Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том
Восходили мученики на крест с началом сорок шестого дня Любви, с началом Судного Дня, и, привязанные к распятию, умирали от удушья, от невозможности подтянуться на руках и выдохнуть воздух из сдавленной грудной клетки – как правило, суток для наступления смерти хватало, редко кто страдал дольше. Святой Элла прожил почти трое суток, корчась в муках всё это время, – с тех пор его статуя помогала тем несчастным, тела которых выжигало изнутри столь сильным огнем, что даже их руки и ноги, будто обугливаясь, чернели. Эту жуткую хворь называли «огневица», а насылали ее ведьмы и демоны на целые поселения, города или королевства. Свирепствовала огневица и в Бренноданне незадолго до рождения Маргариты – именно поэтому ее родители на то время перебрались к Идерданну, в земли под покровительством Святой Майрты. Эта мученица помогала от всех хворей, но только женщинам, тогда как к монастырю вблизи Элладанна стекались уже заболевшие мужчины, чтобы принести дар статуе Святого Эллы и попросить через нее у Бога исцеления. По милости Создателя они выздоравливали, правда, если почерневшие части тел, источавшие смрад, им вовремя отрезали хирурги. В самом Лиисеме отродясь не было огневицы, в отличие от севера Орензы, – и всё благодаря заступничеству Святого Эллы.
Появились мученики с началом второго меридианского века, с двадцатого года, четвертого цикла лет, когда вера распространилась в Санделию и Лиисем, поэтому в здешних землях было так много чудотворных статуй – из двухсот восьмидесяти четырех мучеников веры девятнадцать приходилось на юг Орензы. В двух днях езды от Элладанна, в северо-восточной стороне, в монастыре Святого Вере́ля, хранилась чудотворная статуя, помогавшая тем, у кого скрючивало спину и ломило кости; статуя Святого Ми́тте из городка на западе от Элладанна предупреждала глазные болезни, статуя Святого Фо́ля из города у свинцово-серебряного рудника, из Фольданна, славилась тем, что исцеляла кашель, статуя Святого Нона́на из Нонанданна лечила разные мужские болезни, о каких не говорили вслух. Вот только ни одна статуя не излечивала «змеиную болезнь» или проказу, какой меридейцы боялись больше прочих недугов, даже чумы или огневицы. Заболевшие проказой, проклятые Богом, считались мертвыми для своих родных – их имена заживо хоронили, сами они никогда не покидали стен уединенных монастырей, где пытались отмолить свои грехи.
«За войной следует мор», – так писали летописцы Меридеи. «Среди войска идет Жнец, а за войском плетется Смерть-старуха и уносит выживших, сбирает их, словно на поле колоски», – утверждали и старожилы, вспоминая прошлые войны. Маргарите казалось, что мор уже пришел в Элладанн: когда сонмище ладикэйцев в синих накидках окружило город, улица Каштанов совсем обезлюдела: соседние дома выглядели мертвыми, смотрели темными, неосвещенными окнами.
В день юпитера Ортлиб Совиннак не пришел из Северной крепости ночевать домой. Вечером дня венеры, во второй день ультиматума, в доме из желтого кирпича ожидали появления Огю Шотно. Тот забирал за двойные замковые стены всех женщин из родни приятеля, да вот он не мог взять Маргариту – о ее появлении вблизи герцога Альдриана не могло быть и речи. С Маргаритой, вопреки отговорам, решила остаться Тини. Ортлиб Совиннак обязал Идера заботиться о своей супруге, значит, охранять и прислужницу. Влюбленная в Идера девушка заранее готовилась к любым испытаниям рядом с высоким, благообразным сыном бывшего градоначальника и мечтала, что совсем скоро – тридцать седьмого дня, в день ее рождения, получит предложение руки и сердца.
После полудня дня венеры, тридцать пятого дня Смирения, на улице Каштанов нежданно возник гнедой рысак с лоснящимися боками. Вскоре Гиор Себесро, одетый в кольчугу и желто-красный нарамник, вошел на крыльцо двухэтажного дома из желтого кирпича и позвонил в дверной колокольчик. Енриити весело сбежала вниз, чтобы впустить его, – да обомлела: этому продавцу сукна и платья облачение воина подходило как никакое иное. Но радость Енриити быстро сменилась разочарованием: Гиор хотел поговорить только с госпожой Совиннак и только наедине.
Маргарита вышла из кухни в гостиную и остановилась у лестницы, в то время как Енриити, оглядываясь и поджимая губки, уходила на второй этаж. Отдельной передней, как и обеденной, в доме не было – лестница, начинаясь от порога, переходила в балкончик, а тот, минуя спальни Енриити и Дианы Монаро, упирался в двери хозяйской спальни. Из-за этого потолок в гостиной получался очень высоким, и комнатка выглядела подобием парадной залы.
– Вы, должно быть, тревожитесь о сестре, матери и племяннике, господин Себесро? – спросила Маргарита. – Господин Шотно обещал, что все найдут прибежище.
Гиор, ничего не отвечая, прошел вглубь комнаты и встал недалеко от того окна, где недавно так странно смотрел на Маргариту.
– Прошу, подойдите, – тихо попросил он. – Это не должны услышать.
Маргарита, оглянувшись на лестницу, подступила к нему. Он же сделал еще один шаг навстречу ей и оказался совсем близко.
– Выслушайте, – взволнованно прошептал Гиор. – Мы уходим из Элладанна. Уходим, – повторил он в округлившиеся зеленые глаза. – Войско покидает город. Уходим ночью из Южной крепости, чтобы никто не догадался: ни противник, ни горожане. Я тревожусь о вас, госпожа Совиннак: вы не будете внутри замковых стен, как моя матушка, сестрица и Люксà. Вы уверены, что ваш супруг сможет вас защитить?
– Да, – как можно более твердо ответила Маргарита. – Он говорит, что позаботится обо мне лучше, чем о себе. Со мной будет Идер. Господин Совиннак утверждает, что он один стоит четверых. Не о чем волноваться.
Они помолчали.
– Значит, город отдают врагу на растерзание? – прошептала Маргарита, не до конца поверив в услышанное.
– Мне хочется думать, что это неспроста, что есть план. Вроде бы идет набор войск на юге. Княжество Баро не останется в стороне, ведь герцог Лиисемский – триз принцу Баро. Адальберти Баро – прославленный рыцарь, герой Меридеи. Уверен, он прибудет… Лишь бы не было поздно!
Маргарита поднесла руку ко лбу, с ужасом осознавая последствия предательства для Элладанна от его же защитников.
«Как так? – думала она. – Что же делать горожанам? Кто спасет женщин и детей, которым не спрятаться внутри замковых стен? Что будет с ополченцами, вооруженными лишь топорами и копьями? С моими братьями, один из которых еще даже не достиг возраста Послушания, что с ними будет? С толстым, немолодым дядей или с дедом Гибихом? Что случится с моим мужем, который сейчас в крепости и не знает, что воины их бросят? Как мог герцог Альдриан так подло поступить со своими подданными? Он кидает их в бойню, а сам пирует за замковыми стенами! Да будь он проклят! Нельзя так: даже не предупредив горожан, выводить войско! Те, кто остались в Элладанне, надеются лишь на его защиту!»
– Гиор, – допустила свободное обращение Маргарита и не заметила этого из-за своих дум. – Спасибо. Я очень вам благодарна… Вы могли бы моего супруга предупредить? Он в Северной крепости.
– Простите, – грустно дернул губами Гиор. – Я никак не могу. Я ненадолго смог отлучиться. Северная крепость – чересчур далеко от Южной. Я и так опоздаю… Но даже если бы вы жили в другой части города, то я всё равно бы приехал и рассказал вам! И насколько бы я не опоздал и что бы мне за это не было…
– Спасибо, – благодарно улыбнулась Маргарита. – Конечно… Я найду, как передать супругу.
– Рад слышать, что мое предупреждение будет небесполезным.
– Оно, возможно, спасет жизни нашей родне. Спасибо, – в третий раз повторила она. – Ну… если это всё, то поспешите, вы ведь и так опаздываете.
– Да, только вот еще одно, – сильнее взволновался Гиор. – Выслушайте меня. Я… кажется, имею к вам чувства, каких сам пока до конца не понимаю, но мне нравится то, что я чувствую… Всё уже не так, как когда я делал вам предложение.
– Гиор… – прошептала изумленная девушка и тут же поправила себя: – Господин Себесро… Зачем? Это излишне. Я же…
– Выслушайте, – прервал ее Гиор. – Не перебивайте, прошу. Я не собираюсь за вами волочиться и красть вас у супруга. То, что вы его любите, я понял, когда увидел вас в Матронаалий, в этой гостиной. Он потерял власть и богатство, но вы так смотрели на него… Я… – искал он слова. – Я не встречал еще такого. Из-за своего ремесла я повидал много неравных союзов… девиц, которые выходят за тех, кто их втрое старше или даже более. Многие тепло относятся к своим мужьям, но лишь пока есть средства. Не скрою, что и о вас я думал подобным образом… Тогда, в Матронаалий, я увидел вас иначе. И то дерево изобилия, что стоило вам стольких трудов, и то, как вы нежно смотрели на супруга… А ведь это Ортлиб Совиннак, – дернул губами Гиор. – Я, пожалуй, опасаюсь его больше, чем Лодэтского Дьявола. Примите это, как похвалу… Но я другое хотел сказать. То… что хотел бы, чтобы и у меня было так же – точно такая же супруга, заботливая, нежная и верная… и большая семья. Не знаю, почему раньше я не хотел всего этого, но вот в тот день я понял, что мне это нужно.
– Спасибо за добрые слова. Не знаю, что сказать, – натянуто улыбалась Маргарита. – Желаю вам встретить достойную девушку.
– Я понимаю, что смущаю вас. Но смущу еще больше. Я не думаю, что останусь жив. Если я встречу врага, то буду биться – не стану отступать Я готов к смерти. Вот только… Бывает, что не сразу умираешь. Бывает целая минута перед концом, а то час или больше, если не повезет. Мне бы хотелось вспоминать что-то милое напоследок. Рыцарь годами поклоняется своей прекрасной даме, не получая взаимности, как раз для того, чтобы в походах и при смерти думать о дорогой его сердцу красавице, чтобы согреваться теплом от подобных дум. Я не рыцарь, но уже воин… И у меня сегодня день рождения. Мне исполняется двадцать восемь… Можно… – он помолчал и продолжил: – Можно вас поцеловать?
– Не надо, – ответила оторопевшая девушка. – Это же не взаимно. Я налгу и вам, и супруга буду обманывать, а сама в Ад попаду – мне там за такое черти станут губы жечь…
– Нет, если вы не ответите на мой поцелуй, то черти вас в Аду не тронут – лишь меня одного… А я даже там буду улыбаться, вспоминая вас… Госпожа Совиннак, я не подумаю о вас дурного, никогда более не побеспокою вас подобными просьбами и никогда никому не расскажу. Я знаю, что и вы будете молчать, – и мне именно это нужно. Мне хочется иметь тайну, какую хранят влюбленные, сокровенное воспоминание: то, о чем мы будем молчать, но оба помнить… А то мне и вспомнить нечего. Я никого не любил, и меня не любили… Хочу хотя бы обмануться перед гибелью… Прошу, закройте глаза, – тихо попросил Гиор. – Отвечать не надо. Прошу тебя, Маргарита, молю… Грити… Окажи милость перед моим концом… Подари милосердие…
И слова, и голос Гиора тронули девушку – ей стало его жалко.
«Это очень неправильно, – думала она. – Гиор, оказывается, не имеет греха мужеложства. Но с другой стороны – это такой же поцелуй, как с герцогом Альдрианом, ничего не значащий поцелуй и безответный, а Гиор и впрямь может умереть… Возможно, благодаря ему, останутся живы Ортлиб, дядя, Филипп, Синоли и Нинно, а он умрет. Какой же он, должно быть, сейчас несчастный – осознал, что хочет любить, когда может быть слишком поздно. Была бы у него любимая, он не пришел бы ко мне в свой день рождения с такой неправильной просьбой».
– Только если это будет такой же поцелуй, как в щеку, – начиная смущаться и розоветь, тихо проговорила девушка. – Не пытайтесь пойти дальше, а то я закричу. И не надейтесь ни на что – я люблю супруга. В первый и последний раз.
Нахмурив брови, Маргарита закрыла глаза. Затем она почувствовала на своих губах губы Гиора. Ей всегда казалось, что из-за его бледной кожи они должны были быть холодными, как у ящерицы, но они оказались очень горячими, как у больного лихорадкой. Отвечать на поцелуй она не стала.
– Спасибо, – поднимая голову, проговорил Гиор. – Не переживайте, я обязательно умру и об этом никто не узнает.
– Нет, не умирайте, – вздохнула Маргарита. – Пожалуйста, возвращайтесь живым и выгоните лодэтское чудовище отсюда – вот что вы обязательно должны сделать.
Гиор поклонился и затем направился к выходу.
– Ваш супруг, госпожа Совиннак, точно сможет обеспечить вам защиту? – спросил он, оборачиваясь к Маргарите на крыльце.
– Да, – твердо ответила она, мечтая, чтобы Гиор Себесро скорее ушел. – Вне всякого сомнения. Я в этом ничуть не сомневаюсь.
________________
Оставшись одна, Маргарита села на скамью в гостиной и неосознанно обняла ладонями щеки. О поцелуе она позабыла, едва за Гиором закрылась дверь, погрузившись в размышления о том, как предупредить мужа, что войско бросает Элладанн. Идер где-то гулял с собаками. Самым простым представлялось именно его отправить к отцу.
Енриити спустилась к ней с лестницы. С того места, куда Гиор позвал Маргариту, балкон не просматривался: Енриити легко могла там затаиться и подслушивать.
– И о чем вы ворковали? – с вызовом спросила мачеху хорошенькая Енриити. – Словно любовники…
– Енриити! – возмутилась Маргарита. – Девица не должна о таком даже еще знать! И это слово, вообще, неприлично произносить культурным людям! А предполагать такое – это мерзость! И еще мерзость – то, что ты подслушиваешь!
– Батюшка просил нас всех тебя опекать, – зло ответила Енриити. – Я не подслушивала, но почему Гиор даже не попрощался со мной? А ты почему перепугалась, что я могла что-то услышать? Так что Гиор сказал?
– Господин Себесро! – разозлилась и Маргарита. – Вот он кто для тебя! И тебя не затрагивает то, что он говорил – ты с моной Монаро спрячешься за замковыми стенами, а я нет! Это были для меня важные вести!
– Такие важные, что вы минут девять шептались! – закричала девушка, сузила глаза и стала походить на отца. – Не обманывай! В любви тебе признавался? А ты ему? Сошлись, пока он платья носил? Оголялась перед ним, да?! А мой дурак-отец всё оплачивал! Культурная какая! Года еще не минуло, как ты прачкой и посудомойкой была! Чего ты о себе возомнила?! Прачка! Прачка! Прачка! – будто загавкала Енриити. – Прачка!
Маргарита закрыла уши руками, но это плохо помогало. В конце концов она встала, сняла шерстяной плащ с напольной вешалки, надела поверх сапожек деревянные сандалии и молча вышла из дома. Разозленная и гневная, она решила, что лучше сама дойдет до Северной крепости, чем возвратится в дом, где будет скандалить с Енриити.
________________
Спустя без малого два часа, пройдя почти через весь город пешком, Маргарита оказалась у Северной крепости. На площади перед городскими воротами толпились горожане, которые хотели покинуть Элладанн, но никого не выпускали. Люди свистели, оскорбляли стражников и даже герцога Альдриана – народная любовь улетучилась и сменилась озлобленностью. Маргарита направилась к надвратной башне крепости, но и тогда ей пришлось протискиваться сквозь плотную толпу. Вскоре она оказалась перед полукруглым проездом, перегороженным опускной решеткой, а за ней юный страж, лет шестнадцати, одиноко скучал и поигрывал алебардой в руке.
– Добрый день, – попыталась очаровать его теплым голосом Маргарита. – Впустите меня, пожалуйста. Я супруга господина Совиннака. Он в этой крепости ротой ополченцев командует. Бывший градоначальник Совиннак. Вы не можете его не знать! Мне очень надо поговорить с супругом.
– Приказ: никогого не пущать, – опираясь на алебарду, строго ответил юноша.
– Ну как же… – теперь девушка пыталась вызвать жалость несчастным голосом. – Я через весь город шла! С юго-восточной части! Хорошо, не впускайте меня. Передайте моему супругу, что я здесь, и всё! Это вы можете сделать?
– Приказ: не кидать ворото́в, – ответил ей юноша и немного смягчился, увидав, что красавица готова пустить в ход слезы. – Нельзя никогого впущать: токо решетку подымут – людя и сюды набегутся, а нам не до их. Чего сказать мужу? В пять меня сменют, и я смогусь передать ему весть.
– Ну, это нельзя просто так говорить… Это личное… Просто поцеловать хочу. Мой поцелуй никак не получится передать, – уверенно заявила Маргарита.
– Отчего ж… – тихо ответил парень. – Вы меня поцалуете, а я… сказать смогусь, как это было́.
– Да как тебе не стыдно?! – возмутилась девушка. – Совсем меня за дурочку принимаешь?
Юноша сделал строгое лицо и ответил:
– Тоды не могусь подмочь. Приказ: на четыре шагу отседа, не то я будусь вас колоть! – направил он на Маргариту свое оружие.
Девушка немного отошла и решила подождать – вдруг что-то произойдет: не ради бесславного возвращения домой она прошагала пешком два часа. Люди вокруг нее горланили и свистели. Неожиданно она услышала выкрик в толпе:
– Лодэтскай Дьявул в горуд наш придет, и герцогу тоды он и пригнет!
Толпа подхватила:
– Лодэтский Дьявол в город наш придет – и Альдриана он ниже́е всех пригнет!
Скоро толпа на площади скандировала этот куплет. Маргарита вспомнила, что Блаженный проорал эти слова прямо перед тем, как погибнуть; понимал, что вот-вот умрет, и словно хотел напоследок отомстить и палачам, и градоначальнику, и герцогу, – всем, кто был виновен в его гибели. Не случись торжества в честь дочери Альдриана Лиисемского, одна веревка могла бы остаться пустой, а так городские стражи получили приказ «схватить какого-нибудь бродягу».
«Сейчас этот нищий радовался бы, услышав, как толпа разнесла его сочинения, – грустно усмехнулась про себя девушка. – А еще он сказал: «Лодэтский Дьявол в город наш придет, градоначальника тогда он и пригнет». Как бы хотелось думать, что это про Диорона Гокннака, но нет – это он кричал про моего супруга… Еще и палачи должны умереть…»
Она закрыла глаза, отгоняя от себя куплеты о девчонке в красном чепчике.
________________
Где-то через триаду часа к входу в Северную крепость прибыли преторианцы – гвардия герцога Лиисемского. Толпа на них засвистела, но подойти горожане боялись: все всадники обнажили хоть и короткие, но очень острые мечи. Решетка в воротах Северной крепости поднялась – и оттуда выбежали стражники, которые принялись теснить людей щитами, освобождая проход. Маргариту тоже отодвинули, но она смогла пролезть в первый ряд, к щитам. Она искала знакомое лицо и нашла – седовласого поклонника Ульви.
– Парис! Парис! – стала она кричать его необычное имя, какое хорошо запомнила. – Я здесь! Увидьте же меня!
Парис Жоззак удивленно посмотрел на зеленоглазую красавицу и с высоты лошадиной спины не приметил головной повязки замужней дамы под платком и капюшоном ее плаща. Все всадники заехали внутрь крепости, он же задержался.
– Мы знакомые? – повернул он коня к Маргарите.
– Да! Знакомы! В замке познакомились! На воротах. Вы ведь там глава стражи, а меня не помните, потому что давно не видели! – кричала Маргарита. – Я в Доле работала!
Вдовец Парис Жоззак, давно подыскивавший новую спутницу жизни, огляделся: стражи еле сдерживали толпу и более оставаться вне стен крепости не стоило. Он по-рыцарски важно махнул стражнику, что держал перед Маргаритой щит, и властно изрек:
– Пущити ее!
Маргарита протиснулась в узкую щель, какую ей открыли, и побежала к донжону. Парис Жоззак поскакал за ней.
– Кудатова ж вы, мона? Да стойтеся же!
Он обогнал ее на площади за проездом, преградил путь и ловко спешился с коня:
– Так… я имени не спомню, мона…
– Госпожа Маргарита Совиннак! – радостно ответила девушка – Я супруга бывшего градоначальника. Он здесь, и мне нужно его видеть!
Обманутый в любовных надеждах мужчина грубо схватил ее за запястье.
– Я щас за экие выкрутасы суну тебя в узилище! – процедил он. – Опосля зазнаем, кто ты есть, лукавая дрянь!
– Да вы же меня сами впустили! – попыталась вырвать руку Маргарита. – Хотите выглядеть дураком?
Парис Жоззак раздумывал над ее словами – сообразительностью он не отличался, глупцом тоже не был, однако опасался прослыть таковым. На счастье Маргариты, из главной башни вышел Ортлиб Совиннак. Кроме кольчуги еще и капюшон плаща покрывал его голову – если бы не медвежья походка, Маргарита никогда не признала бы мужа в воинском облачении, да и Ортлиб Совиннак не разглядел бы супругу своими близорукими глазами.
– Ортлиб! – закричала Маргарита. – Помоги мне!
Совиннак быстро затопал к ним, немного наклонившись вперед. Приближение человека-медведя испугало Париса Жоззака. Слава за бывшим градоначальником держалась такая суровая, что и сейчас его боялись. Парис Жоззак невольно вытянулся.
– Что такое? – грозно спросил его Совиннак.
– Плутовка обольстным обманум пролезла, – ответил Парис Жоззак. – Не надлежит ей здеся быться. В тюрьму отвесть должно́, чего я и сделаю, – твердо заявил он, придя в себя. – Прочь с дороги, это не обсуждувается!
– Я лишь супруга хотела увидеть… – невинно хлопала глазами Маргарита. – Какой еще обольстной обман?
– Позвольте узнать, – спросил Париса Жоззака Совиннак, – у вас есть та, которая так желает вас обнять, что способна миновать, крепостные стены, решетку и стражей? Вижу, что нет! А то вы бы уже пошли по своим делам! У вас других важных забот нет? Только сажать в узилища жен ополченцев? Мало бунта за воротами?! Здесь его желаете получить?!
Парис Жоззак отвел глаза и, еще немного подумав, неохотно отошел, уводя за собой коня, а Ортлиб Совиннак потащил Маргариту в сторону.
– Что стряслось? – взволнованно спросил он. – Енриити? Диана? Собаки? Альба, да? Что-то с Альбой?
Маргарита мотала головой.
– Идер? Что с ним?
– С нами всё в порядке. Дома ничего не случилось.
– Так чего же ты припёрлась?! – зарычал на жену Совиннак. – Ты чё, не видишь, что тут творится? Если бы я не вышел, то что бы было?!
– Ортлиб, – заплакала Маргарита, напуганная беспорядками у городских ворот и гневом мужа, который еще никогда с ней так не разговаривал, – Гиор Себесро приходил и сказал, что войско уйдет ночью из города! Мне страшно! Я ужасно боюсь! Мои братья и дядя, и ты, и я, – мы все будем без защиты воинов! Враг войдет в город! Мне страшно! Я не знаю, что делать!
Маргариту начинало трясти, и супруг крепко прижал ее к себе. Она, обнимая его плечи, уткнулась лицом в грудь, переставшую из-за кольчуги быть мягкой, уютной и родной.
– Я это допускал… – тихо сказал Ортлиб Совиннак. – Пойдем… Лучше поговорить внутри крепости.
Они поднялись на верхний этаж одной из башен, попали в маленькую комнату. Ортлиб Совиннак запер за собой дверь и отдышался. В комнате находилось несколько табуретов, стол у стены и деревянный лежак с соломенным тюфяком. Три окна едва пропускали свет сквозь ставни. Маргарита зябко поежилась от холода, а супруг подвинул к ней табурет. Когда она присела, грузный мужчина, выравнивая дыхание, зашагал по комнатке.
– Это не неожиданность… Я так и думал… В том, что войско уходит, есть смысл. Нас сейчас слишком мало. Слишком – это даже не то слово! Наши силы сейчас ничтожны: войско всё равно не сможет защитить Элладанн… На юге уже набирается подкрепление, но пехотинцев еще надо вооружить и одеть в проклятые нарамники, а то своих с чужими перепутаем: лодэтчане же нарамников не носят… Еще принц Баро согласился помочь и привести полк из воинов-монахов. Они достойные противники и для ладикэйцев, и для головорезов Лодэтского Дьявола. Пока же у нас каждый воин на счету. Решение умное… Чтобы победить – порой приходиться жертвовать даже полководцем, не то что пешками! Не встретив сопротивления, враги лютовать не будут: слегка пограбят, и всё, – обойдемся малой кровью. Если бы войско сражалось, то их ответ был бы жестоким. Вот так. Я же всё продумал, как и говорил: всех женщин и собак спрячет Огю, а тебя спрячет Идер. В городе у меня есть тайное место, где тебя никто не найдет. Не самое лучшее, но немного переждать хватит, а потом будем прятаться в городе или же я тебя выведу, ничего не бойся. Едва начнется штурм ворот, ты с Идером отправишься в убежище. Я думаю, что Лодэтский Дьявол нападет завтрашней ночью, в сумерках… О нашем дяде и малолетнем брате, и даже о деде я позабочусь и постараюсь, чтобы все остались живы. Что же касается Синоли и кузнеца… Они в Западной крепости… Тут уж… Они крепкие мужчины, в конце концов, и сами должны о себе заботиться! Я отправлю к ним того, кто их предупредит, – и они, как враг прорвется, уйдут, но прежде отправят на тот свет побольше мерзавцев!
– Но, Ортлиб… а как же все прочие? В Элладанне тысячи людей. Сколько погибнет? И сколько женщин пострадают? А дети? Надо сказать людям о войске…
– Нельзя! – подошел к жене Ортлиб Совиннак, обнял ее, вминая в кольчугу и поднимая с табурета. – Послушай, молчи о том, что узнала! Если станет известно, что войско покинуло город, то люди вынесут городские ворота. И будут встречать врага с хвалами! Ты сама слышала, что кричат в толпе о герцоге Лиисемском. Любовь толпы – как ветер… Нет! Ладикэйцы и Лодэтский Дьявол должны остаться страшным злом! Пусть разбойничают… Когда наше войско вернется – всё будет, как прежде. Нам не победить в открытом поле, а здесь, в Элладанне, враг будет как в ловушке и ему не сбежать!
