Убийство русалки

– Ах, я верный слуга у мочи короля.

И топор мне грозит, ни за что смерть моя.

– Что это? Кто сочиняет такие стихи? – спросил Ханс Кристиан.

– Это безумец, он повторяет одно и то же, как шарманка, – говорит крестьянин. – Он пробыл здесь пару дней и все ждет, когда его заберут в Скансен[15 - Скансен – местность на острове Амагер, на котором расположен один из самых густонаселенных районов Копенгагена.].

Скансен. Слово, от которого у Ханса Кристиана кружится голова. Скансен – место в Амагере[16 - На острове Амагер во время действия романа также располагались отстойники, куда стекались городские сточные воды.], где казнят преступников. Обычно за самые жестокие убийства. Он снова вспомнил день, когда он присутствовал на казни. Три молодых человека, два парня и красивая девушка, – ранним утром им отрубили головы. Один выкрикнул прощальные слова, а девушка запела так красиво, что песню продолжили даже тогда, когда голова слетела с плеч.

– А что он сделал?

– Напал на одного из королевских привратников перед замком. Он точно безумный. Никто не знает, зачем он это сделал.

Наступила тишина. Ханс Кристиан прислушивался к голосу, который почти напевал свои стишки.

– Девушка в бочке, другая в купальнях,
Правда же в том, что дьявол в деталях.

– В купальнях… а дьявол в деталях, не так уж и плохо, – сказал Ханс Кристиан сам себе, почувствовав укол зависти. Бог ухмылялся ему везде, где бы он ни оказался. Всегда найдутся таланты, превосходившие его.

Старик встал на локтях.

– Безумец работал по ночам, опустошал городские писсуары, а иногда, по-видимому, и пил из них.

Ханс Кристиан видел этих людей, их видят все, кто не ложится допоздна. Они похожи на летучих мышей. Выходят, только когда все уже спят. Опустошают писсуары и уборные и везут это все в Амагер. Люди говорят, что большинство из них не умеют ни писать, ни говорить, ни думать, что только дураки без признаков интеллекта могут выполнять такую работу. Тем не менее эти вирши безумца лучше, чем у большинства поэтов.

Ханс Кристиан вернулся к окну. Он увидел, как по площади бежит мальчик.

– Эй, подмастерье, куда ты направляешься? – крикнул Ханс Кристиан.

Парень чуть не упал, когда обернулся на голос, и увидел, кто его позвал.

– Да, ты. Подойди сюда, паренек.

– Я не паренек, я девочка, – отозвалась она и подошла ближе. Она была коротко подстрижена, не так, как обычно ходят девочки. На голове шляпка, так что она была похожа на гимназистку. Ей, должно быть, лет десять, и у нее уже очень красивое личико. За спиной висит маленький ранец.

– Хочешь заработать ригсдалер?

– За что?

– Сбегать по моему поручению.

– Мне нужно домой. А еще я обещала маме, что не буду разговаривать с незнакомцами. Особенно с арестантами. И останавливаться на улицах Адельгаде или Боргерсгаде[17 - Адельгаде (Благородная улица) и Боргерсгаде (улица Граждан) – основные улицы Нюбодера, серьезно пострадавшие после битвы за Копенгаген. Во времена романа – перенаселенные и небезопасные места.].

– Окажи мне услугу, сбегай на улицу Бредгаде[18 - Бредгаде (Широкая улица).] и найди господина Эдварда Коллина. Только не его отца Йонаса, а именно Эдварда, – поясняет Ханс Кристиан.

Эдвард не знает, что Ханса Кристиана арестовали, может быть, он поможет, если услышит о жестоком обращении, которому подвергается Ханс Кристиан. Старший Колин более критичен.

– И что мне сказать? – спросила девочка.

– Передай от меня привет, от Ханса Кристиана Андерсена, и передай, что он мне срочно нужен.

Девочка ничего не сказала, но оценивающе посмотрела на него. Он знал, что дети часто считали его странным и пугающим. Он надеялся, что его выручит плохое освещение.

Девочка протянула руку.

– А я получу деньги вперед?

Он нащупал в куртке кошелек, громыхая наручниками, и нашел тяжелый ригсдалер.

– Вот, – сказал он. – Но откуда мне знать, что ты сделаешь то, что я прошу, а не сбежишь с деньгами, ничего не передав моему другу?

– Я обещаю, – ответила девочка.

– Дай мне сюда свой башмак. Тогда я буду уверен в том, что ты сдержишь обещание.

– Если мне нужно пробежать всю Конгенс Нюторв[19 - Новая площадь Короля.], то мне нужны оба башмака.

– Тогда сними и другой, и беги босиком, – предложил Ханс Кристиан. – Все равно это будет хорошая сделка за риксдалер.

Девочка сняла с ноги левый башмачок и держала его на вытянутой руке, а второй потянулась за монетой. Ханс Кристиан взялся за башмак перед тем, как выпустить из рук свою последнюю монету.

– И поторопись, – добавил он, пока девочка стояла и сосредоточенно изучала ригсдалер. – Ты моя единственная надежда. Эдвард Коллин. Запомни, Коллин-сын, не отец. Улица Бредгаде.

– Да, да, – бросила она и убежала, сначала ковыляя в одном башмаке, а затем сняв его и босиком пронесясь мимо клетки с курами, коновязи и высоких куч соломы, купцов в куртках и всего остального, что в столице начинается на букву «К». Об этом ему сейчас не стоило бы думать. Аллитерационные ряды и слова вечно копошатся в его сознании, как змеи.

Он сполз вниз по стене и сел на пол. Наручники сжимали запястья. Что-то двигалось вдоль стены. А ночной работник за стеной уносился куда-то далеко-далеко, продолжая напевать свои стихи в такт заходящему над городом солнцу. Скоро ночь.

Он вдруг осознал, что всю жизнь был одинок. Одинок в своих мыслях. Одинок в классной комнате, перенося издевательства ректора Мейслинга. Одинок в своей комнате, скрипя пером по бумаге. Одинок в дилижансе, плутавшем среди прусского туманного пейзажа. Одинок на узких улочках Неаполя. Одинок, даже когда вокруг полно людей. И все же ему никогда еще не было так одиноко, как сейчас, он как будто находится во всех этих местах одновременно. В прошлом, настоящем и будущем. В своей комнате, на эшафоте, в камере. Если он и правда может быть одновременно в нескольких местах, как дед, может быть, это он зарезал красавицу Анну?

Ханс Кристиан закрыл глаза. И почти почувствовал, как опускается топор палача.

Глава 9

Мадам Кригер наблюдала за нестройной утренней уличной суетой, мужчинами, которые спрыгивали с лошадей и направлялись в Хирургическую академию[20 - Датская королевская хирургическая академия, существовавшая с 1785 по 1842 год в Копенгагене. В наши дни ее здание занимает медицинский музей Копенгагенского университета.].

Она здесь уже третий раз. И она терпеть этого не могла. Не потому, что ей не нравилось слушать, как учит доктор, а потому, что сюда пускали только мужчин. Ей приходилось надевать форму, чтобы попасть сюда. Брюки, рубашку, куртку. Приклеивать фальшивые усы, сделанные из ее собственных волос и воска.

У входа в здание она сплюнула. Чтобы еще больше походить на других.

Итак, вот оно. Ей нужно пройти в узкую дверь, мимо людей из Академии. У цирюльника[21 - Во время действия романа ремесло цирюльника приравнивалось к хирургическому.] на входе ужасная прическа, волосы, прикрывающие уши, как у прусского дворянина. Он стоял со списком с именами и вычеркивал имя каждого входящего. В этот раз все будет лучше, чем в прошлый. Она не должна больше совершать ошибок. Она постоянно думала про тот платок.

– Ваше имя? – спросил цирюльник, загородив вход.

Мадам Кригер подняла глаза.

– Кригер, – ответила она и посмотрела вокруг, как будто она совсем не нервничала.

– Вы были здесь раньше, – заметил цирюльник. – А почему вы интересуетесь хирургией?