451 градус по Фаренгейту

Монтаг вернулся в дом. Он оставил окна открытыми, проверил, в каком состоянии Милдред, заботливо подоткнул ее одеяло, а затем улегся сам.

Лунный свет озарял его скулы и морщины, прорезавшие нахмуренный лоб, а попав в глаза, тот же свет разливался маленькими лужицами, похожими на серебряные катаракты.

Упала капля дождя. Кларисса. Еще одна капля. Милдред. Третья. Дядя. Четвертая. Ночной пожар. Одна – Кларисса. Две – Милдред. Три – дядя. Четыре – пожар. Одна – Милдред, две – Кларисса. Одна, две, три, четыре, пять – Кларисса, Милдред, дядя, пожар, таблетки снотворного, люди-салфетки, фалды ближнего, высморкался, скомкал, в унитаз. Одна, две, три, одна, две, три! Дождь. Гроза. Дядя смеется. Раскаты грома катятся по лестнице вниз. Весь мир – сплошной поток ливня. Пламя вырывается из вулкана. Все закручивается водоворотом, и ревущая стремнина несется навстречу утру.

– Я ничего больше не понимаю, – сказал Монтаг, положил в рот облатку снотворного и стал ждать, когда она растворится на языке.

В девять часов утра постель Милдред была уже пуста. Монтаг быстро вскочил – сердце его гулко билось – и бросился бегом через прихожую, но у дверей кухни остановился.

Из серебряного тостера выпрыгивали ломтики поджаренного хлеба, паучья металлическая рука тут же подхватывала их и окунала в растопленное сливочное масло.

Милдред наблюдала за тем, как тосты ложатся на тарелку. В ее ушах плотно сидели электронные пчелы, их жужжание помогало ей коротать время. Она внезапно подняла голову, увидела Монтага и кивнула.

– Ты в порядке? – спросил он.

За десять лет пользования ушными наперстками – «ракушками» – его жена научилась профессионально читать по губам. Она снова кивнула. Затем включила тостер, и он опять защелкал, поджаривая свежий ломтик хлеба.

Монтаг сел.

– Не понимаю, с чего бы это я такая голодная, – сказала жена.

– Ты…

– Я ужасно голодна.

– Вчера вечером… – начал он.

– Спала плохо. Чувствую себя отвратительно, – продолжала она. – Господи, как же хочется есть! Ничего не пойму.

– Вчера вечером, – опять начал он.

Милдред рассеянно проследила за движением его губ.

– Что – вчера вечером?

– А ты не помнишь?

– О чем ты? У нас что, были гости, и мы хорошо погуляли? Голова словно с похмелья. Господи, как же хочется есть! И кто у нас вчера был?

– Да так, несколько человек, – ответил он.

– Вот-вот. – Она прожевала кусок тоста. – Желудок болит, но есть хочется до ужаса. Надеюсь, я вчера никаких глупостей не наделала?

– Нет, – тихо сказал он.

Паучьей рукой тостер выхватил ломтик пропитанного маслом хлеба и протянул ему. Монтаг принял тост, чувствуя себя премного обязанным.

– Ты сам тоже выглядишь не лучшим образом, – заметила жена.

Ближе к вечеру пошел дождь, и мир стал темно-серым.

Монтаг стоял в прихожей и прикреплял к куртке значок с пылающей оранжевой саламандрой. Потом долгое время глядел на вентиляционную решетку. Милдред, читавшая сценарий в телевизионной гостиной, ненадолго перевела взгляд на мужа.

– Посмотрите на него! – воскликнула она. – Этот человек думает!

– Да, – сказал он. – Я хотел с тобой поговорить. – Монтаг сделал паузу и продолжил: – Вчера вечером ты выпила все таблетки из своего флакона.

– О нет, – изумилась она, – я бы такого никогда не сделала.

– Но флакон был пуст.

– Да не могла я сделать ничего подобного! С чего бы это пришло мне в голову?

– А может, ты приняла две таблетки, потом забыла об этом и приняла еще две, потом опять позабыла и снова приняла две, а затем, уже осоловев, ты начала глотать их одну за одной, пока в тебе не оказались все тридцать или сорок штук.

– Чушь! – возмутилась она. – Чего ради я сотворила бы такую глупость?

– Не знаю, – ответил он.

Похоже, ей хотелось, чтобы муж как можно скорее ушел из дома.

– Я этого не делала, – сказала Милдред. – И никогда не сделаю. Даже если проживу миллиард лет.

– Ну хорошо, раз ты так говоришь, – согласился он.

– Это не я, так сказала леди в пьесе, – ответила она и вернулась к сценарию.

– Что идет сегодня днем? – утомленным голосом спросил Монтаг.

На этот раз она не стала отрываться от сценария:

– Ну, через десять минут начнется пьеса, действие будет переходить со стены на стену. Мне прислали роль сегодня утром. Я им подкинула несколько классных соображений. Они пишут сценарий, но пропускают реплики одного персонажа. Абсолютно новая идея! Там нет реплик матери семейства, ее играю я. Когда подходит моя очередь говорить, они все смотрят на меня с трех стен, и вот тут я произношу свои слова. К примеру, мужчина говорит: «Как тебе нравится вся эта идея, Элен?» При этом он глядит на меня, а я сижу здесь, в центре сцены, чувствуешь? И я говорю… я говорю… – она стала водить пальцем по строчкам сценария. – Вот: «По-моему, это чудесно». Потом они продолжают играть дальше, без меня, пока он не спрашивает: «Ты тоже так считаешь, Элен?» А я ему на это отвечаю: «Конечно же!» Правда ведь забавно, Гай?

Стоя в коридоре, он не отрываясь смотрел на нее.

– Очень забавно, – ответила она самой себе.

– А о чем пьеса?

– Я же тебе только что сказала. Там три действующих лица – Боб, Рут и Элен.

– А!

– Действительно очень забавно. А дальше будет еще забавнее, когда мы позволим себе четвертую телестену. Как ты полагаешь, долго нам придется экономить, чтобы сломать четвертую стену и поставить вместо нее четвертую телевизионную? Она стоит всего две тысячи долларов.

– Это треть моей годовой зарплаты.

– Но ведь всего две тысячи, – возразила Милдред. – Иногда не мешало бы и обо мне подумать. Если бы у нас была четвертая телестена, то эта комната стала бы вроде как вовсе и не нашей. Она превращалась бы в комнаты разных экзотических людей. Мы вполне можем обойтись без чего-нибудь другого…