Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том
– Ты сегодня нам много лгала, – жестко проговорила она. – Не думай, что кого-то обманула. Его Светлость тебе не доверяет. И твоим слезам тоже… Так что не пренебрегай его советом – тихо дожидайся, когда за тобой явится супруг. Это твоя постель, – указала она на ближайшую от двери кровать. – Задвинь за мной засов и открывай только женщинам. Следуй правилам, госпожа Совиннак.
Соолма вышла. Затворив за ней дверь, Маргарита оглядела безлюдную комнату: пять кроватей с высоким, годным под вешалку, изножьем, семь дорожных сундуков у стены, кувшин с парой чашек на подоконнике… На ее кровати, поверх соломенного тюфяка, лежали три простыни, подушка, тонкая перина и красивое стеганое покрывало из узорной камки – для полного набора не хватало лишь продолговатого валика и полога. Девушка заправила постель и, не раздеваясь, упала в нее. Окошко в комнатке, без стекла и прикрытое ставенками, вполне годилось для того, чтобы выпрыгнуть из него тоже, но стоял такой холод, что Маргарита решила сначала согреться и всё обдумать.
«Раз меня поселили в комнату с окном, – кутаясь в теплое покрывало, думала она, – и не заперли, значит, ничего дурного со мной делать не собираются. Уже чего-нибудь сделали бы, если бы хотели. Лодэтский Дьявол, конечно, видел меня нагой и… Только злился на меня и кричал… Непонятно, что там у него между ног, вроде всё на месте, но ведь мог и подложить чего-нибудь… Боже, что же эта черная дама обо мне думает? Она точно поняла, куда я смотрю… А если ему расскажет! Стыд какой! Но Оливи и дядюшка, скорее всего, правы – Лодэтского Дьявола и впрямь оскопили в Сольтеле, иначе нашел бы себе красивую спутницу, а не настолько страшнючую, всё же он герцог. Лодэтский Дьявол с этой дамой вместе, чтобы никто не догадался о его постыдном увечье, – и раз он скопец, то грязные стишки Блаженного не исполнятся. А что палачи умерли – это совпадение. И сон – совпадение: там они висели вниз головой на эшафоте… Невероятное, жуткое совпадение. У меня же не всё так скверно – обещали отпустить… Благородным поведение этого варвара, конечно, тоже не назовешь, но меня никто не тронул, даже лечили, какие-никакие одежды дали и неплохое постельное убранство… Вот выброшусь я из окна и чем буду оправдываться на суде у Дьявола? Тем, что бродяге поверила? Или сновидениям? "Что тебе сделал Лодэтский Дьявол?" – спросит настоящий Дьявол. А я ему: "Да, мне перевязали лицо, дали одежды и личное ложе с ценным покрывалом, но сильванские исподники! Нет, я не могла дальше жить…" Вряд ли повелитель Ада посочувствует… Подожду вескую причину для страшного греха и Пекла».
________________
Пригревшись под покрывалом, пленница Лодэтского Дьявола незаметно забылась сном. Ей виделось лицо любимого мужа, Ортлиба Совиннака, окрашенное в нежно-розовый цвет, – супруг наклонялся над ней, что-то говорил, но она ничего не слышала и силилась сказать, что в плену у Лодэтского Дьявола. Внезапный, громкий звук разрушил эту грезу – кто-то так сильно колотил в дверь, что она тряслась на петлях.
– Довай отпёровай-то! – донесся бодрый женский голос. – Не одна-то цдесь сплять!
Маргарита вылезла из постели, перекрестилась у двери и несмело сдвинула засов. Вскоре она увидела молодую девушку с приятным, добрым лицом, заслонявшую своим пышным телом весь дверной проем. Большая девушка отличалась не только недюжинной силой, но и огромной грудью, крутыми бедрами и тонкой для столь щедрого сложения талией, какую подчеркивал широкий красный пояс с кольцами латунных блях. Ее полураспущенные русые волосы тонули в лентах, у шеи – разноцветные грозья бус, на грубых ботинках – драгоценные пряжки с самоцветами.
– Привец, меня-то цвать Хе́льхой, – сказала она по-орензски.
За ней на пороге появилась худощавая, невысокая, длинноносая женщина средних лет – где-то за тридцать, с большой родинкой над большим, улыбающимся, полным крупных зубов ртом. Как и Хельха она не носила головного убора, хвастливо демонстрируя на темных, забранных в пучок из кос волосах все свои «сокровища» разом – заколки, бусины, стекляшки. Одевались обе иноземки по-варварски роскошно – ярко, безвкусно, неопрятно. На их шелковых рукавах и юбках отчетливо темнели следы от золы и пятна от жира…
– Герра́та, – представилась вторая женщина. – Я тобе есть цнесла, – всунула она Маргарите деревянную дощечку, на какой лежала сваренная в бульоне лепешка с чечевицей.
– Превеликое спасибо, – ответила Маргарита. – А то я и не помню, когда кушала в последний раз…
– Оно цразу видною-то! – с жалостью в голосе сказала Хельха. – Ну у нас-то хоть полопай от пузу, горёмыка…
Хельха открыла один из сундуков, достала перину и простыни, после чего начала застилать следующую от кровати Маргариты постель. Геррата, прислонившись к стене, разглядывала пленницу, а та принялась трапезничать, сидя на своей кровати. За богатую лишениями жизнь девушка отлично знала, как кушать такое блюдо, и ловко справлялась, не давая чечевице выпасть из лепешки. Хельха одобрительно на это посмотрев, взяла кувшин и налила чашку воды для Маргариты.
– И видною-то, чо ты иц простых! – удовлетворенно проговорила Хельха. – И рац есть-то не дура – то ужо есть не дура. Так у нас-то говорют!
Редкие люди хвалили Маргариту за ее разум, поэтому симпатичная толстушка сразу ей очень понравилась.
– У вас это где? – осмелев, спросила она.
– Я и Хельха с острову Утта, – присаживаясь рядом с Маргаритой, ответила Геррата. – Это невеликой остров меж двух морёв. Над им Ладикэ властвует, но кого тама токо нету. Без образованьёв всяковых на четырёх слогах щебесщаем, а кто-то есшо и бронтаянский цнает! Правда… писывать и читывать никто не умееца… С Утты я, Хельха и есшо повар. Его цвать Гёре. Я ц ним! Так чо ты дажо и не смотри на ёго стороны́, а то худо будёт! – повысила голос женщина. – Я мочь быть доброй и подмогать тобе. А мочь быть недоброй! Лучшею тобе меня не цлить! Мы с Гёре всех цдесь кормим. Голодною быть! Яцни́ла?
– Уяснила, уяснила … – поспешила успокоить темпераментную даму Маргарита. – Не волнуйтесь: я замужем.
– Так, чоб ты цнала! – спокойнее продолжила говорить Геррата. – А Хельха с О́львором. Это рыжий, со шрамами, кой тобя сыщал. А есшо цдесь почиваеца Эми́льна. Она бродяжка и чёрт цнает откудова. Прибилась к нам есшо в Сиренгидии, говорит из Орифа, а сама чёрнявая, как ворона. Эмильна с А́ргусом. Это тот крациво́й, в безжо́вом пласщу, кой тожо сыщал тобя. Аргус – второй послю герцогу человек, ёго войцковой наместни́к. Так, чоб ты цнала… А есшо цдесь, у око́н, ложо Соолмы, но она не ночёвать ц нами. Она с герцогом, коль ты есшо не поняла, то на всяк злучай говорю.
Маргарита кивала перемотанной бинтами головой, откусывала от лепешки и утирала разбитые губы.
– Я и тобе, ецли надобно, сысщу нёзанято́го, – подмигнула Геррата. – Дай цнать, коли так.
– Шпажибо, – с жующим ртом, поторопилась ответить Маргарита. – Не нато. Я жамушем, – повторила она.
– Ну тода-то не зырь на назших-то, – грозно сдвинула брови Хельха. – А то про телёса-то твойные ужо все тресщат. Кто их тока не навидался-то!
Маргарита покраснела под повязкой, понимая, что это сущая правда.
– И мой Ольвор-то видал! И Аргус-то! И Ло́рко-то! Это тот, кто первой-то тобя сыщал. Он-то трепло, экого цвет-то не цвидывал. Так чо все-то ужо всё цнают-то, поди! И дажо Э́орик-то тобя видал! Это с носом, кри́вывом таковом. Скоко раз-то ёму ёго ужо били – он и сам цабыл-то. Этот-то помалковать будёт. Он-то так маненько говори́т, чо ужо ёдва ль говорит.
– Но парень цолотой! – оживилась Геррата. – И нёзанятой! Болтал бы хоть самую малость побольшею – любая б с им повязалася.
– Он-то с назшим-то герцогом ц самогу начолу-то, – перебила ее Хельха. – Есшо со Цвященной-то войны в Цольтеле. Говорют, до неё-то прям пелся чижиком, а нынчо сыч-сычом…
– Ох да бёда-бёдааа… – протянула Геррата. – А мы при кухне все трое цлужим: я, Хельха и Гёре. И ты с нами цавтру тожо. Аразак сказжал, чо ты раньшою в кухне цлуживала – вот герцог тобя туда и поцтавил. На приборку быть: со штолов там тёрывать всё, полов мётлять, – нецложное!
«Будто прошлое стало настоящим, – грустно усмехнулась Маргарита. – Возвратилось грубое белье, платье-мешок и кухня… Сколько же посуды здесь надо будет начистить! И Гюс Аразак вернулся… И снова один Ортлиб может меня спасти…»
Хельха и Геррата показали Маргарите кухню, обеденную залу, небольшую женскую уборную в полуподвале и при ней мыльню, где можно было наскоро протереть тело, если нет желания идти в более удобную баню. Такого желания Маргарита не имела: мраморная купальня, похожая на царскую палату, как о ней говорили, находилась по соседству с ратушей, а что за помещение для омовений было в полуподвале, пленница предпочла не выяснять. Комнатушка при уборной, закрывавшаяся на засов, ведро воды, нагретое брошенным туда раскаленным камнем, льняное полотенце и оливковое мыло ее вполне устроили, – она с наслаждением отчистила себя от запаха Идера Монаро и будто почувствовала себя немного легче.
Добрая Хельха позволила пленнице пользоваться своим зеркальцем и гребнем. После обеда соседки Маргариты ушли к своим любовникам, и комнатка на третьем этаже осталась в ее распоряжении. Соолма принесла мазь для лечения синяков, белый головной платок, запасное белье, а также совсем новую кисть для чистки зубов, меловой порошок для этой же цели и даже пузырек аптечного эликсира для полоскания рта. Перед сном Маргарита сняла повязку и увидела, что отеки с лица сошли, правый глаз стал открываться, только жутко посинел. Намерение выброситься из окна она пока отложила: ее пребывание в плену складывалось лучше, чем она представляла. Засыпая, девушка помолилась и попросила Бога, чтобы супруг ее не забывал, старался спасти и очень скоро спас, а вот Лодэтский Дьявол позабыл о ней, а еще лучше куда-нибудь исчез.
________________
Первый завтрак для войска Лодэтского Дьявола проходил в ратуше с пяти до шести утра, в час Воздержания, когда Экклесия порицала трапезы. Но лодэтчанам, грешникам и наполовину язычникам, было наплевать на то, что так быстрее наступит Конец Света. И вечером они трапезничали в час Воздержания, и второй завтрак начинался в ратуше с полудня – в час Веры, в час молитвы, когда тоже считалось неправильно обильно кушать, а правильно – сходить в храм на службу.
Весь день солнца, тридцать седьмого дня Смирения, северяне обустраивались в Элладанне, разграбляя город. Одни дома они заняли под жилье, другие под госпитали, конюшни, склады, лупанары; до ночи через ворота въезжали телеги с припасами, разряженными девками, хмельным…
Затем наступила медиана. С четырех часов утра колокола стали привычно оповещать мирян о времени, словно никто не захватывал город. С этого же времени ратуша пробудилась – захлопали двери в коридоре, затопали тяжелые шаги, загудели мужские голоса – и гудели они до середины шестого часа. Маргарита выходить из своей спальни боялась. Только в шесть часов без одной триады часа она решилась выглянуть за дверь. Далее, повязав на голову платок, прикрыв лоб и шею, пленница отправилась простым маршрутом: с третьего этажа в парадную залу, из нее – в обеденную залу. Раньше там, в обеденной, устраивались праздничные пиршества для патрициев Элладанна. Теперь за длинным буковым столом уместилось сотни три крепких мужчин разбойничьего вида, залу наполнила непонятная громкая речь, скатерти исчезли, а вместо стульев появились скамьи из трактира.
Маргарита робко вошла, не понимая, что ей делать. Геррата у буфетного стола увидела ее и замахала рукой. Маргарита, не глядя ни на кого, пошла туда, где розовели три великих медных блюда: с вареными яйцами, лепешками и початой сырной головой весом в половину таланта. Тем временем шум в обеденной зале стих: головорезы с любопытством осматривали избитое лицо девушки и оценивали ее хваленую фигуру. Несмотря на мешковатое платье, Маргарита чувствовала себя голой, а еще грязной.
– Не мямлись и не мнись! – сказала Геррата, вручая Маргарите лепешку на дощечке, вареное яйцо и кусок сыра. – Где твоя чашка? – спросила она и тут же сама ответила: – Ах да… у тобя её нету. Давай-ка сиживай к штолу. Я сысщу тобе чашку. Нось ее всёгда ц собою, когда сюда ходить. Первый цавтрак и второй – нёхитры́е. Так, чоб ты цнала. Пирогов маршпановых не жоди. А на обеду ужо лопаем цнатно: с пяти до шости. Да-да, тожо в час Воздершанию – кода ты на войне, то можною… Да и корми их раньшою, не корми, – всё одно до отбою закладывать будют. И пиво, и вина пьём – коль и тобе синячить по сердцу, то не обидим, но всё до вечёру. Как кончить есть, не ходи – ходи в кухню. Там – на тряпку и мётлу. Хельха подмогёт и подсказжёт. А сщаз ходи и сысщи себе месту.
Маргарита с ужасом оглянулась на улыбавшихся ей разбойников.
– Можно я в кухне покушаю? – спросила она. – Или после. Я же буду здесь прибираться.
– Ниет, в кухне незьзя. Герцог воспретил тобя пущать туды без надзору. Цледить за тобою, чо ли? Дёлов других ни у кого нету? А послю трапешного часу цдесь никто ужо и не зжрет – токов закон. Увидют, чо ты цдесь лопать в одиночку – удумают, чо мы с Гёре тобя лакомим, – тобе жо худо будёт или есшо худее, коль удумают, чо ты наворовала. Тут всяковое быть. И в шпальня́х незьзя: крысов пло́дить токо! И везде незьзя, окромю обедной иль кухни. Ты ходить – все за тобою ходют – везде быть грязи, а виноватые цтанемся мы ц Гёре! Нам тока бяда напрацная и тобе тожо. И в наш цвет тобе пора ходить, гаспажа… Да не боизь ты их! Они не кусаюца, разве чо куснут, и то по любвови, – весело хлопнула Геррата оробевшую девушку по плечу. – Сщаз сыщем тобе месту… Эй, Эорик! – закричала она по-лодэтски. – Поухажива́й за гостьиею герцогу! Мёстов ей сыщи!
Мужчина с перебитой переносицей молча подвинул соседа слева и встал, показывая куда идти.
– Ходи-ка давай! – легонько подтолкнула Маргариту Геррата. – Он ротно́й глава, и ёго слухаются. А тобе он ничё не сделат. Цолотой парень, – подмигнула она.
Потупив взор, Маргарита с дощечкой в руках прошла мимо головорезов самого жуткого вида. Не поднимая глаз на Эорика, она перелезла через скамью и села рядом с ним за стол. Мужчина с перебитой переносицей сказал «привец» и более не пытался с ней заговорить. Другой ее сосед, вчерашний полуголый здоровяк, нынче надел кафтан, но по-прежнему глуповато улыбался, широко разводя рот, отчего его голова с низким лбом и массивной нижней челюстью, становилась похожей на грушу. Девушка дрожащими руками принялась чистить яйцо, замечая, что за ее действиями все вокруг внимательно следят, и начала краснеть. Так кушать было невозможно, поэтому Маргарита положила очищенное яйцо на дощечку и стала выжидать, пока назойливый интерес к ней стихнет. Постепенно разговоры и смешки возобновились – тогда она стала отщеплять куски от лепешки и сыра. Наконец Геррата принесла сладкий напиток в глиняной чашке, и завтрак уже не показался пресным, вот только после того, как она один раз надкусила яйцо, на нее снова уставились лодэтчане.
«Больше не буду здесь кушать яйца, – решила Маргарита, замечая вожделение в глазах тех, кто сидел напротив нее. – Что они себе рисуют, не хочется и думать! Прощай орензская трапеза – с яйца и до яблока».
Эорик несколько раз улыбнулся ей за то время, пока они сидели рядом. Он пытался ухаживать за дамой, как того требовала Культура: подвинул к девушке миску для скорлупы и отодвинул ее назад. Маргарита невольно разглядела этого мужчину и нашла его квадратное лицо приятным, однако лохматой и неровной стрижкой он напоминал Гюса Аразака. Одевался Эорик не как сильванин и не как варвар: сегодня на нем были серые узкие штаны и хорошо скроенный камзол из светло-серого сукна без каких-либо украшений, кроме глубокого треугольного выреза спереди, соединенного шнурками с пуговицами. Белая рубашка, выглядывающая из выреза, казалась вполне чистой. Пил этот лодэтчанин из дорогой латунной чаши, клал пищу в рот с помощью изящного кинжала, а на его поясе поблескивали посеребренные ножны. Позднее Маргарита узнала, что здоровяка по ее левую руку звали Си́урт и он был единоутробным братом Эорика с разницей в тринадцать лет.
Скушав лепешку и сыр, Маргарита хотела выйти из-за стола, но спрашивала себя: будет ли правильно просто встать и уйти? Не разозлит ли она невежливостью присутствующих? Тем более таких присутствующих, которых ей даже чуть-чуть не хотелось злить.
– Мне надо в кухню, – сказала она улыбающемуся Эорику. – Простите, я вашего языка совсем не знаю. Это не по правилам Культуры: уходить из-за стола, когда другие трапезничают, но я пойду, а то меня ждут. Хорошо? Спасибо… Любезно благодарю за всё… Я пойду, хорошо?
– Пзжалузца, – с трудом ответил Эорик, будто произнесение слов причиняло боль его горлу, и стал шире улыбаться.
Маргарита растянула разбитые губы в плоской улыбке, еще пару мгновений помедлила и резко поднялась из-за стола. Облегченно выдыхая, она шла к кухне, когда ее тронули за плечо. Девушка вскрикнула, обернулась и увидела Эорика – он побежал за ней, чтобы отдать позабытую на столе чашку.
– Ой, – теперь она улыбнулась ему по-настоящему. – Я и забыла! Спасибо. Правда, вы меня напугали… Но всё равно – спасибо.
– Пазжааалзца, – с нежностью во взгляде ответил Эорик.
«Боженька, этого еще не хватало! – испугалась Маргарита. – Он так влюбиться может… Если уже не влюбился. Боженька, забери меня отсюдова!»
________________
Столы и печь в кухне ратуши расположились так же, как в хлебной кухне замка. Стол для уже приготовленных блюд, встал справа от входа, слева виднелась здоровенная плита под колпаком вытяжки. На этом очаге можно было сразу запечь и тушу быка, и еще кучу разных кушаний. За плитой виднелся стол, заваленный поварской посудой и стол для посудомойки. На нем беспорядочно разложили грязные котелки и миски. Зарешеченные окна кухни находились слишком высоко; по глиняной плитке пола рассыпалась то мука, то зерно, то просто сор; желтоватые стены из песчаника напоминали цвет кирпичей дома на улице Каштанов.
У большого центрального стола суетилось девять помощников повара. Хельха прежде всего отправила Маргариту к толстяку, что сгорбился на табурете у очага, повернувшись спиной к другим работникам кухни и демонстрируя две складки жира на соломенноволосом затылке да внушительных размеров зад. Устроив локти на широко расставленных коленях, повар увлеченно читал книжечку под названием «Сердце любви». Маргарита улыбнулась, поскольку знала, что это душещипательное произведение повествовало о бескрайнем мужском самопожертвовании, и оно пришлось по душе Енриити, а Ортлиб Совиннак обозвал роман дуростью. Чуть пройдя вперед, Маргарита увидела хитроватое, круглое лицо повара, уже не молодое, но и не старое, – где-то лет тридцати.
– Здравствуйте… – обратилась Маргарита к толстяку. – Я… госпожа Совиннак…
– Цнаю я, – не поднимая глаз от книги, отозвался повар. – А я Гёре…
С самым серьезным видом, словно читал научные изыскания, он перевернул страницу и замолчал. Маргарита не понимала, что ей делать, – в отличие от повара все в кухне казались занятыми, и не хотелось их отвлекать.
– Кто-то еще будет завтракать? – спросила девушка, показывая на немалый, где-то на ушат, горшкообразный котел, подвешенный за цепь у огня.
– Это до внутрешнёго двору надо цнесть… – с неудовольствием оторвался от чтива Гёре. – До пленняков…
– И много там пленников? – взволновалась Маргарита.
– Полню. Штуков зто… Всей двор позанямали, черти…
Толстяк неохотно отложил книгу, полез деревянным черпаком в котел – и показался знакомый ком овсяной каши.
– А что с пленниками делать будут?
– Да есть мне разница? На опасною или рабскою работу бросют. Кто уцлеет – на цвободу, но токовых с чуток… Ты цдесь будь, ц Хельхой, – сказал он Маргарите, – покудова в обедной пушто не цтанется. Завтра ходи в концу часу или жоди за штолом, покудова все не цходют. Нашему герцогу не по нраву, чо ты быть цдесь. Кухня – это самое ранишное месту у войцку! – подняв к потолку палец, с глубокомысленным видом изрек повар. – А я, цначат, самой важной цдесь чоловек!
Он кликнул двух поварят, и те потащили котел из кухни, а сам Гёре с черпаком наперевес важно зашаркал позади них. Маргарита, солгав Хельхе, что идет в уборную, побежала на лестницу и поднялась на третий этаж. Незнакомая ей простоволосая девушка, одетая в бархатное ярко-синее платье аристократки, подметала в коридоре пол. Решив дерзнуть и нарваться на расспросы, Маргарита прильнула к мутноватому стеклу окна, выходившего во внутренний двор.
Ополченцы, защитники обреченного Элладанна, выглядели как разномастный сброд и мало отличались от пленивших их лодэтчан. Вглядевшись в тех, кто выстроился в очередь за кашей, Маргарита сразу узнала высокого Нинно, хотя его лицо наполовину превратилось в отекший синяк, а на лбу алела содранная кожа. С мольбой девушка уставилась на человека за спиной кузнеца и вскоре убедилась, что в серых от каменной пыли и растрепанных гнездом волосах скрывается лицо Синоли. Вознеся хвалу Богу за то, что ее братья живы, Маргарита обернулась – девушка в коридоре равнодушно водила по полу метлой. Внезапно внизу, на лестнице, показался рыжий великан со шрамами, Ольвор. Маргарита вскрикнула от неожиданности, но потом с невозмутимым видом спустилась к нему, обошла великана и удалилась на первый этаж. Ольвор проводил ее своими водянисто-голубыми, настороженными глазами.
Работу Маргарите назначили простую: приборку обеденной залы после трапез. Как оказалось, мыть посуду, натирать пол, даже сводить пятна со стола не требовалось. «Махни крошков да ходи на раз с веником», – так объяснила пленнице ее обязанности Хельха. Как назло, Маргарита именно в это утро желала подольше задержаться у кухни и у «самого важного чоловека». Тщательно протерев скамьи, буфет и буковый стол, она взялась за метлу.
«Мое положение, по сравнению с пленниками во дворе, просто сказочное, – вздыхала она, по третьему разу подметая пол. – Весна слишком поздно наступила: по ночам еще мерзло. Спать сейчас на открытом воздухе – это верный путь к лихорадке…»
Дождавшись, пока повар останется один в кухне, Маргарита зашла туда.
– Господин Гёре… – как можно ласковее произнесла она, – хотите, я и у вас здесь метлою пройдусь? А то я ничуть не устала… И в комнате сидеть целый день одной неохота. Я скучаааю…
Тот, не отрываясь от своего чтива, пожал плечами и махнул рукой, показывая, что не возражает. Девушка начала подметать, старательно выгребая сор из дальнего угла, за столом посудомойки. Приближаясь к повару, она будто бы невзначай спросила:
– Гёре… Господин повар, а можно ли пленникам давать что-то из одежд? Или покрывал? Я просто так интересуюсь… Из любопытства… Им же холодно там по ночам, а мне их жалко… Как меридианке жалко.
– Одёваны они в погоду, – ответил повар, хитро посматривая на Маргариту поверх книжечки, – а то к утрю одни мёртвяки цтались бы. Нууу, а кто сомрёт – те, цначат, сами виноватые: натепляца нада бы лучшою, когда нас шбирались гублять. Но, – круглое, пухлощекое лицо повара стало еще более хитрым, – ецли я дам покрывал – никто воспрёкать не будёт. Кто у тебя там?
«Раз этот роман ему явно нравится, то это нравственный человек, – решила Маргарита. – Тот красавец-рыцарь из книги лет двадцать хранил верность своей прекрасной даме, чужой супруге, не получая от нее ничего, даже поцелуя ее руки, хотя был очень богат, знатен и окружен восхищенными красавицами – всех отверг. Женился, а целомудрие всё хранил. И делал всё, о чем бы его возлюбленная ни просила… Интересно, чем у них всё окончилось? Эх, надо было почитать эту книжицу, кто бы знал… Да что теперь… Придется открыться: одна, без чьей-то помощи, я Синоли и Нинно точно ничем не смогу помочь, а повар самый важный человек… Он кажется добрым».
– Старший брат, кровный, – ответила она после раздумий. – И мой брат по жене брата. Только, господин Гёре, умоляю, ничего не говорите своему герцогу. А то я… Не знаю… Боюсь я за них сильно… Пожааалуйста, – жалостливо и нежно проговорила девушка.
– Добрююю, – почесал себя под животом Гёре.
«Слава Богу, он в тунике до колен!» – подумала Маргарита и решила далее вести себя с поваром холоднее, но было поздно.
– А давай так, крацавица, – стал медовым голос Гёре. – Я к вечёру покрывал добуду для твоей родни или дажо пласщей, а есшо мясу в кашу для их брошу… Токо ты мне уцлугу за уцлугу.
– Конечно, – обрадовалась Маргарита.
– Ну тода послю обеду, послю приборки, в кухню глянь, – снова почесал Гёре себя под животом. – Уцлугёшь меня в упло́ту.
– Я не могу! – тихо возмутилась Маргарита. – Я замужем! И… после того, что со мной… Я просто не могу! Давайте я вам лучше котлы помогу чистить! Всё отчищу до блеска!
– Герцог не хотит, чоб ты в кухне вообсще быть. Твоя обяцно́сть – чисто́та в обедной. Углянёт цдесь – и прибить могёт… – хмуро заявил Гёре, снова утыкаясь глазами в книгу. – А ецли хотишь подмочь братья́м, то и меня наблагодарять цмогёшь. Мне нушно-то ц чуток ласки. Так чо, сысщать для них покрывал или нет?
