Убийство русалки

Глаза мужчины округлились.

– Нет, ради бога, я, я…

Молли посмотрела на платье, лежащее на земле, и потеряла дар речи, потеряла желание нападать, защищаться, бороться со всем этим. Меньше чем за неделю жизнь превратилась из тяжелой в невыносимую. После смерти Анны она не сможет больше ни платить за комнату, ни кормить себя и Крошку Мари. Даже на новое платье у нее не было денег. С тех пор как Анна пропала, у нее не было ни одного посетителя.

– Мне нужно с вами поговорить.

– Поговорить? Я не хочу с тобой разговаривать. Я не хочу даже слышать твою исповедь и твои мольбы.

Молли разозлилась. На себя, на него, ей хотелось ругаться, но в то же время ее удивляла его внешность. Он выглядел довольно странно, но не опасно. Рубашка мятая, галстук грязный, сюртук велик. Как огородное пугало. Анна называла его поэтом. Об этом Молли ничего не знала. Для нее это слово – как хлопья снега, красивое и холодное, и исчезало быстрее, чем его можно взять в руки.

– Вы сказали полиции, что я убийца.

– Я знаю, что Анна о тебе рассказывала. И я видела тебя тем вечером.

– Я клянусь вам, фрёкен. Должно найтись другое объяснение, нежели то, что вы дали полиции. Если бы вы могли помочь…

– Нет никаких других объяснений. Нет никого, кто похож на тебя так, как ты сам, ни одеждой, ни волосами, ни носом, – сказала она.

– Может быть, вы вспомните что-нибудь, что может привести полицию к…

– Если тебя отпустили, значит, полиция меня вообще не слушает, мерзавцы. Так что найди кого-нибудь другого, перед кем разыгрывать невиновность, а я тебе не верю, – сказала Молли и прошла мимо него, думая, не вонзить ли шпильку ему в грудь, но сдержалась и воткнула обратно в волосы.

Она вышла из переулка, он бежал за ней, полы сюртука развевались на ветру.

– Послушайте, полиция забрала у меня документы, я не могу уехать из города. Я под подозрением, пока они не найдут кого-то другого. Поэтому вы должны рассказать правду. Я хочу, чтобы вы сказали полиции, что это был не я. Я ходил к ней, это всем известно, но я ничего не сделал, когда я уходил, ваша сестра была жива.

Молли внимательно смотрела на него, пока они шли мимо площади Святого Николая. Что-то в нем не вызывало доверия, но был он немного симпатичным. Да и выглядел почти невинно. Но она сразу отогнала эту мысль.

– Я смотрел на Анну, это правда. И я вырезал Анну из бумаги, это тоже правда. Это не запрещено. И я заплатил. Полригсдалера.

– Кто вообще вырезает фигурки из бумаги, это какая-то болезнь, это неестественно, – сказала она.

Вырезальщик остановился, и на секунду она подумала, что он сейчас упадет в обморок, но вместо этого он неловко с трудом опустился на колени. Он сложил перед собой руки.

– Пойдемте к начальнику полиции. Я прошу вас. Расскажите ему, что это не я.

Она заметила, как злость успокаивалась в ней. Что ей делать? Что думать? Убийцу Анны нужно найти и казнить. Если это не резчик, то это кто-то другой. Может быть, она найдет кого-нибудь, чтобы следить за ним, заплатить одному из полицейских, чтобы он провел расследование.

– Пятьдесят ригсдалеров, – заявила она, хотя не была уверена, что у мужчины есть такие деньги. Сначала она подумала, что он богат, вернее, понадеялась, что он богат. Сейчас она сомневалась в этом. Платье у него поношенное, манеры грубые. Но движения и язык у него особенные. Как будто он со всем этим незнаком и пробует в первый раз.

– Вы требуете деньги за то, чтобы рассказать правду? – спросил он.

– А что в этом такого? Поэт же зарабатывает деньги, рассказывая ложь.

– Но таких денег у поэтов нет, – сказал он и встал обратно на ноги. Она могла видеть по его лицу, о чем он думал. – Хорошо. Пятьдесят ригсдалеров. За то, чтобы сказать правду.

– Деньги вперед, – сказала Молли и протянула руку.

– Сейчас у меня нет денег. – Он смахнул пыль с сюртука. – Но я человек слова.

– Ты хочешь связаться долговыми отношениями со шлюхой? – Молли покачала головой.

Вырезальщик вздохнул.

– Я хотел бы, чтобы вы называли себя как-нибудь иначе.

– Иначе? Но это то, кем я являюсь. Шлюха.

– Не только это. Вы чья-то дочь, наверняка чья-то подруга, чья-то невеста, чья-то дорогая. Людей много, и они разные. А сейчас вы – мое единственное спасение. Я благодарю вас. Для меня вы больше, чем кто-либо другой в этом городе.

Молли не знала, что сказать. В нем определенно было что-то особенное, раньше никто не говорил ей ничего подобного.

– Перестань так говорить, – пробубнила она. – Пятьдесят ригсдалеров за скорое спасение. Решено.

Она направилась домой, к Крошке Мари.

– Давайте сейчас же пойдем к начальнику полиции, – закричал он ей вслед.

– Не сейчас, вырезальщик. У меня важные дела, мне нужно идти.

– Они могут подождать, разве их нельзя отложить?

– Нельзя. Встретимся через два часа. – Она посмотрела на него.

Он кивнул.

– Все в порядке, – промолвил он и вдруг протянул ей руку.

Такого она не помнила со времени конфирмации в церкви прихода Виндебю[25 - Виндебю – небольшая деревня в коммуне Лолланд с приходской церковью.] много лет назад.

– И не называйте меня больше вырезальщиком, – продолжил он. – Меня зовут Ханс Кристиан.

Она осторожно взяла его руку, которая оказалась мягкой и нежной. Не выдубленная тяжелой работой, как большинство рук. Она отпустила руку и побежала через площадь, сопровождаемая чужими взглядами.

– Фрёкен Молли, я буду ждать у Суда, – крикнул он. – Через два часа.

Улица казалась уютной, и солнце проглядывало сквозь облака. Она чувствовала ветер, трепавший испорченное платье. Она глубоко задумалась. С этими деньгами она сможет заплатить ренту и заняться Крошкой Мари. Но что с убийством Анны? Если это не рез… Если это не Ханс Кристиан, то кто? Может быть, он поможет ей? Найти убийцу Анны? Это самое меньшее, что он может сделать, если это все-таки не он.

Глава 12

Один, два, один, два. Ханс Кристиан ходил туда-сюда по лестнице в здании Суда, вниз-вверх, пока стрелка часов не перевалила за четверть шестого. Он предчувствовал это. Что Молли не придет.

Один раз он осмелился посмотреть в камеру, где он сидел еще этим утром, и увидел того же мужчину, лежавшего на том же месте. Из темноты он слышал те же стихи золотаря, которые он плавно читал нараспев.

– Девушка в бочке, другая в купальнях,
Правда же в том, что дьявол в деталях.