Рассвeт

на землю.

Итак; я получил многочисленные ушибы по всему телу; и головы и своих

внутренних органов. Были переломлены кости мои, и сломлен позвоночник.

Кровь выпущен. Думаю; остались лишь капли. После мощного удара поезда

дыхание прекратилось (перебило). Сердце остановилось (замерло). Дух мой и душа моя покинули тело моё. Произошел трагический случай; разрыв. То есть, наступила смерть.

Поезд, видимо, последовал дальше. Если бы он остановился, то труп мой оказался бы в морге. Надо полагать, что мой гость (собутыльник) наблюдал за происходящим событием. Взяв меня за ноги, он оттащил мёртвое тело в лес и бросил его зверям.

Я помню: во время оживления трупа рот был широко открытым; туго набитым землей и травой. Глубокие царапины были на лице и на животе моём. И поэтому я говорю: от мощного удара рот широко открылся. И сын человеческий зубами своими пропахал землю.

Казнили меня с пятницы на субботу; поздним вечером, или же в полночь. Оживили труп ранним утром, на рассвете. Я только не знаю; была ли тогда суббота, или воскресенье. Помню; тошнота от трупного запаха выворачивала мне всю внутренность. Исходя из того, что пережил, я говорю: труп мой был оживлен в воскресенье, 06.06.1976., через 28 часов после того, как мои силы (дух и душа) покинули тело моё.

Запомнил я также как происходило оживление смердящего трупа. Я в то время почувствовал глухой, но мощный удар по всему телу, как будто какая-то могущественная Сила выбросила меня из глубокой ямы. Такие удары уже не забываются. Мой дух лишь на один миг увидел тело целиком. Труп лежал на боку. Думаю; себя я увидел в тот самый момент, когда переворачивался с живота на спину. Потом я видел только лицо своё, отвратительное. И видел кисть левой руки. Я сам чистил лицо своё. Кровь моя, смешанная с землей, засохла на поверхности глубоких ран. И лесные насекомые сплошной чёрной массой закрывали лицо моё. Это пиршество голодных (и мелких) творений ярко освещали ультрафиолетовые лучи. Видимость была отличная. Цвет яркого света был точно таким, каким я видел его при смерти, во время казни. В обеих случаях свет был тот самый; очень яркое было освещение.

Воскрешал я долго; своё лицо видел продолжительное время. Рот был широко открытым, туго набитым землей и травой. Поэтому мне было очень тяжело тогда. Более тяжёлых минут в жизни, чем очистка своего рта, у меня больше не было. Рука моя не хотела подчиняться духу моему, пальцы мои были нечувствительными, они не сгибались. Я очень спешил, старался как можно быстрее закончить чистку. Но в то же время я сопротивлялся той невидимой Силе, которая оживляла труп. Я действительно не хотел делать то, что делал. Невидимые Силы трясли меня сильно, и я не мог остановиться. Меня сильно тошнило. Тот неприятный трупный запах я не могу забыть до

сих пор.

Я долго не мог вытащить деревянную палочку из рта, небольшой сучок,

который застрял там. Земля во рту была плотная, сильно спрессованная. И я думаю; сучок во рту говорит мне о том, что сотворённый Адам встал поперёк горла Творца. Другого объяснения у меня нет; Отец Бог подарил мне сучок на память. Я смотрел на себя сверху и отчётливо видел как очищал лицо своё от засохшей крови и грязи. И запомнил то, что сказал мне невидимый Творец: «Человек! Сотвори себя сам!»

Кадр резко сменился; я увидел лес, и при обычном свете. Было утро, рассвет. Лежал я на спине, и неподвижно; как будто крепко спал и только что проснулся. На душе был покой, и я с великим удовольствием слушал пение птиц. И вскоре перед моими глазами пронеслись ясные картины последнего времени; бессмысленный спор и избиение. Я соскочил со своего места как солдат, которого подняли по тревоге. И не успел я встать на ноги свои, вдруг почувствовал сильную боль; и головы, и всего туловища. Так же я в тот момент почувствовал явную, неподъёмную тяжесть. И тут же; моментально провалился в пропасть. То есть, я потерял сознание. Когда снова очнулся, уже наоборот, я почувствовал небывалую лёгкость. И как бы парил в облаках небесных, был пушинкой, и пылинкой. Мне было хорошо. В то время я вообще не думал; вопросы не возникали. Но через некоторое время я опять почувствовал боль. Сильнее всего болела голова. Она раскалывалась. Мне казалось; голова моя большая. И тяжёлая; неподъёмная и неудержимая. Это уже на самом деле было так. Я очень хотел попить воды. Это желание моё не объяснимое. Я так сильно хотел пить, что долгие годы потом не мог утолить жажду. В то время во рту было сухо, и слюны не было (земли там ещё было много). Я пытался встать, но туловище своё почти что не чувствовал. Ноги не слушались меня, и только левая рука помогала мне; глаза свои я открывал пальцами. В голове моей существовала лишь одна мысль: «Надо идти!»

«Величайшая из книг – книга жизни, которую нельзя ни закрыть, ни снова открыть по своему произволу.» (А. Ломартин)

Возвращение

Я с большим усилием переворачивался с боку на бок, со спины на живот. И таким образом медленно двигался к светлому будущему, и не думал о великой славе. Алая была заря.

Время от времени я пытался утолить жажду, сосал землю. Хорошо, что место было болотистое. И хорошо, что перед моими глазами появлялся сын, которому тогда не было и года от роду. Он звал меня, и я спешил к нему, в отчий дом.

Я тогда не мог даже предположить, что был мёртв и ожил. Не до этого было мне. Оживлённый мой труп находился в критическом состоянии; на

грани жизни и смерти. То и дело я падал в пропасть, очень часто парил в

облаках небесных. Получается, что я много раз терял сознание. То прощался я с родными и близкими, теряя надежду, то вспоминал противника своего и

в ярости говорил ему: «Я доберусь до тебя!»

Долго ли я карабкался, выходя из леса, сказать не могу. И это не имеет большого значения. Главное, раненный зверь (я) стал видимым; его (меня) кто-то нашел.

Я лежал на бетонке. День был ясным, солнечным. Меня окружали люди, обливали водой. В их глазах я увидел жалость и удивление. Милиционер, наклонившись к моему лицу, что-то спрашивал. Видимо, это он открывал мои глаза. Кажется, я не смог ему ответить, сил не было. Но чувствовал, как меня перекладывали, возили. Похоже, что я часто терял сознание. Очнулся в больнице. Сильно болела голова. И сильно я хотел попить воды, жаждал. Я очень хорошо это запомнил. Одна медсестра бросила на кровать мокрое полотенце, и сказала мне строгим голосом: «Почисти лицо своё, алкаш несчастный!»

Я каждый день старательно чистил лицо своё, и не думал о будущем. И прошлое не вспоминал. Но однажды в нашей палате собрались врачи (люди в белых халатах). Сосед по койке сказал: «Больной умер. Его зарезали ножом во время ссоры после застолья. Пьяным он был.»

После того, как вынесли труп из палаты, я вдруг начал вспоминать своё прошлое. Спрашиваю у самого себя: «Что это я здесь лежу?» И говорю себе: «Надо идти домой, в отчий дом, к сыну!»

Решение было принято сознательно. Потому что вспомнил, куда я так спешил. Пытался встать, но ноги не слушались меня. Не чувствовал я их. И взбесился, потому что не мог смириться с этим. Кое-как я сбросил себя с больничной койки, упал на пол. Но «ангелочки» подняли меня и уложили на место, укололи и успокоили. Я уснул. Когда проснулся, повторил попытку встать на ноги. И опять неудача постигла меня. Но мысль; «Надо идти!», не давала мне покоя. Думаю, я надоел там всем, так как меня невозможно было удержать. И однажды я всё же встал на ноги свои; стоял возле своей (больничной) койки, обеими руками держался за её железную спинку и дрожал от собственного бессилия. Я говорю вам чистую правду; такое не забывается. Мне тяжело было удерживать голову свою, «большую», и не мог я тогда самостоятельно передвигать ноги свои, они тащились по полу. И мне больные говорили: «Парень! Лежать тебе надо! У тебя сотрясение мозга!»

Но я презренно молчал. Потому что в моей памяти сохранились более тяжёлые минуты; возвращение с того света. И после пробуждения выползать из леса мне было нелегко. И поэтому покой меня уже не устраивал.

Сколько времени понадобилось мне для того, чтобы заставить ног своих идти, я не знаю. Помню одно; они всё же пошли. И я добровольно ушел из палаты милосердия.

Шёл я медленно, еле передвигая ноги свои, широко расставив локти. Я

старался сохранить равновесие, чтобы не упасть. Думаю; если вдруг упаду, то не смогу встать. Значит, голова моя всё же соображала. Но глаза мои ещё не открылись полностью, и поэтому я шел гордо опрокинув голову назад, чтобы видеть свой путь. О том, что моя дорога (тропа зверя) ведёт меня к светлому будущему, я не знал.

Когда я находился в больнице, смотрел на себя со стороны. Зеркало было «кривое»: я видел там сильно опухшее лицо. Узнать себя было очень трудно. Я помню; украшали меня настоящие синяки, большие ссадины и глубокие царапины. Кончик носа отсутствовал; как будто срезали его. Мой внешний вид был ужасным. Вся одежда моя была в крови, и она уже давно засохла. Я шел по улице районного центра и ревел как зверь от невыносимой тяжести и нестерпимой боли. Пытался я тогда убежать от самого себя. И шел в отчий дом, к сыну. Люди в страхе уступали мне дорогу. Я у них спрашивал, где вокзал, но они не понимали меня. Одна пожилая женщина прикрыла рот свой краешком платка, неожиданно увидев меня, и протянула руку в сторону вокзала. Она поняла несчастного, и осчастливила его. И я всё же дошел до вокзала. Приложив огромное усилие, ползком по ступенькам, я смог сесть в электричку. Вагон был почти полным, но пассажиры быстро освободили его. Получается, что я действительно был страшным. И со всех сил своих старался не проспать свою станцию. В рабочем поселке меня окружили любопытные люди. Они смотрели на меня с опаской, как будто к ним явился настоящий зверь. Для многих я был неузнаваемым. Почему-то мне было понятно это. Мастер спросил: «Где ты так долго пропадал?» И распорядился в срочном порядке отправить меня в больницу. Врачи дали мне справку, что я нежилец. Они определили это без всякого обследования. Начальник ПМС уволил меня с работы по моему собственному желанию, без отработки. Жилой вагончик я сдал, по установленному законному порядку. Переехать помогли мне мои родственники, так как я еле-еле двигался. И даже говорить мне было трудно. Я думал: «Долго жить не смогу». Но судьба распорядилась иначе. Мать моя не бросила меня; ещё раз выходила сына своего, приложив все свои силы. И бабушка моя (очень сильная женщина) несла на своих плечах тяжёлый груз ради благополучия семьи. Помогали мне и братья и другие добрые люди; родственники и односельчане. Вместе мы всё же победили смерть; я стал трудоспособным. Колхозные лошади верно служили мне, своему «Царю», показывая немощному человеку пример выносливости и терпения. И я молча трудился во благо своё.

«Наша жизнь измеряется усилиями, которых она стоила нам.» (Ф. Мориак)

Это так. Какие я приложил усилия для того, чтобы прожить 48 лет после того, как невидимые Силы оживили мой искалеченный труп, одному Богу известно.

Недосягаемая высота

Осенью 1977 года нас навестил мой двоюродный брат. Он жил и работал

в Нижневартовске, но в то время учился на бурильщика, в Саратове. Рустам

сказал: «На Севере, и особенно в Бурении, заработки очень большие». И он пригласил нас к себе; в училище набирали новую группу.

Я боялся поступить в училище. Потому что после несчастного случая я был очень слабым; как умственно, так и физически. Думал, что у меня не получится пройти медицинскую комиссию; и учиться я не смогу, и работать в бурении у меня не хватит сил. Я действительно был немощным, но всё же понимал, что переезд будет рискованным шагом. Такая высота (Освоение Крайнего Севера) казалась мне недосягаемой.

Я работал конюхом в колхозе и зарабатывал тридцать рублей в месяц. И для того, чтобы жить самостоятельно, этого было мало. Но тем не менее, у меня не было желания ехать на Север за длинным рублем. И я подумал: «Рифат никогда не выезжал из деревни, и поэтому ему будет трудно найти дорогу. Мне надо будет сопровождать брата до Саратова.»

Решение было верное. И поэтому удача улыбнулась мне неожиданно. Мастер производственного обучения уговорил меня остаться. С УБР-2 дали им (ТУ-17) разрешение принять нас в училище. И медицинскую комиссию я прошел без проблем. Про травму молчал, и на своё здоровье не жаловался. Видимо вспомнил, что я солдат. И удивительным образом сделал крутой поворот на своём жизненном пути.