ему подыскали невесту старше его на три года, но это был пустяк, отлично компенсированный родословной невесты: её родной брат был начальником ОБХСС в одном из округов Москвы. Так образовалась комсомольская семья, в которой и родился мальчик, которого назвали Энгелем в честь соратника Карла Маркса по созданию идеологии социал-демократии. Мама Энгеля со временем выросла до парторга, а затем стала преподавать в медресе, и тот факт, что в мусульманском учебном заведении преподает бывшая активистка, борец с «опиумом для народа», является государственной тайной, которую я не имею права Вам разглашать. Папа ушёл в КГБ, а выйдя на пенсию, организовал один из первых ЧОПов в стране, а дядюшка при новой власти из упраздненного за ненадобностью ОБХСС (так как чиновники в современной России, сдав партбилет, становились кристально честными) пересел в кресло начальника Налогового управления, чтобы делать «ай-яй» миллиардерам. На хороших харчах из госпайка и заграничных тренажерах Энгель вырос в высокого, крепкого парня (но в здоровом теле здоровый дух бывает редко) и, минуя армию, был определён сначала в школу МВД, а затем окончил юридический институт, причём узнал об этом случайно, когда в один прекрасный июньский день услышал от мамы просьбу заехать по такому-то адресу, чтобы забрать диплом. По указанному адресу располагался юридический институт.

У татар с нефтью давняя дружба, связана она отчасти с тем, что территориально Татарстан целиком находится на крупнейшем в России месторождении с названием Ромашкинское; добыча там в промышленном масштабе началась в далёком, 1947 году, сразу после войны. Естественно, туда шли работать местные жители, и на этой почве выросли целые нефтяные диаспоры, где деды, отцы и сыновья работали и продолжают работать в этой отрасли. В дальнейшем, с продвижением добычи нефти на Север, они переселялись следом, обосновываясь на новых местах. Так что ничего удивительного, что в руководстве нефтянки много татар, многие из которых доросли до уровня московских офисов. Поэтому жену Энгелю искать долго не пришлось, она оказалась любимой дочуркой одного из топливных менеджеров Лукойла. Закономерно, что после выхода в неполных сорок лет полковника МВД Энгеля Ленаровича на пенсию он отправился трудиться в Лукойл. После пяти-шести историй о том, как было замечательно общаться с потерявшими документы пассажирками, пока в отделении вокзала линейной милиции не повесили камеры, Реваль понял, что пить этому человеку в обществе не следует, а ещё лучше – не пить вовсе. Уже на второй бутылке Реваля начало беспокоить поведение и внешний вид его визави; полковник на глазах становился невменяемым. Единственный сын, привыкший с детских лет к потаканиям, никогда ни в чём не получавший отказа, давно перестал считаться с чьим-либо мнением, кроме своего, и не уважал собеседников. Он уже понимал, кто сидит перед ним, и вернулся к привычным барским замашкам. В итоге, наслушавшись выкриков типа «подай зажигалку» и «принеси минералку», Реваль решил, что пора отправляться восвояси, пока при памяти, подобру-поздорову. Сославшись на то, что ему завтра в шесть утра на работу, Реваль встал из-за стола и направился к выходу, но тут Энгель Ленарович в бешенстве начал орать: «Куда собрался? Ещё полы здесь помоешь!» – и харкнул на пол, уже окончательно не контролируя себя и вообразив, что находится на своем любимом Казанском вокзале в своём кабинете, а перед ним – вокзальный бродяга. Всё ещё соблюдая субординацию и надеясь закончить вечер без эксцессов, Реваль молча двинулся к выходу, к тамбуру. Тут Энгель резво подскочил со стула, схватил его за капюшон сзади с намерением опрокинуть его на спину, чтобы удобнее топтать ногами. Провернувшись в толстовке, в которую был одет, Реваль ладонью снизу вверх толкнул экс-полковника в подбородок, и тут этот здоровенный детина, на голову выше Реваля, с размаху валится на пол так, что закачался вагон. Именно в этот момент подскочила «личка», сидевшая всё это время в соседнем отсеке вагона. Остаток ночи он просидел в наручниках в сушилке, куда его заперли телохранители Энгеля. Утром его загрузили в вертолёт, не дав даже забрать телефон и личные вещи, и Реваль конкретно загрустил, понимая, что для бывшего полковника МВД упаковать человека на нары – раз плюнуть. Но всё получилось проще и безрадостнее: его уволили без зарплаты и предупредили, что он отныне внесён в чёрный список неблагонадёжных работников, в который попадали наркоманы, воры оборудования и прочие «добропорядочные», что означало для Реваля, что он никогда на территории Российской Федерации ни в одну фирму нефтяной отрасли устроиться легально не сможет. На железнодорожном вокзале города Сургута он подошёл к кучке вахтовиков, ожидавших поезда, и объяснил ситуацию, мол, остался на подсосе, нет телефона и денег добраться до дома. Народ в Сибири – это вам не подмосковный люд, здесь человеку в беде ещё могут помочь. Мужики скинулись, и Реваль купил билет до станции Агрыз. Дорога домой была безрадостной: лежа на голом матрасе, так как денег на бельё не хватило, слушая стук колёс и бурчание в пустом желудке, Реваль анализировал перспективы. Годы усилий пошли прахом: по профессии он работать не мог, а сидеть с женщинами в бухгалтерии он был патологически не способен. Ещё на практике для себя твёрдо уяснив, оставался только тяжёлый, неквалифицированный труд. Получалось, что такой исход был предопределён свыше: роковое совпадение являлось логичным продолжением мытарств, доставшихся ему в наследство от бедной семьи таких же неудачливых людей.

Тот, кто уполномочен наделять судьбой человека, очень не любит менять свои планы. Вернувшись ни с чем, Реваль не встретил никакого сочувствия или понимания – люди, называвшие себя его друзьями, никакой другой судьбы для него и не предполагали. Для родственников же нищий Реваль вообще перестал существовать, и принимать участие в его судьбе они не собирались; даже имея возможность помочь, они этого не делали. Оставшись в одиночестве, Реваль начал пить, слонялся ночами по городу или просиживал дни на берегу с бутылкой. Через три месяца безработного существования мать начала прятать от него продукты, и если Реваль возвращался домой и заставал семью обедающей, есть ему не предлагали. Всё, что он сделал для дома и семьи за годы, потеряло значение за пару месяцев. Судьба заботливо вязала ему петлю, надеясь, что однажды он не выдержит. Тогда, по привычной схеме заняв денег у соседки на дорогу и первое время, Реваль двинулся по привычному маршруту Агрыз – Новый Уренгой на Север. Через три дня пути Реваль вылез на станции Губкинская города Пурпе. Там требовались рабочие для строительства НПЗ на месторождении Ванкор, принадлежавшем Роснефти. В прорабской на распределении мастер участка, взглянув на крепкого Реваля, определил его в помощники ямобура. Ямобур был установлен на базе автомобиля «Урал» и предназначен для бурения так называемых лунок – отверстий до вечной мерзлоты, куда забивались длинные металлические сваи. Шнек у ямобура был восьми метров длиной, а внутри него помещался ещё один шнек меньшего диаметра, что позволяло вдвое увеличивать глубину бурения. Эта приспособа использовалась, когда с первого забура не удавалось достигнуть вечной мерзлоты. Задачей Реваля было сначала идеально точно насадить на размеченный предварительно геодезистами колышек долото ямобура, а затем разбрасывать лопатой грунт, который шнек поднимал вверх по мере заглубления. Грунт на сорокаградусном морозе быстро застывал, вырастая пирамидой возле шнека. За полчаса бурения выбрасывалось по полтора куба болотного грунта с глиной и липкой жижей, которая прилипала к лопате, поэтому каждые три-четыре броска приходилось её обколачивать, стряхивая грязь. Добровольцев, желающих на такое место, не было, и туда ставили вновь прибывших или тех, кого хотели убрать со стройплощадки, но не могли придумать повода. Проработав там пару недель, они сами писали заявление об уходе, не выдерживая такого темпа работы, который задавал сидящий в тёплой кабине машинист, общавшийся с помощником при помощи жестов. Машинист был заинтересован в количестве лунок, так как на зарплату влиял КТУ (коэффициент трудового участия), а на него влияло количество пробуренных лунок. Реваль по десять часов находился на улице. Иногда во время бурана, когда теплело, раздевался до нательного белья: пот стекал под ватными штанами в валенки. Отдых был только пять – десять минут во время перестановки машины на новую точку; некурящий Реваль просто ложился на снег, восстанавливая силы и переводя дух. Стройка считалась местом «хлебным»: четырёхразовое питание, оплачиваемый проезд и зарплата в два раза выше, чем на «земле», поэтому выбор рабочих был огромным. При малейшем подозрении на заболевание лёгких людей отправляли на землю, где таких зарплат и условий не было. Был случай, когда заболевший работяга побоялся идти в лазарет и умер от отёка лёгких в вагончике.

Вечерами в бараках пили то, что поставлял на месторождение водовоз, молдаванин, имевший возможность тариться в городе, куда он ежедневно ездил заправляться питьевой водой. Никто не возмущался большими ценами – скупали всё подчистую: ошалевшие от труда на морозе люди хотели снять напряжение, других возможностей работягам не предоставлялось. Случались и инциденты: пацаны, считающие себя дерзкими, ночью вызвали такси и рванули в клуб, находящийся в тридцати километрах от участка городка. Там, привыкшие в Челнах к беспардонному отношению к девушкам-мусульманкам, потащил танцевать стоящую на кассе девушку в платке. Дагестанцы, которым принадлежал клуб, эту ситуацию без внимания не оставили. Правую руку, той, которой он тащил девушку за волосы на танцпол, ему сломали ещё в клубе. Чудом вырвавшись, он сумел выскочить на улицу, и, теряя корешей, гопники погнали на такси на месторождение, волоча за собой хвост из трёх машин, набитых спортиками. Реваль проснулся от криков и хлопка пистолетного выстрела на улице. Не одеваясь, в одних валенках он выскочил на мороз. По всему ряду вагонов в полярной ночи, освещённых электрическими прожекторами, дрались люди, к местным уже подъехало подкрепление, и побоище становилось массовым. Дрались тем, что успели схватить: топором и багром с пожарного щита. Возле курилки на снегу сидел Ильгиз, держась за голову, между пальцев пульсируя сочилась кровь. Схватив лежавший рядом с ним молоток, Реваль бросился в толпу дерущихся. Несмотря на шум, защитники рабочего городка оказались в меньшинстве, многие просто заперлись в вагончиках изнутри, пережидая погром, так что численное преимущество было на стороне нападавших. Махнув пару раз по меховым шапкам местных молотком, Реваль в ответ получил ножом по предплечью так, что сквозь распоротые мышцы стали видны жёлтые сухожилия. Пришлось срочно ретироваться в вагончик, где Костя из Нижнекамска, имевший боевой опыт в Афгане, перебинтовал ему руку, предупредив, чтобы в больницу не обращался: с такой раной сразу вызовут милицию. Пришлось залечивать своими силами, засыпая рану стрептоцидом. Прораб, бывший в курсе событий, закрыл глаза на десятидневный больничный, который взял Реваль. Рука зажила быстро, остался только очень характерный шрам, на котором не было следов швов от хирургической иглы. Проработав помощником ямобура пять месяцев, одним весенним днём, когда снег уже растаял и ушёл в песок, Реваль, неожиданно сняв каску, пнул её ногой, словно футбольный мяч, и, не говоря никому ни слова, направился в прорабку. В прорабке, стоя между столов делопроизводителя и инженера ПТО, он объявил: «Всё, я домой». Ему оформили командировочные, спросили, когда обратно, и попутной машиной, везущей документацию в город, отправили на вокзал. Евро в те времена ещё не были широко известны в глубинке, и покупать их в банке на всю зарплату посоветовал ему водитель машины ППУ, в своё время занимавший кресло прокурора Омска, но совершивший смертельное ДТП и отсидевший за это трёшку на посёлке (колония-поселение). Будучи пьяным, он выезжал задним ходом из двора собственной усадьбы и переехал собственную бабушку. Ангелина Фридриховна, сибирская немка, проживала там круглый год, всё лето копаясь в саду, где у неё были устроены парник и пара грядок. Зная характер внука и увидев, что он в пьяном состоянии пытается выехать со двора, она кинулась закрывать ворота и была сбита ничего не видевшим в тот момент внуком. Увидев, что натворил, прокурор сам вызвал «скорую» и следователя. Отказавшись от помощи влиятельных знакомых, ушёл по этапу. После освобождения он подался на Север и теперь вкалывал на ППУшке, попутно банчил спиртным. Сохранившиеся обширные связи позволяли ему оставаться в курсе происходящих в стране тенденций, поэтому, когда Реваль подогнал ему тёплые сапоги со вставляемыми вовнутрь войлочными чулками, в качестве благодарности он поделился с ним информацией. Однажды во время разговора Реваль пожаловался бывшему прокурору, что зарплату за четыре месяца в тысячных купюрах (тогда ещё пятитысячные не были в обороте) приходится носить с собой, что, конечно, неудобно, потому что оставлять их негде. Он получил рекомендацию перевести всю наличку в недавно появившуюся валюту евро. Что Реваль и сделал уже на следующий день, съездив с водовозом в город. Необходимости в наличных он не испытывал: магазинов рядом не было, а кормили в столовой бесплатно. Те, кому приходилось ездить поездом маршрутом № 111 Новый Уренгой – Москва, полным вахтовиков, возвращавшихся домой после двух поездок, готовы были переплачивать три стоимости железнодорожного билета, купив билет на самолёт, только чтобы ещё раз не увидеть этого кошмара. Пили все, и всех перепившихся работяг сбрасывали на пол вместе с обоссанными матрасами, продолжая пить дальше. На каждой остановке поезд заправлялся алкоголем и закуской, и всё равно не хватало. Проводницы официально сдавали план начальнику поезда от торговли спиртным, после чего начинали работать на свой карман. Перед предстоящим рейсом каждая продавщица набирала у себя в закутке пару ящиков водки и ящик шампанского, на покупку которого раскручивала осоловевших от алкоголя вахтовиков, желавших романтических отношений непременно сейчас и непременно с проводницей. Иногда секс действительно был, но не с тем, кто покупал шампанское, а с тем, кто приходил следом за уже лежавшим к тому времени без сознания на полу предыдущим ухажёром. Успокоенная десятикратной прибылью и выдержав многочасовой штурм от очередного ухажёра, во время которого приходилось с ним выпивать, проводница позволяла себе расслабиться и получить частичку плотской любви. Реваль тоже пил и тоже стоял, ведя беседы с проводницами, прерываемые мычанием лежавших на полу попутчиков-ловеласов. Закалённые тяжёлым физическим трудом на всех широтах и во всех климатических поясах, отсидевшие во всех тюрьмах и лагерях, отслужившие во всех «горячих точках» и гарнизонах, работяги были способны выпить очень много. Поэтому на третьи сутки пути командировочные деньги обычно заканчивались. Закончились они и у Реваля, и тут пригодилась проводнице сотка евро. Понятно, что всю сумму ей никто озвучивать не собирался. Она объяснила, где и как на полустанке можно будет обменять их по-быстрому. План действий она накидала такой: бежишь вдоль зелёного забора до перекрёстка, за ним направо, через три дома железная калитка. Там живёт цыганка, она меняет. Стоянка поезда пятнадцать минут. Ещё поезд не остановился, как Реваль выпрыгнул через заранее открытую проводницей дверь и понёсся галопом от вокзала в глубь городка. Вот нужная калитка, цыганка оказалась на месте. Не задавая вопросов, она достала кошелёк и отсчитала деньги. И Реваль уже мчится обратно, на ходу мысленно обдумывая сделку. Дело в том, что сумма с продажи ста евро вышла ровно в два раза выше, чем та, на которую он рассчитывал. Видимо, деньги дали фальшивые, размышлял он, перепрыгивая через лужи, поэтому и дали так много. В поезде об этих сомнениях Реваль, естественно, распространяться не стал. Угощая проводницу и собутыльников выпивкой, он рассчитывался деньгами, полученными от цыганки, и сомнение в их подлинности могло сильно поменять лояльность проводницы. Только по приезде домой, как следует протрезвев, он узнал, что, пока он ехал в поезде, в стране произошли события, которые привели к резкому подорожанию евро ровно в два раза. Видимо, бывший прокурор из далекой Сибири действительно обладал хорошими знакомыми, которые могли прогнозировать события такого масштаба. Так Реваль заработал восемь тысяч евро и шрам на запястье.