Сибирская Голгофа

В бараке было девять священников , они  были арестованы за сопротивление  советской  программе  и  считались «социально опасными элементами». Эти люди Церкви, разделяли страдания сокамерников-мирян, при этом они сумели сохранить «поразительное достоинство», несмотря на то, что их постоянно унижали, издевались и пытались  лишить  человеческого облика.

Именно тогда , я лицом к лицу  впервые встретился с духовной чистотой этих людей и был поражен  недюжинной воле, внутренней силе, умению  не погрязнуть, не опуститься, сохранить то, что дано нам от Бога.  Множество преступников, грешников и невинно осужденных ждали  ночных разговоров со   священниками .  Нашим опустошенным   душам их поддержка и      обращение к вере  были необходимы.     Целый день в карьере  они были заняты  тяжелейшей  работой, а вечером, как во  вторую смену  – несли арестантам Слово Божье.

В  тюрьмах и лагерях, священник принимал от арестантов  глубочайшее беспощадное покаяние : кто  со слезами каялся  в преступлениях, а безвинный смирялся с постигшей его страшной участью! Зеки – это огромное невозделанное поле, где надо пахать, сеять и жатву убирать, а лагерь  –  огромный сложный мир, где на ограниченной территории собраны вместе и заперты в камерах, люди трагических судеб, разных характеров, стремлений и жизненного опыта. И теперь все они, лежа на тюремных нарах и топчанах , или же на холодном полу камер, думают о своей прошлой жизни, мучительно размышляют об ожидающем их будущем.

Арест, тюрьма прервали их бездумный бег по жизни; их остановили…

И священники обращались  к нам со словами пророка Иеремии: «остановитесь на путях ваших и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему, и найдете покой душам вашим».

И становилось легче, светлее , радостнее на Душе от речей этих и ликовало сердце в надежде на спасение Божье. Однако, печалило нас  , что отцы наши духовные , с каждым днем все слабели и слабели   от суровой жизни, от голода , от  труда каторжного. Смиренно  сносили они  побои, уничижения   и сквернословия   конвоя, но   силы их таяли на глазах. Многие  из них уже с трудом поднимались с постели, еле – еле передвигались по бараку, а некоторые и совсем    лежали неподвижно, отсчитывая последние дни своей жизни. Чувствовали себя очень плохо  и знали, что не сегодня, так завтра их должны расстрелять, потому как  больных и немощных необходимо ликвидировать – пользы от них никакой. Все это нас чрезвычайно  угнетало , мы были бессильны чем-то помочь и с тяжелым сердцем ожидали смертного  приговора. Со всех нар за этой процедурой лихорадочно следили сотни воспаленных глаз – ждали …

И вот наступило то самое страшное утро, когда к расстрелу,  приговоренную группу  священнослужителей,  вместе с другими немощными зеками увели на дальнее поле . Приговоренные попросили разрешения самим себя отпеть.

После расстрела многих сбрасывали в траншеи еще живыми и закапывали. Некоторые свидетели того зверства передавали нам ,  как из – под толщи земли еще долго раздавались стоны и  торчали кисти рук, как будто   с мольбой, взывая к живым о захоронении по-христиански.

Я протянул до середины зимы… Неожиданно для себя, проснувшись морозным  утром, я почувствовал себя весьма скверно: ломота во всем теле, тяжелая голова и кровавый кашель. Собрав все силы,  я заставил себя сползти с нар и поплелся  на работу.   Чувствовал  себя отвратительно, самое тяжелое заключалось в том, что, как назло, надсмотрщик околачивался рядом и не давал передохнуть. Кое – как отколотив все те же 8000 ударов киркой, под молчаливое издевательство Белого Камня, я еле  дождался  конца работы, и  вместе со всеми поплелся  наверх.

Вечером мне стало еще хуже. Всю ночь я не мог уснуть и  отчаянно понимал, что наступает мой последние день, близок последний час… В щели  барачных стен проникали лунные лучи ,  освещая других  обреченных людей, сидящих в ожидании смерти.

Оглушенный болью и муками , я с ужасом прислушивался к своему телу, надеясь, что станет хоть немного лучше, но напрасно, боль лишь усиливалась.

Сердце и душа измучились, они болят и кровоточат. Ах, как бы я  хотел быть сейчас  с женой , с сыном, с мамой – пусть бы в последние часы! Как хотел бы их обнять и поцеловать , излить сердце в плаче и крике! Как бы я  хотел оплакать свою несчастную, свою ужасную судьбу! Но нет,  даже этого последнего утешения  я навсегда  лишен и скоро , совсем скоро  отправлюсь в этот ужасный путь… Глубокое отчаяние грызет меня изнутри,  я  плачу, стенаю, содрогаюсь от боли.

Перед глазами вихрем проносятся  все минувшие годы, которые теперь навсегда  исчезают , и лишь нечеткие очертания и обрывки всплывают в моем помутневшем  сознании,  я ловлю их в своей слабеющей, сбивчивой памяти… Я разбит страданием и  ожиданием  страшной кончины, мое сердце бешено колотится…отчаянье… страх… смерть…Я вижу ее…она приближается…Последняя надежда, последний луч, последняя искра – все меркнет…………………………………………..

Прошло много лет….. в  далекое прошлое ушли  суровые годы политических репрессий, наполненные горем и страданиями миллионов людей и из  этой земли,  обезображенной и поруганной человеком, пропитанной кровью, принявших мученический венец ,  бьет  святой Родник. Кровь невинно убиенных вопиет к небесам!

Вот, именно, здесь, в этом Святом месте – Ложке, проложена  глубочайшая, несравненно великая, мощная грань, грань небесная, Вечная , Святая. И идет народ сюда за исцелением духовным и телесным  , воссияла здесь Благодать Божья,  и находят помощь  здесь все  , кто усердно к Ней   прибегает с молитвой, с покаянием, с воздыханием.

Снова Милость Господня   воцарилась на божьем свете …солнце  в царственном спокойствии продолжает  свой путь, радуют слух птицы , мелодично поющие  в глубоких синих небесах, ночь спокойно тянется, мерцают  звезды,  как если бы на земле ничего не произошло…

Один Родник  остается   единственным свидетелям того, что дьявол , в лице человеческом, совершил  то  страшное ….  над всеми теми , чьих  следов    уже никогда не найти…

Отчаяньем не возвратить потерь.

Отныне будет так, а не иначе.

И надо как-то жить. Здесь и теперь.

Среди беззвучно… ОГЛУШАЮЩЕГО ПЛАЧА.