Доктор Торндайк. Око Озириса
– Это происшествие с кебом оказалось последней соломинкой, оно меня прикончило, но я уже давно качусь с холма. На протяжении последних двух лет у меня очень много неприятностей. Но, вероятно, я не должен докучать вам своими личными проблемами.
– Мне интересно все, что связано со здоровьем пациента, если вы согласны мне рассказать, – ответил я.
– Согласен? – воскликнул он. – А вы встречали пациента, который не рад поговорить о своем здоровье? Как правило, возражает слушатель.
– Ну, ваш настоящий слушатель не возражает.
– В таком случае, – сказал мистер Беллингем, – я доставлю себе удовольствие, рассказав вам о своих бедах: у меня не часто бывает возможность поворчать, жалуясь респектабельному человеку моего класса. И у меня действительно есть основания жаловаться на судьбу, с чем вы согласитесь, когда я скажу, что два года назад лег спать как джентльмен со значительными независимыми средствами и прекрасными перспективами, а проснулся утром и обнаружил, что стал практически нищим. Не очень приятное испытание, особенно в моем возрасте.
– Да, – согласился я, – в любом возрасте.
– И это не все, – продолжал он, – потому что в то же время я потерял брата, моего самого близкого и дорого друга. Он пропал – исчез с лица земли, но, возможно, вы слышали об этом деле. Проклятые газеты тогда были полны этим.
Он неожиданно замолчал, несомненно, заметив перемену в моем лице. Конечно, я сразу вспомнил то дело. С того момента, как я вошел в этот дом, воспоминание топталось на самом пороге памяти, и теперь слова мистера Беллингема сразу его вызвали.
– Да, – подтвердил я, – я помню тот случай, потому что наш лектор по медицинской юриспруденции привлек к нему наше внимание.
– Правда? – произнес мистер Беллингем, как мне показалось, немного встревоженно. – И что же он говорил об этом происшествии?
– Он сказал, что это дело может привести к очень серьезным юридическим последствиям.
– Ей-богу, – воскликнул Беллингем, – тот человек был пророком! Юридические последствия, поистине! Но он, конечно, не знал, какая адская путаница возникнет в связи с этим делом. Кстати, как его звали?
– Торндайк, – ответил я. – Доктор Джон Торндайк.
– Торндайк, – задумчиво повторил мистер Беллингем. – Кажется, я вспоминаю это имя. Да, конечно. О нем говорил мой друг юрист мистер Марчмонт в связи с делом человека, с которым я был слегка знаком, с неким Джефри Блекмуром, что исчез очень загадочно. Я вспомнил, что доктор Торндайк разрешил это дело с необыкновенной изобретательностью.
– Думаю, ему было бы очень интересно ваше дело, – предположил я.
– Конечно, – согласился мистер Беллингем, – но нельзя бесплатно тратить время профессионала, а я не могу заплатить ему. И это напоминает мне, что я занимаю ваше время, болтая о личных делах.
– Мой утренний обход закончен, – сказал я, – и более того, ваши личные дела чрезвычайно интересны. Могу ли я спросить, какова природа юридических затруднений?
– Нет. Если не хотите потратить весь остаток дня и вернуться домой в бреду. Скажу вам только, что неприятности связаны с завещанием моего бедного брата. Прежде всего, оно не может быть исполнено, потому что нет достаточных доказательств смерти моего брата, а во-вторых, если оно и будет исполнено, то все перейдет во владение человека, который никогда не должен был его получить. Само завещание – дьявольски раздражающий документ, когда-либо произведенный извращенной изобретательностью упрямо заблуждающегося человека. Это все. Взглянете на мое колено?
Так как объяснение мистера Беллингема (изложенное быстрым крещендо и закончившееся почти криком) привело к тому, что он побагровел и почти дрожал, я решил, что лучше закончить разговор. Поэтому я осмотрел колено пациента, которое почти зажило, и провел общий осмотр; дав джентльмену подробные наставления, как себя вести, я встал, собираясь уходить.
– И помните, – сказал я, пожимая ему руку, – ни табака, ни кофе, и вообще никаких возбуждений. Ведите спокойную жизнь.
– Все это очень хорошо, – ответил он, – но, предположим, придут люди и будут возбуждать меня?
– Не обращайте на них внимания, – улыбнулся я, – и читайте «Альманах Уитакера»[7].
И с этим прощальным советом я вышел в наружную комнату.
Мисс Беллингем сидела за столом; перед ней лежала груда блокнотов в синем переплете, два из них были открыты, виднелись страницы, заполненные мелким аккуратным почерком. Когда я вошел, она встала и вопросительно посмотрела на меня.
– Я слышала, вы посоветовали моему отцу читать «Альманах Уитакера», – сказала она. – Это лечебное средство?
– Исключительно, – ответил я. – Я рекомендую это как лекарственное средство, как противоядие от возбуждения.
Она слегка улыбнулась.
– Это поистине не слишком эмоциональная книга, – хмыкнула она и потом спросила: – У вас есть какие-то другие инструкции?
– Что ж, могу дать обычный совет: сохранять оптимизм и избегать тревог, но не думаю, чтобы вы нашли его очень полезным.
– Напротив, – ответила она, – это превосходный совет. Люди в нашем положении, боюсь, не слишком веселы, но все же у них нет извращенного желания неприятностей. Беды приходят непрошеными. Но, конечно, вы не можете заниматься этим.
– Я практически не могу помочь, но искренне надеюсь, что дела вашего отца скоро наладятся.
Она поблагодарила меня за добрые пожелания и проводила до входной двери, где с поклоном и крепким рукопожатием отпустила меня.
Когда я вышел из-под арки, на меня обрушился очень неприятный шум Феттер Лейн, и эта маленькая улица выглядела очень убогой и беспокойной по сравнению с достоинством и монашеской тишиной старого сада. А что касается операционной, с ее клеенчатым полом и развешанными по стенам карточками страховых агентов в позолоченных рамах, то она была так отвратительна, что я для отвлечения занялся дневником и все еще деловито записывал результаты утренних посещений, когда вкрадчиво вошел Адольс, официант, и объявил, что ланч готов.
Глава 3
Джон Торндайк
Любому наблюдателю очевидно, что характер человека проявляется в его одежде. То, что то же самое справедливо к группам людей, менее знакомо, но совершенно очевидно. Разве люди боевых профессий и до сегодня не украшают себя перьями, пышными расцветками и позолоченными украшениями, как африканские военные вожди или «смельчаки» краснокожие, что указывает на место войны в современной цивилизации? Разве римская церковь не посылает своих священников на алтарь в одеянии, которое было модно еще до падения Римской империи, как знак своего непоколебимого консерватизма? И разве, наконец, юриспруденция, громыхая вслед за веком прогресса, не свидетельствует о своей покорности прецеденту головными уборами, напоминающими добрые дни королевы Анны[8]?
Должен извиниться перед читателем за то, что посвящаю его в свои банальные размышления, в то время как я стоял в тени и спокойствии Иннер Темпл[9], разглядывая товары в витрине одного из магазинов. Я остановился перед ней и разглядывал парики, когда вздрогнул, услышав сказанные низким голосом слова:
– На вашем месте я бы предпочел тот с толстой задней частью.
Я быстро и сердито повернулся и увидел лицо своего старого друга и бывшего сокурсника Джервиса, за которым, глядя на меня со спокойной улыбкой, стоял мой прежний учитель доктор Джон Торндайк. Оба тепло поздоровались со мной, и я почувствовал себя польщенным, потому что Торндайк – очень известная личность, да и Джервис на несколько курсов старше меня.
– Выпьете с нами чашку чая, надеюсь, – сказал Торндайк, и, когда я радостно согласился, он взял меня за руку и повел в направлении Казначейства.
– Но почему такой голодный взгляд на эти приметы судебного тщеславия? – спросил он. – Неужели вы хотите последовать примеру моему и Джервиса и покинуть постель больного ради судебного присутствия?
– Что? Джервис занялся юриспруденцией?
– Боже, да! – ответил Джервис. – Я стал паразитом Торндайка. Знаете, у больших блох бывают маленькие блохи. Я та часть дроби, что идет вслед за точкой после целого числа.
– Не верьте ему, Беркли, – прервал его Торндайк. – Он мозг фирмы. Я представляю ответственность и моральные ценности. Но вы не ответили на мой вопрос. Что вы делаете здесь летним днем, глядя на витрину изготовителя париков?
– Я замещаю Барнарда, у него практика на Феррер Лейн.
– Знаю, – сказал Торндайк. – Мы иногда его встречаем, и в последнее время он очень бледный и осунувшийся. Он в отпуске?
– Да. Отправился в плавание к греческим островам на корабле, который привезет черную смородину.
– В таком случае, – произнес Джервис, – вы действительно местный врач общей практики. Я подумал, что вы выглядите чертовски респектабельно.
– И судя по расслабленному состоянию, в котором мы вас встретили, – добавил Торндайк, – практика не слишком напряженная. Полагаю, она исключительно местная?
– Да, – ответил я. – Пациенты живут на маленьких улицах и во дворах в радиусе полумили от больницы, и у многих из них жилища убогие. О, и это напомнило мне об очень странном совпадении. Думаю, оно вас заинтересует.
– Жизнь полна странных совпадений, – сказал Торндайк. – Никого, кроме обозревателя романов, такие совпадения не удивляют. Но каково ваше совпадение?
– Оно связано со случаем, который вы упомянули в больнице два года назад. Человек исчез при очень загадочных обстоятельствах. Помните? Этого человека звали Беллингем.
– Египтолог? Да, я хорошо помню тот случай. Что с ним?
– Его брат мой пациент. Он живет на Невиллз Корт с дочерью, и похоже, они бедны как церковная мышь.
– Это действительно очень интересно, – кивнул Торндайк. – Они должны были обеднеть очень неожиданно. Если я верно помню, его брат жил в большом доме со своим собственным участком.
– Да, это так. Вижу, вы помните тот случай.
– Мой дорогой друг, – сказал Джервис, – Торндайк никогда не забывает заслуживающие интереса случаи. Он своего рода медицинско-юридический верблюд. Он глотает факты из газет и других источников, а потом, в свободные моменты, отрыгивает их и начинает жевать. Очень своеобразная привычка. Случай описывается в газетах или происходит в суде, и Торндайк целиком его проглатывает. Затем проходит время, и все забывают об этом случае. Через год или два появляются новые факты, и тут, к своему изумлению, вы обнаруживаете, что Торндайк к этому готов. В этот промежуток он думал о случае.
– Вы заметите, – сказал Торндайк, – что мой ученый друг прибегает к смешанным метафорам. Но его заявление в целом верно, хотя выражено не очень ясно. Когда мы подкрепим вас чашкой чая, вы должны будете подробней рассказать нам о Беллингеме.
За этим разговором мы подошли к квартире Торндайка, который живет на втором этаже дома № 5а на Кингз Бенч Уок, и, войдя в красивую, просторную, обшитую панелями комнату, мы увидели невысокого пожилого мужчину, аккуратно одетого в черное и расставляющего на столе посуду для чая. Я с любопытством посмотрел на него. Он не походил на слугу, несмотря на аккуратную черную одежду; в сущности его внешность меня удивила, потому что его полное достоинства интеллигентное лицо предполагало, что он принадлежит к какой-то сложной профессии, у него ловкие руки искусного механика.
Торндайк задумчиво посмотрел на накрытый стол, потом взглянул на своего слугу.
– Вижу, вы накрыли на трех человек, Полтон, – отметил он. – Откуда вы знали, что я приведу кого-то на чай?
Маленький человек улыбнулся очень своеобразной лукавой радостной улыбкой и объяснил:
– Я видел в окне лаборатории, как вы вышли из-за угла, сэр.
– Как разочаровывающе просто, – выдохнул Джервис. – Мы надеялись на что-нибудь нелепое и телепатическое.
– Простота – душа эффективности, сэр, – ответил Полтон, проверяя, что он ничего не забыл; после этого удивительного афоризма он исчез.
– Вернемся к делу Беллингема, – сказал Торндайк, разлив чай. – Выяснили ли вы какие-нибудь новые факты, относящиеся к этому делу? Я имею в виду факты, которые вы можете сообщить, конечно, если имеете на то право.
– Я узнал одно или два обстоятельства, которые можно сообщить без всякого вреда. Например, что Годфри Беллингем, мой пациент, совершенно неожиданно потерял все свое состояние во время исчезновения.
– Это действительно странно, – подтвердил Торндайк. – Противоположное событие было бы вполне объяснимо, но как могло исчезнуть состояние, непонятно, если не производилась какая-то выплата.
– Нет, ничего такого не было, и это меня удивило. Но в деле возникли необычные обстоятельства, и юридическое положение стало очень запутанным. Например, существует завещание, с которым связаны большие трудности.
– Завещание трудно осуществить, если нет доказательств смерти, – заметил Торндайк.
– Совершенно верно. Это одна из трудностей. Вторая как будто в том, что в самом завещании есть роковой недостаток. Я не знаю, каков он, но думаю, что рано или поздно узнаю. Кстати, я упомянул, что вы интересовались данным случаем, и думаю, Беллингем был бы рад проконсультироваться у вас, но, конечно, у бедняги нет на это денег.
– Для него это неприятно, если есть другие заинтересованные лица. Вероятно, будет проведено какое-то следствие, и так как закон обычно не учитывает бедность, Беллингем, вероятно, потерпит поражение. Он должен получать советы.
– Не вижу, как он может их получать, – сказал я.
– Я тоже, – признался Торндайк. – Для бедняков помощь юристов не предусмотрена; считается, что к услугам закона могут обращаться только люди со средствами. Конечно, если бы мы знали этого человека и его обстоятельства, мы могли бы ему помочь, но, насколько нам известно, он может оказаться явным негодяем.
Я вспомнил странный разговор, который я подслушал, и задумался: что бы сказал Торндайк, если я бы я смог ему рассказать. Очевидно, рассказывать я не могу, только сообщить о своих впечатлениях.
– Он не кажется мне таким, – произнес я, – но, конечно, точно это неизвестно. На меня лично он произвел благоприятное впечатление, чего я не могу сказать о другом человеке.
– Что за другой человек? – спросил Торндайк.
– В этом деле был еще одни человек, не правда ли? Я забыл, как его звали. Я видел его в доме, и он мне не понравился. Подозреваю, что он оказывает какое-то давление на Беллингема.
– Беркли больше знает об этом деле, чем говорит нам, – сказал Джервис. – Давайте посмотрим отчет и узнаем, кто тот незнакомец.
Он снял с полки толстый альбом газетных вырезок и положил его на стол.
– Понимаете, – продолжил он, проводя пальцами по указателю, – Торндайк сохраняет все связанное с перспективными случаями, а я знаю, что от этого случая он чего-то ожидал. Думаю, у него была мрачная надежда, что однажды голова исчезнувшего окажется в чьем-то мусорном ведре. Вот оно, этого второго человека зовут Херст. Кажется, он кузен, и именно в его доме исчезнувшего в последний раз видели живым.
– Значит, вы думаете, что мистер Херст играет активную роль в данном деле? – спросил Торндайк, взглянув на отчет.
– Таково мое впечатление, – ответил я, – хотя на самом деле я ничего об этом не знаю.
– Что ж, – сказал Торндайк, – если бы вы знали, что было сделано, и получили бы разрешение говорить об этом, мне было бы очень интересно узнать, как развивается этот случай, и если бы неофициальное мнение о какой-либо части оказалось полезно, не вижу вреда в том, чтобы сообщить его.
– Было бы очень ценно, если бы другие участники получали профессиональные советы, – произнес я, а потом после паузы спросил: – Вы много размышляли об этом случае?
Торндайк задумался.
– Нет, – ответил он, – не могу сказать, что много. Я старательно обдумал его, когда этот отчет впервые появился, и с тех пор иногда о нем думал. Это моя привычка, как сказал Джервис, использовать моменты бездеятельности (как, например, во время железнодорожных поездок), придумывая на основании известных фактов теории по знакомым мне нерешенным делам. Думаю, это полезная привычка, потому что, кроме умственного упражнения и опыта, которые она дает, в тех случаях, когда у меня в руках оказываются значительные части тех дел, предварительные размышления бывают очень полезными.
– У вас есть теория относительно известных фактов в данном деле? – спросил я.
– Да. У меня есть несколько теорий, одну из них я особенно предпочитаю, и я с большим интересом жду новых фактов, которые показали бы, какая из моих теорий верна.
– Бесполезно пытаться узнать у него что-нибудь, Беркли, – сказал Джервис. – Он оборудован информационным клапаном, открывающимся только внутрь. Наполнять вы можете сколько угодно, но извлечь ничего не сможете.
Торндайк усмехнулся.
– Мой ученый друг в основном прав, – подтвердил он. – Понимаете, меня в любой момент могут попросить дать совет по этому делу, и я буду очень глупо себя чувствовать, если уже подробно объяснил свою точку зрения. Но я хотел бы послушать, какие выводы делаете вы и Джервис на основании фактов, описанных в отчете.
– Видите, – воскликнул Джервис, – что я вам говорил! Он хочет высосать содержание наших мозгов.
– Что касается моего мозга, – фыркнул я, – то процесс высасывания даст только вакуум, поэтому уступаю эту честь вам. Вы полноценный юрист, в то время как я только врач общей практики.
Джервис старательно набил свою трубку и закурил. Потом, выпустив в воздух тонкую струю дыма, сказал:
– Если вы хотите узнать, какие выводы я сделал из отчета, могу сказать: никакие. Мне кажется, все дороги ведут в тупик.
– Ну, это всего лишь лень, – произнес Торндайк. – Беркли хочет получить образец вашей судебно-медицинской мудрости. Ученый советник может быть – и часто бывает – в тумане, но никогда не признает этого; он заворачивает это в приличную словесную маскировку. Расскажите нам, как вы пришли к своему заключению. Покажите, как вы взвешивали факты.
– Хорошо, – ответил Джервис, – я дам вам мастерский анализ фактов, который ни к чему не ведет.
Он какое-то время с легким замешательством, как мне показалось, продолжал курить, и я ему сочувствовал. Наконец он выдул небольшое облако дыма и продолжил:
– Положение кажется таким. Человека видели входящим в дом. Его отвели в определенную комнату, и он там закрылся. Никто не видел, как он выходил, однако когда в комнату вошли, она была пуста; этого человека больше никогда не видели ни живым, ни мертвым. Таково очень нелегкое начало. Очевидно, что могло произойти одно из трех. Он должен был оставаться в этой комнате или по крайней мере в этом доме; либо он умер – естественной смертью или другим способом – и тело остается в доме ненайденным; либо он незаметно покинул дом. Рассмотрим первую возможность. Дело происходило почти два года назад. Он не мог два года оставаться в этом доме живым. Его увидели бы. Его увидели бы слуги, убирающие комнаты.
Здесь со снисходительной улыбкой вмешался Торндайк.
– Мой ученый друг рассматривает дело с неподобающим легкомыслием. Мы принимаем вывод, что этот человек не мог оставаться в доме живым.
– Хорошо. В таком случае мог ли он оставаться мертвым? Очевидно – нет. В отчете говорится, что как только человек исчез, Херст и слуги тщательно обыскали весь дом. Не имелось никакой возможности за такое короткое время скрыть тело, отсюда следует единственный возможный вывод: тела там не было. Больше того, если мы предположим, что человек убит, а именно это предполагает сокрытие тела, возникает вопрос: кто его мог убить? Конечно, не слуги, а что касается Херста – конечно, мы не знаем, какими были отношения между исчезнувшим человеком и им, по крайней мере, я не знаю.
– Я тоже не знаю, – подтвердил Торндайк. – Я не знаю ничего, кроме того, что было в газетном отчете и что рассказал нам Беркли.
– В таком случае мы ничего не знаем. У него мог быть мотив для убийства, а могло и не быть. Главное в том, что у него как будто не было для этого возможности. Даже если предположить, что у него была возможность временно спрятать тело, в конечном счете его все равно обнаружили бы. Он не мог в присутствии слуг похоронить его в саду и не мог его сжечь. Единственный возможный способ – расчленить тело на фрагменты и закопать их в разных тайных местах или бросить в пруд или реку. Но никаких фрагментов не было найдено, а к настоящему времени что-нибудь обязательно нашли бы. Таким образом, ничего не поддерживает это предположение. Кажется, предположение об убийстве – по крайней мере в этом доме – должно быть исключено, тем более что дом обыскивали сразу после исчезновения человека.
Перейдем к третьей альтернативе. Покинул ли он дом незаметно? Что ж, это не невозможно, но поступать так было бы очень странно. Он мог быть импульсивным или эксцентричным человеком. Мы не можем сказать. Мы ничего о нем не знаем. Но прошло два года, и он нигде не появился, так что, если он покинул дом тайно, он скрылся где-то и продолжает скрываться. Конечно, он мог быть сумасшедшим, который так себя ведет, а мог и не быть. У нас нет никакой информации о характере этого человека.
Затем возникает осложнение, связанное со скарабеем, который был найден на земле в доме его брата в Вудфорде. Это как будто свидетельствует, что в какое-то время он посещал этот дом. Но никто его там не видел, и потому неизвестно, куда он пошел сначала: в дом брата или к Херсту. Если он носил скарабея, когда пришел в дом в Элтаме, он должен был незаметно оставить этот дом и отправиться в Вудфорд; но если с ним скарабея не было, он, вероятно, пошел из Вудфорда в Элтам и здесь окончательно исчез. Относительно того, был ли у него скарабей, когда его последней видела служанка Херста, данных нет.
Если он пошел в дом брата после посещения Херста, его исчезновение кажется более понятным, если мы не возражаем против небрежных обвинений в убийстве, потому что в этом случае гораздо легче избавиться от тела. Очевидно, никто не видел его входящим в дом, и, если он вошел, то через заднюю калитку, которая связана с библиотекой – отдельным зданием на некотором удалении от дома. В этом случае Беллингемы имели физическую возможность избавиться от тела. У них имелось достаточно времени, чтобы сделать это незаметно, во всяком случае – на время. Никто не видел, что человек входил в дом, и никто не знал, что он там, если он там был; очевидно, не проводилось никаких поисков ни тогда, ни впоследствии. Если бы имелась возможность установить, что он покинул дом Херста живым или что у него был скарабей, когда он пришел туда, положение Беллингемов выглядело бы очень подозрительным – хотя, конечно, девушка должна бы находиться в доме, если там находился отец. Но в том-то и затруднение: нет никаких доказательств, что этот человек покинул дом Херста живым. А если он этого не делал… Как я вам сказал вначале, куда ни повернешь, утыкаешься в тупик.
– Банальное окончание для такого мастерского изложения, – прокомментировал Торндайк.
– Знаю, – подтвердил Джервис. – Но что еще можно сделать? Есть несколько возможных решений, и одно из них должно быть верным. Но как нам судить, какое из них верное? Я считаю, что, пока мы больше не узнаем об участниках и их финансовых и иных интересах, нам не хватает данных для решения.
– Здесь, – произнес Торндайк, – я полностью с вами не согласен. Я считаю, что у нас достаточно данных. Вы говорите, что у нас нет возможности установить, какое из решений верное, но если вы внимательно прочтете отчет, то поймете, что имеющиеся факты указывают на одно и только на одно решение. Возможно, это не истинное объяснение, я этого не предполагаю. Но сейчас мы рассуждаем отвлеченно, академически, и я удовлетворен тем, что наши данные указывают на единственное решение. Что скажете, Беркли?
– Я скажу, что мне пора уходить: вечерние консультации начинаются в половине седьмого.
– Что ж, – сказал Торндайк, – не станем мешать вам выполнять профессиональные обязанности, когда добрый Барнард собирает смородину на греческих островах. Но заходите к нам снова. Приходите когда хотите и когда закончите работу. Вы нам не помешаете, даже если мы заняты, а после восьми вечера это бывает крайне редко.
Я сердечно поблагодарил доктора Торндайка за гостеприимство и пошел домой по Миддл Темпл Лейн и Эмбаркменту; не слишком прямой маршрут через Феттер Лейн, должен признаться, но наш разговор оживил мой интересе к дому Беллингема и заставил задуматься.
По любопытному разговору, свидетелем которого я стал, было ясно, что дело усложняется. Я не предполагал, что эти два респектабельных джентльмена действительно подозревали друг друга в причастности к исчезновению человека, но их неосторожные, сказанные в гневе слова показывали, что у них возникли такие зловещие предположения – опасное состояние, которое может привести к появлению настоящих подозрений. К тому же обстоятельства дела действительно очень загадочны, что я особенно ясно понял, выслушав анализ моего друга.
