Семейное дело

В дверь позвонили; пришлось прерываться и идти открывать. Мы ждали Филипа к одиннадцати, а Феликса чуть позже, но они пришли вдвоем. Судя по выражениям лиц, между ними случился разлад. Они говорили со мной по отдельности, когда я впускал их и принимал от них пальто, но друг с другом подчеркнуто не общались. В кабинете они расселись после заметного – на целых полдюйма! – кивка Вулфа – Феликс, конечно, в красном кожаном кресле, поблизости от торца стола Вулфа. Филип сидел неестественно прямо, губы плотно сжаты, смуглое квадратное лицо как неживое, а Феликс скорее не сел, а примостил седалище на краешек кресла и брякнул:

– Я задержал Филипа, мистер Вулф, потому что он солгал мне. Как вы знаете, я…

– Прошу прощения. – Наверное, Феликсу нередко доводилось слышать этот тон, когда Вулф попечительствовал над рестораном. – Вы взволнованы. Понимаю, день выдался тяжелый, но и у меня он был не легче. Я буду пиво. Как насчет бренди?

– Нет, сэр, спасибо. Я воздержусь.

– Филип?

Тот покачал головой. Я обогнул его кресло по пути на кухню. Когда я вернулся, Феликс уже полноценно сидел и рассказывал:

– …восемь человек. Они приходили и уходили, днем и вечером. Я записал их фамилии. Самый скверный день с того времени, как скончался мистер Вукчич! Первые двое явились под самый конец ланча, к трем часам, и поток не иссякал вплоть до окончания обеда. Просто ужасно, сэр, просто ужасно! Допрашивали всех, даже посудомойку. Больше всего их заинтересовала наша мусорная. Помните, мистер Вукчич так называл раздевалку, и мы продолжаем ее так называть. Это комната, где сотрудники-мужчины переодеваются для работы. Они заводили нас туда по отдельности и расспрашивали о пальто Пьера. А что не так с его пальто, сэр?

– Спросите у полиции. – Пена в бокале достигла нужного уровня, и Вулф сделал первый глоток. – Боюсь, это меня вы должны благодарить за свой тяжелый денек. Пьер был убит здесь, в моем доме. Без этого обстоятельства расследование шло бы рутинным образом. Они никого не задержали?

– Нет, сэр. Я было решил, что один из них хочет арестовать меня. Он сказал, что знает, будто вас с Пьером связывали особые отношения – и мистера Гудвина тоже, – и добавил, что мне об этом наверняка было известно. Велел сходить за пальто и шляпой, но потом вдруг передумал. Этот человек…

– Его фамилия Роуклифф.

– Верно, сэр. – Феликс часто закивал. – Недаром говорят, что вы все про всех знаете. Мистер Вукчич говорил мне, что, по-вашему, так оно и есть. Этот офицер вел себя так же и с Филипом, которого я назвал лучшим другом Пьера. – Он искоса посмотрел на Филипа и снова повернулся к Вулфу. – А Филип ему, возможно, солгал. Мне он точно врал, сэр. Помните, как мистер Вукчич увольнял Ноэля? Он тогда сказал, что выгоняет его не потому, что тот украл гуся, с кем не бывает, а потому, что тот солгал. Мол, ресторан будет на хорошем счету, даже начни сотрудники порой приворовывать, но не тогда, когда они врут хозяину, ведь он должен знать, что происходит на самом деле. Я накрепко запомнил эти слова и не разрешаю работникам меня обманывать. Они это знают. В общем, когда последний полицейский ушел, я позвал Филипа наверх и потребовал рассказать все о Пьере, а он мне соврал! Я научился определять, когда мне лгут, сэр. Конечно, до мистера Вукчича мне далеко, но я почти всегда угадываю правильно. Вы только поглядите на него!

Мы послушались. Филип мрачно встретил наши взгляды и разомкнул губы:

– Я признался, что соврал. Признался!

– Ничего подобного! Снова вранье!

Филип умоляюще уставился на Вулфа:

– Я сказал, что кое-что опустил, так как не могу точно вспомнить. Это разве не признание, мистер Вулф?

– Любопытное замечание, – согласился Вулф. – Оно заслуживает рассмотрения, которое, полагаю, мы пока отложим. Значит, вы не упомянули о каких-то словах или делах Пьера?

– Да, сэр. Я никак не могу вспомнить в точности.

Вулф хмыкнул:

– Днем я просил вас вспомнить все, что он говорил вчера, и вы заявили, что попробуете, но не в ресторане. А теперь признаете, что было что-то, чего вы не можете толком вспомнить?

– Немного не так, мистер Вулф. Это не его вчерашние слова.

– Ерунда! Вздор! Что вы все юлите?! Хотите, чтобы я пришел к выводу, что это вы убили Пьера? Вы желаете изобличить преступника или нет? Готовы оказать мне помощь в его поимке или нет? Вы уверяли, что заплакали, когда узнали о гибели Пьера. Вправду заплакали?

Филип снова плотно стиснул губы и зажмурился. Медленно качнул головой из стороны в сторону, несколько раз подряд. Открыл глаза, поглядел на Феликса, потом на меня, после чего перевел взгляд на Вулфа:

– Позвольте поговорить с вами наедине, мистер Вулф.

Вулф повернулся к Феликсу:

– В гостиную, Феликс. Вам известно, что стены там звуконепроницаемые.

– Но я хочу…

– Проклятье! Уже за полночь! Я расскажу вам позже, если сочту нужным. А он точно промолчит в вашем присутствии. Давайте, я устал не меньше вашего.

Я поднялся, открыл дверь в гостиную, и Феликс вышел. Я выглянул наружу, убедился, что дверь в прихожую закрыта, притворил дверь в гостиную и вернулся на свое место.

– Наедине, мистер Вулф, – повторил Филип, когда я садился. – Только вы и я.

– Нет. Если мистер Гудвин выйдет, а ваши слова потребуют от меня каких-то действий, мне придется пересказывать ему вашу историю.

– Тогда я вынужден просить вас обоих ничего не рассказывать Феликсу. Пьер был гордым человеком, мистер Вулф, я вам уже говорил. Он гордился своей работой и хотел быть не просто хорошим, а лучшим в мире официантом. Он хотел, чтобы мистер Вукчич считал его лучшим официантом лучшего на свете ресторана. А потом захотел, чтобы и Феликс так думал. Быть может, Феликс и в самом деле так думает. Вот почему нельзя ему ничего рассказывать. Он не должен знать, что Пьер совершил поступок, который совсем не красит хорошего официанта.

– Мы не можем этого пообещать. Мы готовы лишь молчать до тех пор, пока не выяснится, что невозможно разоблачить убийцу и его поймать, не раскрыв Феликсу правду. Это я вам обещаю, Филип. Арчи?

– Так точно, сэр – ответил я. – Обещаю. Ей-богу, провалиться мне на этом месте! Это такое выражение, Филип, вы вряд ли его слышали. Оно означает, что я скорее умру, чем кому-либо расскажу.

– Вы раньше упомянули, что он жаловался на перепутанные заказы, значит дело не в этом, верно? – уточнил Вулф.

– Нет, сэр. Заказы он перепутал вчера. А другое… намного хуже… было на прошлой неделе. В прошлый понедельник, точнее. Пьер сказал, что какой-то мужчина оставил на подносе заодно с деньгами клочок бумаги. Он сохранил этот клочок, на котором было что-то написано. Сохранил, потому что клиент ушел, прежде чем Пьер успел вернуть ему бумажку, а Феликсу не отдал, потому что на этой бумажке были имя и адрес. Пьер узнал это имя и заинтересовался. Он добавил, что бумажка до сих пор у него. Когда вы сегодня беседовали со мной, когда сказали, что он полагал, будто его хотят убить, я сразу подумал, а нет ли тут какой-то связи с той бумажкой. Быть может, убийца – тот самый человек, чье имя написано на бумажке… Ведь человек, ее оставивший, не мог сотворить ничего дурного, – он умер.

– Умер?

– Верно, сэр.

– Откуда вы знаете, что он умер?

– По радио говорили, в газетах писали. Пьер сказал, что это мистер Бассетт оставил бумажку на подносе. Мы все знали мистера Бассетта, он всегда платил наличными и был щедр на чаевые. Очень щедр. Однажды он дал Феликсу банкноту в пятьсот долларов.

Согласен, я должен был это слышать, раз уж мне выпало вести записи, но признаю, что слушал я не слишком внимательно. Миллионы людей узнали о существовании Харви Г. Бассетта, президента компании «НАТЕЛЕК» («Нэшнл электроник индастриз»), не потому, что он не скупился на чаевые, а потому, что его убили всего четыре дня назад, вечером в пятницу.

Вулф не моргнул и глазом, правда, сглотнул и прокашлялся.

– Да, это точно не мог быть мистер Бассетт, – подтвердил он. – Но вот человек, чье имя значилось на бумажке… Как его звали? Пьер должен был вам ее показать…

– Нет, сэр, не показывал.

– Но имя-то наверняка называл. Вы сами заявили, что он узнал это имя и заинтересовался. Следовательно, он должен был поделиться с вами именем. А вы сейчас скажете мне.

– Не могу, сэр, простите. Я не помню.

Вулф повернулся в мою сторону:

– Арчи, скажи Феликсу, что он может идти домой. Не исключено, что Филип задержится у нас на всю ночь.

Я поднялся с кресла, но тут же вскочил и Филип.

– Не задержусь! – выпалил он, явно не собираясь сдаваться. – Я иду домой! Это худший день в моей жизни, за все ее пятьдесят четыре года. Сначала Пьер погибает, потом я весь день мучаюсь, рассказываю то Феликсу, то вам, то полиции, а сам все гадаю: вправду ли Арчи Гудвин его прикончил? Зря я, пожалуй, с вами откровенничал, надо было с полицией поделиться, но вы были близки с покойным мистером Вукчичем, а он высоко вас ценил… Я рассказал вам все – слышите, все! Больше мне сказать нечего.