Современный политик: охота на власть

Россия – это народ, а не территория

Политика и работа с властью сейчас является такой же сферой новых возможностей, какой десять лет назад были экономика и хозяйство. Это совершенно новая сфера для роста. Идти во власть – это не значит работать чиновником и заниматься фальшивой политикой в марионеточных партиях. Предметом современной политики является техничная реорганизация власти.

Да, есть препятствия в политике: коррумпированные чиновники, марионеточные партии, засилье бестолковых СМИ – все это создает ощущение, что во власть идти безнадежно. Но тот, кто это начнет делать, – тот займет лидирующее положение в будущем. Поэтому надо начинать сейчас.

Глава 6

Принципы модернизации власти в России

СЕГОДНЯШНЯЯ РОССИЙСКАЯ ВЛАСТЬ – и ее понимание, и ее реальное воплощение – основана на целой серии стереотипов. Эти стереотипы есть и у «начальства», и у народа – конструкция сегодняшней российской власти соответствует состоянию умов в стране.

В то же время именно эти стереотипы делают власть в России архаичной, несовременной, постоянно проигрывающей, слабой и препятствующей тому, чтобы Россия снова стала одним из мировых лидеров.

Стереотипы по поводу власти

Стереотип первый: власть одна, и она персонифицирована в том или ином «начальнике»

С этим стереотипом бороться крайне тяжело: очень трудно представить себе наличие нескольких властей. В сознании российского человека сразу возникает опасение, что несколько властей – это несколько начальников, которые тут же вступят в конфликт между собой и возникнет хаос.

Эти опасения имеют под собой основания, поскольку в новейшей российской истории новосозданные «ветви власти» тут же начинали выяснять между собой, «кто главнее». Кончалось это иногда кровью, как в октябре 1993 года.

Однако это чисто российский стереотип (может быть – наследие советской власти). Все известные в истории конструкции власти с самого начала строились как разделенные на несколько инстанций, каждая из которых формирует свою собственную ценность и исключительность, которые недоступны другим инстанциям. Сегодня этот принцип осознан, и современные инстанции власти формируются инженерно, искусственно[43 - См. примеры построения инстанций власти в части 2, а также становление инстанций власти на примере церкви в обзоре «Папские притязания…» в части 3.].

В первобытном обществе существовали власть вождя и власть шамана. В средневековой Европе композиция власти формировалась на конфликте между светской и духовной властями. Ни одна из них не могла покуситься на другую, поскольку у духовной власти была исключительная компетенция, исключительный ресурс: связь с Богом; светская власть этого обеспечить не могла. Но у светской власти была своя исключительная компетенция: владение материальными ресурсами и войсками, что, в свою очередь, не могло перейти церкви. На этом возникало напряжение, зрел конфликт, что в дальнейшем приводило к появлению все новых и новых инстанций власти.

Стереотип российского сознания относительно подобных конструкций ярко демонстрирует следующий пример. Во время Ялтинской конференции Черчилль спросил у Сталина: «Как будем договариваться с католической церковью по поводу Европы?» Сталин ответил шуткой: «А сколько у папы римского танков?» Этот эпизод отражает полное непонимание советским лидером устройства власти в Европе: несмотря на то, что у папы римского танков нет, договариваться с ним придется.

Принцип нескольких не сводимых друг к другу инстанций власти зафиксирован в принципе разделения властей Монтескье (1). Однако внутренняя непонятность этого принципа в России приводит к тому, что при переводе на русский язык даже сам термин был выбран неудачно: по-русски «разделение власти» означает, что есть одна власть и ее разделяют на несколько частей. При этом неявно подразумевается, что корень власти все равно один.

У Монтескье заложена прямо противоположная конструкция: существует несколько отдельных инстанций власти, каждая из которых обладает исключительным ресурсом, и эти инстанции вынуждены между собой договариваться. Российским людям очень непривычно в этом жить, они плохо понимают этот принцип и еще хуже его реализуют.

Однако реальная демократия возникает именно в такой ситуации. Когда существует несколько инстанций власти, это создает определенные степени свободы для общества и человека, и существует процедурная проблема согласования действий властей между собой и их согласования с интересами общества и человека. Когда такая проблема возникает, демократия становится реальной. Если этого нет – демократию подменяют выборные технологии (см. об этом ниже).

В России господствует понимание власти как некоторой группы («семья», «чекисты»), захватившей власть в стране. Но это даже не феодальное, а дофеодальное устройство власти.

Такое понимание приводит к тому, что любое стремление моноцентра власти к усилению порождает ответную реакцию – сепаратизм, стремление к отделению. В России очень трудно себе представить, как на одной территории могут сосуществовать две или более инстанций власти, обладающих каждая своим эксклюзивным ресурсом и эксклюзивной трансценденцией. Именно это порождает сепаратистские тенденции.

Стереотип второй: власть отождествляется с государством

Этот стереотип активно муссируют российские интеллектуалы. Есть государство, а у него есть власть. Или наоборот: власть – у государства, государство и есть власть.

По-видимому, именно поэтому в последние четыре года взят курс на усиление государственной бюрократии: В. Путин предполагает, что таким образом усиливается и власть в стране. Но усиление государства (даже если предположить, что усиление федерального центра это и есть усиление государства) не означает приобретения власти. Наоборот: при этом резко ослабляются иные, негосударственные инстанции власти, а значит, вся конструкция резко слабеет.

В условиях господства этого стереотипа не понимается и не принимается тезис правых политиков о том, что государство должно выполнять сервисную функцию. Если государство выполняет сервисную функцию, это значит, что есть еще больший «начальник», чем само государство. Кого можно себе представить в этой роли?

Правые политики отвечают: общество. Но если (см. стереотип первый) мы считаем, что власть моноцентрична и иерархична, то общество не может быть «главнее» государства.

В результате господства этого стереотипа тезисы, взятые напрямую из западной демократической риторики, «проскакивают» и не понимаются.

Стоит принять на вооружение понятие о власти как о композиции нескольких автономных инстанций, как тезис о сервисной функции государства начинает играть в полную силу. Тогда становится совершенно понятно, что государство – только одна из инстанций власти, обладающая вполне определенным эксклюзивным ресурсом (всеобщий порядок и одинаковость процедур на всей территории) и не подменяющая собой иные инстанции.

Современное понятие власти состоит в том, что власть – это владение каким-то недоступным или эксклюзивным воспроизводящимся ресурсом. Она больше не отождествляется с государством (конструкция XIX века). Современные технологии власти состоят не в гипертрофированном и абсурдном усилении одной инстанции, а, напротив, в увеличении количества инстанций власти и их постоянном смещении – с тем, чтобы все стороны жизни современного общества были охвачены всеми инстанциями власти в совокупности.

Эти принципы очень хорошо видны там, где происходит столкновение власти, построенной на современных принципах, со старой властью, которая отождествляется с государством. Так с властью играют на территории постсоветских республик: в Киргизии, Украине, Грузии.

Когда формируется другая инстанция власти, неподконтрольная Шеварднадзе, Кучме, Акаеву (например, народ, признающий другую легитимность), происходит смещение всей конструкции. Стройная и, казалось бы, незыблемая государственная власть вдруг оказывается вне структуры новых соглашений. Она падает, как карточный домик. Или: одна элита дискредитируется, а вместо нее подставляется другая. При таком действии вся конструкция старой власти тоже разрушается[44 - Подробнее см. примеры в части 2.].

В этом заключается основной принцип современных властных технологий: не уменьшать количество инстанций власти, а, наоборот, увеличивать их со скоростью, большей, чем скорость общественного развития. Тогда власть создает пространство, которое полностью контролируемо, прозрачно, люди могут в нем ориентироваться, возникают свободы и демократия, когда народ может принимать участие в достижении соглашения между инстанциями власти.

Отметим еще одно последствие отождествления власти и государства. Этот стереотип не дает активным людям участвовать во власти, поскольку они с самого начала считают, что власть – это прерогатива государства. Разрушение этого стереотипа сразу же привлечет сотни активных и мыслящих людей во власть – в дело формирования новых инстанций власти.

Стереотип третий: страх перед бунтующим народом

Причиной этого непреодолимого страха является существование одной-единственной инстанции власти. Власть исходит из одной точки: от государства, которое совмещено с бизнесом, со СМИ, с судом, с прокуратурой. Власть сегодня абсолютна, и бунт народа означает разрушение всего порядка целиком.

Существующая власть не способна направлять народ на нужные и для нее, и для него самого действия. Власти не могут решиться на самомалейший шаг и стремятся подстраховаться буквально во всем, поскольку одно неверное действие означает полный крах. В результате с народом заигрывают, народу поддаются.

Неудача большинства реформ (монетизация льгот – яркий тому пример) связана с тем, что из-за нераспределенности инстанций власти все претензии в конечном счете предъявляются государству. Но реформы не могут идти бесконфликтно: любая реформа имеет своих интересантов и своих оппонентов (2). Кто-то все равно что-то теряет. Когда власть принадлежит исключительно государству, интересанты, получив свое, не благодарят государство: зато обиженные активно протестуют. В результате государство вынуждено перераспределять уже распределенное. При этом те, кто был ранее заинтересован в реформе, естественно, переходят в стан недовольных. Круг замыкается.

В такой монолитной, абсолютистской конструкции невозможно провести ни одну общественную реформу. Однако принципиальный выход есть. Надо выделить интересантов и сформировать их в отдельную инстанцию власти. Например, при осуществлении реформы образования необходимо оформить инстанции власти, которые и будут ею заниматься (ими могут стать родители, бизнес, работодатели, конкуренты стандартным школам). Оппонирующий им консервативный профессорско-преподавательский состав окажется в ситуации проблемы, затем – конфликта, после чего государство может выступить в качестве арбитра и сформулировать новые правила взаимодействия – уже с учетом произведенных сдвижек.

Стереотип четвертый: власть должна быть основана на праве и процедуре

Здесь мы только отметим этот момент, поскольку обсуждали его подробно во второй главе. Приверженность формальной процедуре и формальному выполнению закона (при реальной внутренней неготовности строго ему следовать) делает Россию и российскую власть и неэффективной – с точки зрения осуществления преобразований, – и неконкурентоспособной. В условиях, когда ведущие мировые игроки утверждают свой суверенитет, не считаясь с правом, Россия оказывается в одном клубе со слабыми государствами, которым остается только уповать на международное право – с тем чтобы сохранить хотя бы видимость суверенитета[45 - Хорошей аналогией этому служит мысль Ф. Ницше: власть захватили слабые, чтобы сильные их не уничтожили (см. обзор работы Ф. Ницше «Воля к власти» в части 3).].

Схема современной власти

СНИМАЯ ЭТИ СТЕРЕОТИПЫ, постепенно отказываясь от них, можно подойти к пониманию того, что собой представляет современная власть. На схеме изображены ее необходимые элементы.

Власть существует, всегда стягивая на себе два типа того, что существует для нее безусловно.

Во-первых, это определенные материальные условия, от которых она отказаться не может и вынуждена иметь с ними дело (внизу на схеме – территория, инфраструктуры и сам народ, который для власти также является точкой безусловности).

Во-вторых, это определенная трансценденция, то есть обращение к некоторому идеальному порядку. При формировании инстанций власти то, что оформляется в качестве эксклюзивного ресурса, соотносится с трансценденцией – то есть с идеальной конструкцией: свобода, право, Бог… Инстанция власти не может усомниться в этом порядке, в этой идее. Для разных инстанций власти будет своя трансценденция: для одних это связь с Богом (религиозная власть), для других – связь с культурой, для третьих (СМИ) – объективная информация и формирование смыслов. Для государства это всеобщий порядок и одинаковость процедур на всей территории. А для судебной власти такой идеей является идея права.

Схема современной власти

Эти идеи для некоторой части народа становятся ценностями, которым они следуют в социальной жизни и с точки зрения которых обсуждают происходящее в стране. Так формируются элиты.

Всякая инстанция власти имеет свои «присутственные места», для того чтобы отправлять власть, реализуя свой порядок. Через эти присутственные места народ соприкасается с властью. Это могут быть церкви, отделения милиции и паспортные столы, газеты (для СМИ) и так далее.

Кроме того, вопросы отправления власти и ценностных приоритетов регулируются гласными и негласными соглашениями и стереотипами относительно того, до какой степени какая инстанция власти может «проводить» свой порядок, упорядочивать жизнь народа, которая всегда стремится выйти за границы порядка. Также эти соглашения регулируют принципы взаимоотношений между самими инстанциями власти и базисными трансценденциями.

Иногда такие соглашения оформляются в виде конституций. Конституция фиксирует типологию уже существующих инстанций власти. Примером этого служит американская конституция, где с самого начала четко прописано, что:

1) человек имеет неотъемлемые права (они перечислены); это означает, что существуют границы вмешательства других инстанций власти: суда, государства, частных лиц, общественных организаций;

2) существует свобода слова; это означает, что для государства, суда, частных лиц и общественных организаций недостижима возможность мешать кому бы то ни было провозглашать какие-то идеи;