Давайте все убьем Констанцию

Повисла тяжелая пауза.

– Ну что, по рукам? – помог делу я.

– И ты сможешь найти этот чертов Маунт-Лоу, где ходил трамвай?

– Меня возили туда года в полтора.

– То есть дорогу показать сможешь?

– Как сейчас помню…

– Ладно, заткнись, – Крумли закинул в свой драндулет несколько бутылок пива. – Садись в машину.

Мы загрузились в авто, попрощались с Гершвином, оставив его в Париже с любимой перфолентой, и отбыли.

– Только молчи, – сказал Крумли, – можешь, если что, кивать – да или нет.

Глава 8

– Не знаю, какого хрена я все это делаю… – проворчал Крумли, чуть не выехав на встречную полосу. – Я говорю, не знаю, какого хрена…

– Да слышу я, – сказал я, глядя на проплывающие за окном холмы и предгорья.

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь? – не унимался Крумли. – Мою первую и единственную жену. Она отлично умела пудрить мне мозги своими формами, размерами и улыбками на тридцать два зуба.

– Я – пудрю тебе мозги?

– Только попробуй скажи «нет» – живо вылетишь из машины. Или это, может быть, не ты, как только завидишь меня на горизонте, тут же садишься и делаешь вид, что поглощен разгадыванием кроссворда? И еще с умным видом вписываешь слова четыре, пока я не подойду и не настучу тебе по башке…

– Я что, действительно так делаю, Крумли?

– Не выводи меня. Ты смотришь на указатели? Давай посматривай. А еще скажи мне на всякий случай, зачем ты ввязался во все это дерьмо?

Я бросил взгляд на телефонную книжку Раттиган, которая лежала у меня на коленях.

– Она прибежала ко мне и сказала, что за ней гонится сама Смерть. Один из смертников со страниц телефонной книжки… Или тот, кто подкинул ей этот «подарочек». А может, она и сама уже вышла на него… Когда пыталась, как мы, разыскать этого типа, который имеет наглость посылать трепетным юным актрисам какие-то загробные словари…

– Юным? Тоже мне, нашел девочку, – проворчал Крумли.

– Да, девочку! Она не была бы звездой экрана, если бы не сохранила в себе этот пикантный налет нимфетки из Meglin Kiddie[12 - Meglin Kiddie – популярная в 1930–40–50-е годы театральная труппа, состоящая из актеров-детей до 16 лет.], со всеми полагающимися сексуально-акробатическими ужимками. Нет, перед нами не старушка Раттиган. Перед нами – маленькая школьница Раттиган, которая в ужасе бежит через темный голливудский лес, полный диких зверей.

– Так, понятно. Прогоняешь очередную рождественскую пургу в шоколаде?

– Что ты сказал?

– Без комментариев. Лучше подумай, зачем кому-то из этих обведенных красным друзей понадобилось посылать ей две книги гнилых воспоминаний?

– А что тебя так удивляет? Констанция за свою жизнь перелюбила кучу народу. А это значит, что теперь, по прошествии лет, куча народу ее ненавидит. Кому-то она отказала, кого-то бросила, кого-то просто забыла. Она же стала знаменитой. А они остались валяться в придорожной канаве. И вот теперь все состарились и перед уходом в мир иной решили ей отомстить.

– Ты рассуждаешь прямо как я, – сказал Крумли.

– Бог свидетель, я к этому не стремился. Я имел в виду, что…

– Да ладно, я пошутил. Тебе никогда не быть Крумли, как мне не быть Жюль Верном-младшим. Где мы?

Я поднял взгляд на дорогу.

– Стоп! Кажется, приехали. Это Маунт-Лоу! Когда-то здесь разбился насмерть великий исторический красный трамвай. Но это было давно.

– Профессор Лоу… – задумчиво добавил я, покопавшись в архивах подсознания, расположенных, по моим ощущениям, где-то по ту сторону глазных яблок, – человек, который во времена Гражданской войны изобрел фотографирование с воздушного шара…

– Откуда ты только все это берешь? – удивился Крумли.

– Просто вспомнилось, – пожал плечами я.

– Ты просто забит бесполезной информацией.

– Ну, извини, – обиженно сказал я. – Мы ведь на Маунт-Лоу, не так ли? А этот холм назван в честь профессора Лоу и его тунервильского трамвая, который ходил к вершине.

– Допустим, и что дальше? – сказал Крумли.

– Профессор Лоу придумал делать фотографии с воздушного шара, и это помогало обнаруживать неприятеля во время самой великой из войн. По сути, два изобретения – воздушные шары и железная дорога – принесли нам победу на севере…

– О’кей, о’кей, – проворчал Крумли. – Выходим из машины – и наверх.

Высунувшись из окна, я проводил взглядом заросшую бурьяном тропинку, убегающую вверх по склону и тающую в ранних сумерках.

Закрыл глаза и снова порылся в подсознании.

– До верха не меньше пяти километров, – объявил я. – Ты уверен, что надо идти пешком?

Крумли бросил на гору выразительный взгляд.

– И не уговаривай. – Он подошел к машине и как следует захлопнул дверь. – Если мы сорвемся с этой чертовой тропы, нам точно крышка.

– Именно. Поехали!

Крумли подогнал свою колымагу к подножию холма, выключил мотор, вылез и пошел вверх по тропинке, пробираясь сквозь густые заросли.

– Аллилуйя! – заорал он через минуту. – Железка! Старые рельсы! Они даже не удосужились их убрать, просто похоронили.

– Да неужели!

Весь красный от возбуждения, Крумли метнулся обратно к машине, нырнул в нее и схватился за ключи зажигания.

– Ах ты, тварь! Теперь она не заводится!

– Может, попробуешь нажать на газ?