Погоня за панкерой

Папа сказал:

– Я не стану спорить, Зеб. Докторская степень – что-то вроде профсоюзного билета для того, чтобы получить постоянную работу. Она вовсе не означает, что ее обладатель мудр или даже образован.

– Да, сэр. Я узнал об этом, еще сидя на дедушкиных коленях – моего деда Захария, из-за которого все его потомки теперь носят имена на букву «З». Дити, его влияние на меня было таким сильным, что я должен объяснить… нет, это невозможно, я должен рассказать о нем, чтобы объясниться… и объяснить, как я получил эту бесполезную степень.

Хильда сказала:

– Дити, он опять собрался травить байки.

– Тихо, женщина. «Уходи в монастырь; прощай!»[56 - В. Шекспир, «Гамлет». Акт 3. Сцена 1. Перевод М. Лозинского. Разговор Гамлета с Офелией. – Прим. С. В. Голд.]

– Я не принимаю указаний от собственного зятя. Построй монастырь, и я подумаю.

Я держала рот на замке – выдумки моего мужа меня развлекают. (Если это, конечно, выдумки.)

– Дедушка Зак был таким сварливым древним старикашкой, какого только можно себе представить. Он ненавидел правительство, ненавидел законников, ненавидел чиновников, ненавидел проповедников, ненавидел автомобили, государственные школы, телефоны, презирал большинство редакторов, большинство писателей, большинство профессоров, короче говоря, почти все на свете. Но давал очень щедрые чаевые официанткам и носильщикам и изо всех сил старался не наступать на насекомых.

У дедушки было три докторские степени: биохимия, медицина и юриспруденция – и всякого, кто не умел читать латынь, греческий, иврит, французский или немецкий, он считал безграмотным.

– Зебби, а ты умеешь читать на всех этих языках?

– К счастью для меня, дедушку хватил удар во время заполнения налоговой декларации, и произошло это раньше, чем он смог задать мне этот вопрос. Я не знаю иврит, могу читать на латыни, разбирать греческий, читаю и говорю на французском, читаю технический немецкий, понимаю некоторые его диалекты, ругаюсь на русском – это очень полезно! – и болтаю на грамматически неправильном испанском, которого нахватался в кантинах и у «горизонтальных словарей».

Дедушка наверняка считал бы меня неграмотным, поскольку ни одного из языков я толком не знаю, а еще я иногда пускаю в ход расщепленный инфинитив[57 - Инфинитив с отделенной от глагольной основы частицей «to». С XIX в. считается синтаксической ошибкой. – Прим. С. В. Голд.], это привело бы его в ярость. Он практиковал судебную медицину, медицинское право, был экспертом в токсикологии, патологии и травматологии, задирал судей, терроризировал адвокатов, студентов-медиков и студентов-юристов. Однажды он вышвырнул из своего кабинета налогового инспектора и потребовал, чтобы тот вернулся с ордером на обыск, оформленным в соответствии с конституционными требованиями. Подоходный налог, Семнадцатую поправку[58 - Принята в 1913 г., изменила порядок выбора членов Сената: они стали избираться всеобщим голосованием. – Прим. С. В. Голд.] и прямые первичные выборы он считал признаками упадка республики.

– А что он думал по поводу Девятнадцатой[59 - Принята в 1920 г., предоставила избирательные права всем гражданам, независимо от пола. – Прим. С. В. Голд.]?

– Хильда, дедушка Зак поддерживал избирательное право для женщин. Я помню, как он говорил – если уж женщины настолько безумно глупы, что хотят взвалить на себя эту ношу, им нужно поскорее ее отдать; все равно они не принесут нашей стране больше вреда, чем уже наделали мужчины. Лозунг «право голоса – женщинам» его не раздражал, в отличие от девяти тысяч других вещей. Он постоянно жил на точке кипения и в любой момент мог готов был сорвать крышку.

У него было одно хобби: он собирал гравюры на стали.

– Гравюры на стали? – переспросила я.

– Портреты мертвых президентов, моя принцесса. Особенно Мак-Кинли, Кливленда и Мэдисона, хотя не брезговал и Вашингтоном[60 - Эти президенты изображены на долларовых банкнотах.]. У него было удивительное чутье подходящего момента, которое так необходимо коллекционеру. В 1929 году, к «Черному четвергу»[61 - 24.10.1929 г. произошло массовое падение котировок на Нью-Йоркской фондовой бирже. В этой ситуации выиграли те, кто «сидел в шортах», т. е. ставил на понижение стоимости акций. – Прим. С. В. Голд.], у него не осталось на руках ни одной обычной акции, кроме тех, которыми он играл на понижение. Когда в 1933 году наступил «банковский выходной»[62 - 09.03.1933 г. президент Ф. Рузвельт особым указом прекратил работу банков, объявив «банковские каникулы». – Прим. С. В. Голд.], все его деньги, кроме наличности, были уже в Цюрихе, в швейцарских франках. Вскоре гражданам США «чрезвычайным» постановлением запретили иметь золото даже за границей.

Дедушка Зак быстренько рванул в Канаду, обратился за швейцарским гражданством, получил его и после этого проводил жизнь между Европой и Америкой, не боясь инфляции и законов о конфискации, что заставили нас в конечном итоге убрать три ноля со старых долларов и создать нью-доллары.

Так что он умер богатым, в Локарно – прекрасное место, я провел с ним два лета, когда был мальчишкой. Его завещание было составлено в Швейцарии, и налоговые шакалы из США не могли до него добраться.

Большую часть он вложил в трастовый фонд, предназначенный для его отпрысков задолго до его смерти, иначе бы меня не назвали Зебадия.

Отпрыски женского пола получали пропорциональные доли дохода без каких-либо условий, а вот мужчинам требовались имена на букву «З», но даже это не давало им ни единого швейцарского франка: было дополнительное условие в духе «сделай или умри!». Захария верил в то, что должен позаботиться о дочерях, но сыновья и внуки должны были отправляться на все четыре стороны и выкручиваться без какой-либо помощи от предков. Они должны были вкалывать, пока не заработают, накопят или добудут – не попав при этом в тюрьму – сумму, равную их доле капитала в трастовом фонде. Только тогда им начинал с нее капать доход.

– Сексизм, – сказала тетя Хильда. – Грубый, неприкрытый сексизм. Любая феминистка плюнула бы на его старые грязные деньги, услышав о таких условиях.

– А ты отказалась бы, Язва?

– Я? Зебби, дорогой, ты не заболел? Я бы тут же загребла их обеими руками. Конечно, я всегда за права женщин, но я не фанатик. Язва хочет, чтобы ее холили и лелеяли, и мужчины в этом хороши, это их природная функция.

– Папа, тебе не нужна помощь, чтобы с ней управляться?

– Нет, сынок. Мне нравится холить и лелеять Хильду. И я что-то не вижу, чтобы ты «управлялся» с моей дочерью.

– Я не смею, ты же мне сказал, что она прекрасно владеет карате.

(Это правда, папа сделал все, чтобы меня научили всем грязным приемчикам.)

– Когда я закончил школу, папа вызвал меня на разговор. «Зеб, – сказал он мне. – Пришло время. Ты можешь выбрать любой университет, какой захочешь, и я оплачу твою учебу. Или ты можешь взять все свои сбережения и в одиночку пробовать добиться своей доли в завещании дедушки. Решай сам, я не буду на тебя давить».

Мне тогда пришлось хорошо подумать. Младшему брату отца перевалило за сорок, а он все еще не получил наследства. Размер трастового фонда был таков, что для получения своей доли наследник мужского пола должен был разбогатеть собственными усилиями – стать как минимум состоятельным – после чего он тут же становился вдвое богаче. Но учитывая, что половина населения этой страны живет за счет налогов небольшого числа граждан, сегодня не так легко разбогатеть, как это было в дедушкины дни.

Выбрать оплаченное папой обучение в Принстоне или Массачусетском технологическом? Или плюнуть на это и попытаться разбогатеть, имея за плечами только школьное образование? Я немногому научился в старших классах, поскольку специализировался на девушках.

Поэтому мне пришлось серьезно и долго подумать. Примерно десять секунд. Назавтра я оставил дом, имея при себе чемоданчик и жалкую сумму денег.

Осел я в кампусе университета, который был хорош двумя вещами: курсы подготовки офицеров резерва для аэрокосмических сил, которые бы взяли на себя часть платы за обучение, и факультет физвоспитания, где готовы были дать мне стипендию в обмен на ежедневные синяки и ушибы, а также за то, что буду выкладываться по полной на всяческих соревнованиях. Сделка эта меня устроила.

– Чем ты занимался?

– Футбол, баскетбол и легкая атлетика – будь у них возможность, они бы заставили меня подписаться на что-нибудь еще.

– Я думал, что ты упомянешь фехтование.

– Нет, это другая история. Но стипендии все равно не хватало. Поэтому я ради еды подрабатывал официантом в забегаловке – еда была такая, что тараканы разбегались. Но это закрыло дыру в бюджете, и я пополнил его репетиторством по математике. Так я начал сколачивать капитал, чтобы пройти квалификацию.

Я спросила:

– Разве репетиторством по математике можно хоть что-то заработать? Я занималась этим еще до смерти мамы, и почасовая ставка была низковата.

– О, это были занятия особого сорта, моя принцесса. Я учил юных обеспеченных оптимистов не зарываться, набрав «стрит», и тому, что покер – вовсе не азартная игра, в отличие от крэпса, и что она подчиняется математическим законам, которые нельзя игнорировать безнаказанно. По словам дедушки Захарии: «Человек, который ставит на жадность и нечестность, редко ошибается». Удивительно много жадных людей, а выиграть у нечестного игрока даже легче, чем у честного… и никто из них, как правило, не умеет подсчитывать шансы при игре в крэпс, особенно на побочных ставках, или подсчитывать шансы в покере, то, как они меняются в зависимости от количества игроков, от того, где кто сидит относительно сдающего, и как рассчитывать вероятности, когда карты ложатся на стол.

Вот с тех пор я и не пью, моя дорогая, кроме особых случаев. Любая «дружеская» игра заканчивается тем, что некоторые остаются внакладе, другие остаются с прибылью, и тот, кто намерен попасть во вторую группу, не должен быть ни пьяным, ни усталым. Папа, тени удлиняются, и я не думаю, что кому-то еще интересно слушать, как я добыл свою бесполезную ученую степень.

– Мне интересно! – воскликнула я.

– И мне! – добавила тебя Хильда.

– Сынок, ты проиграл это голосование.

– Хорошо. Получив диплом, я два года провел на действительной службе. Небесные жокеи – еще более оптимистичные ребята, чем студенты, и денег у них побольше. А тем временем я продолжал изучать математику и инженерные дисциплины. Меня отправили в запас как раз вовремя, чтобы снова призвать на Войну Судорог. Обошелся без ранений; я был в большей безопасности, чем гражданские. Но это отняло у меня еще год, несмотря на то, что бои практически закончились, когда я прибыл на место несения службы. Это сделало меня ветераном со всеми ветеранскими льготами. Я отправился на Манхэттен и снова пошел учиться, уже в аспирантуру. Педагогика. Поначалу совсем несерьезно, просто хотел использовать свои ветеранские льготы, одновременно наслаждаясь возможностью снова побыть студентом. Большую часть времени я занимался накоплением денег, чтобы добраться до своего наследства.

Я знал, что в педагогических университетах самые тупые студенты, самые глупые профессора и самые идиотские курсы обучения.

Записавшись на вечерние лекции по общим предметам и очень непопулярные утренние – на восемь утра, я рассчитывал потратить большую часть своего времени на изучение фондового рынка. И я изучил его, работая на бирже, прежде чем рискнул хотя бы десятью центами.

В конце концов, мне пришлось выбирать тему для исследования или отказаться от прелестей ученической жизни. Мне надоела учеба, это был торт из сплошного безе, без всякой начинки, но я держался, потому что знал, как надо отвечать, когда ответы – это всего лишь мнения, а единственное мнение, которое имеет значение, принадлежит профессору. И знал, как справиться с вечерними лекциями по общим предметам: надо просто купить готовые конспекты. Прочитай все, что когда-либо опубликовал профессор. Не пропускай лекции слишком часто, а когда приходишь, приходи пораньше, садись в центре первого ряда и убедись, что проф ловит твой взгляд, когда смотрит в твою сторону, то есть попросту не отводи глаз от него. Задай ему тот единственный вопрос, на который он точно сможет ответить, потому что ты вычитал его в одной из опубликованных работ – и называй свое имя, когда вылезаешь с вопросом. К счастью, такое имя, как «Зебадия Картер», легко запомнить. Эх, семья, я получил отличные оценки по всем курсам и семинарам… поскольку я не изучал педагогику, я изучал профессоров педагогики.

Но от меня все еще ждали, что я сделаю «оригинальный вклад в человеческие знания», без которого кандидат не может получить докторскую степень в большинстве так называемых дисциплин… а в тех немногих, где этот вклад не требуется, нужно пахать как лошадь.