Труды дня (сборник)

– Но почему?

Лицо Букты окаменело. Быть может, эта мысль впервые поразила его.

– Как я могу сказать? – ответил он. – Может быть, тут значит имя. Бхили не любят ничего незнакомого. Отдавайте им приказания, сахиб, – два, три, четыре слова, чтобы они оставались у них в голове. Этого будет достаточно.

Поэтому Чинн храбро отдавал приказания, не представляя себе, что каждое его слово, необдуманно сказанное перед офицерами в столовой, становилось страшным, безапелляционным законом в деревнях за горами, покрытыми дымкой, – являлось ни более ни менее как законом Джана Чинна Первого, который, как говорила передаваемая шепотом легенда, вернулся на землю, чтобы наблюдать за третьим поколением в образе своего внука.

Сомнения не могло быть. Все бхили знали, что воплотившийся Джан Чинн почтил своим присутствием селение Букты после того, как убил первого – в этой жизни – тигра; что он ел и пил с местными жителями, как делал это и прежде; и Букта, должно быть, влил какое-нибудь крепкое зелье в питье Чинна – все люди видели на его спине и правом плече такое же гневное, красное Летучее Облако, какое высокие боги положили на тело Джана Чинна, когда он впервые появился у бхилей. Для глупых белых, не имеющих глаз, это был просто стройный молодой офицер в вуддарском полку; но его люди знали, что он Джан Чинн, который сделал бхиля человеком; и, веря в это, они торопились распространить его слова, бережно стараясь сохранить их первоначальное значение.

Дикарь и одиноко играющий ребенок испытывают одинаковый страх при мысли, что над ними могут смеяться или станут расспрашивать их, и потому маленький народ заботливо таил свои убеждения. Полковник, воображавший, что он хорошо знает свой полк, и не подозревал, что каждый из шестисот быстроногих, с глазками как бисеринки, солдат, стоявших с ружьями, спокойно и безусловно верил, что субалтерн-офицер, стоявший на левом фланге, – полубог, дважды рожденный, божество, охраняющее их землю и народ. Сами боги земли отметили это воплощение, а кто может усомниться в деяниях богов земли?

Чинн, чрезвычайно практичный, увидел, что его фамильное имя придает ему большой вес, как на службе, так и в лагере. Солдаты не доставляли ему никаких беспокойств – невозможно совершать проступки по службе, когда на судейском кресле восседает бог, – и он мог быть уверен, что, когда ему будет нужно, у него окажутся лучшие в окрестности охотники. Они были уверены, что покровительство Джана Чинна Первого хранит их, и в этой уверенности были смелее самых смелых из бхилей.

Его квартира начала принимать вид любительского музея естествознания, несмотря на то, что он посылал в Девоншир дубликаты голов, рогов и черепов. Народ, как свойственно человеческому роду, узнал слабую сторону своего бога. Правда, он был неподкупен, но чучела птиц, бабочки, жуки, и в особенности известия о появлении крупной дичи, нравились ему. И в других отношениях он жил по традиции Чиннов. Он был недоступен лихорадке. Ночь, проведенная на старом пне, в сырой долине, что заставило бы майора прохворать малярией целый месяц, не оказывала на него никакого влияния. Про него говорили, что он «просолен раньше, чем родился».

Осенью, на второй год после его приезда, откуда-то из-под земли появился тревожный слух и распространился между бхилями. Чинн ничего не слышал, пока один из его товарищей офицеров не сказал ему за обедом:

– Ваш почтенный предок разъезжает по Сатпуру. Вам бы поглядеть на него.

– Я не желаю быть непочтительным, но мой почтенный предок несколько надоел мне. Букта только и говорит о нем. Что такое проделывает теперь старик?

– Разъезжает по стране верхом на своем тигре при свете луны. Вот какое дело. Около двух тысяч бхилей видели, как он ездил вдоль вершин Сатпура и испугал до смерти людей. Они набожно верят в это, и все молодцы из Сатпура поклоняются ему перед его алтарем, я хочу сказать – могилой, как и полагается. Вам, в самом деле, следовало бы поехать туда. Должно быть, интересно видеть, что с вашим предком обращаются, как с богом.

– Что заставляет вас думать, что в этом рассказе есть правда? – сказал Чинн.

– То, что все наши люди отрицают это. Они говорят, что никогда не слышали о тигре Чинна. Ну, это явная ложь, потому что каждый бхиль слышал об этом.

– Тут вы только забыли об одном, – задумчиво проговорил полковник. – Когда местный бог появляется на земле, это всегда бывает предлогом для какого-нибудь волнения, а эти сатпурские бхили почти такие же дикари, какими оставил их ваш дедушка. А это кое-что значит.

– Вы думаете, что они могут восстать? – сказал Чинн.

– Не могу сказать пока. Не удивился бы, если бы было так.

– Мне не говорили ни слова.

– Тем более. Они что-то скрывают.

– Букта всегда все рассказывает мне. Почему же он не рассказал мне этого?

Вечером он задал этот вопрос старику, и ответ Букты удивил молодого человека.

– К чему говорить о том, что хорошо известно? Да, Заоблачный Тигр гуляет по Сатпурской стране.

– Что это означает, по мнению диких бхилей?

– Они не знают. Они ждут, сахиб, что будет. Скажите только одно словечко, и мы будем довольны.

– Мы? Какое отношение имеют рассказы, идущие с юга, где живут бхили джунглей, к солдатам?

– Когда Джан Чинн просыпается, никто из бхилей не может быть спокоен.

– Но он не проснулся, Букта.

– Сахиб, – глаза старика были полны нежного упрека, – если он не желает, чтобы его видели, то зачем же он разъезжает при лунном свете? Мы знаем, что он проснулся, но не знаем, чего он желает. Что это, знамение для всех бхилей или только для обитателей Сатпура? Скажите только одно словечко, сахиб, чтобы я мог распространить его в войсках и переслать в наши селения. Зачем ездит Джан Чинн? Кто поступил нехорошо? Что это, мор?.. Падеж?.. Умрут наши дети? Война? Помни, сахиб, мы твой народ и твои слуги, и в этой жизни я носил тебя на руках, не зная, кто ты.

«Букта, очевидно, заглянул вечером на донышко стакана, – подумал Чинн, – но если я могу сделать что-нибудь для утешения старика, надо сделать. Это вроде слухов, распускавшихся во время большого восстания, только в меньших размерах».

Он опустился в плетеное кресло, на которое была наброшена шкура первого тигра, убитого им; под тяжестью его тела подушка подалась, и лапы с когтями упали ему на плечи. Разговаривая, он машинально закутался в полосатую шкуру, как в плащ.

– Ну, теперь я скажу правду, Букта, – сказал он, наклоняясь, чтобы выдумать какую-нибудь ложь.

Высохшая морда тигра лежала у него на плече.

– Я вижу, что это правда, – дрожащим голосом ответил старик.

– Джан Чинн разъезжал среди гор Сатпура на Заоблачном Тигре, говорите вы. Пусть будет так. Поэтому знамение, вызывающее удивление, касается только сатпурских бхилей и не относится к бхилям, которые пашут землю на севере и на востоке, к бхилям из Кандеша и ни к каким другим, кроме сатпурских, как известно, диких и глупых.

– Так это знамение для них? Хорошее или дурное?

– Без сомнения, хорошее. Зачем Джан Чинн стал бы причинять вред тем, из кого он сделал людей? Ночи там жаркие; вредно лежать в постели, слишком долго не ворочаясь, и Джану Чинну захотелось посмотреть на свой народ. Поэтому он встает, призывает свистом своего тигра и отправляется подышать немного свежим воздухом. Если бы сатпурские бхили оставались в своих селениях и не разгуливали в темноте, они не видели бы его. Право, Букта, ему просто захотелось выйти на свет в своей родной стране. Пошлите известие об этом на юг и скажите, что это мое слово.

Букта поклонился до полу.

«Боже мой! – подумал Чинн. – И этот подмигивающий язычник – отличный офицер, замечательно верный и честный! Надо сказать как-нибудь покрасивее». Он продолжал:

– Если сатпурские бхили спросят, что значит это знамение, скажите им, что Джан Чинн захотел посмотреть, как они держат свое обещание вести хорошую жизнь. Может быть, они занимались грабежом; может быть, собираются не подчиниться какому-нибудь приказанию правительства; может быть, в джунглях есть мертвец, и потому Джан Чинн явился, чтобы посмотреть.

– Так он сердит?

– Ба! Разве я сержусь когда-нибудь на моих бхилей?.. Я видел, как ты улыбался, прикрываясь рукой. Я знаю, и ты знаешь. Бхили – мои дети. Я говорил это много раз.

– Да. Мы твои дети, – сказал Букта.

– То же самое и с Джаном Чинном, отцом моего отца. Ему захотелось повидать любимую страну и народ. Это добрый призрак. Я говорю это. Иди и скажи им. И я надеюсь от всей души, – прибавил он, – что это успокоит их. – Отбросив тигровую шкуру, он встал с продолжительным, неудержимым зевком, показавшим его прекрасные зубы.

Букта убежал. В полку его встретила кучка людей, задыхавшаяся от нетерпения.

– Это верно, – сказал Букта. – Он завернулся в шкуру и говорил оттуда. Знамение не для нас; и действительно, он молодой человек. Как может он лежать спокойно по ночам? Он говорит, что в постели ему слишком жарко, душно. Он разъезжает, потому что любит ночные прогулки. Он сказал это.

Седоусое собрание вздрогнуло.

– Он говорит, что бхили – его дети. Вы знаете, что он не лжет. Он сказал это мне.

– А как насчет сатпурских бхилей? Что значит это знамение?

– Ничего. Это просто, как я сказал, ночные прогулки. Он ездит, чтобы посмотреть, исполняются ли приказания правительства, как он учил это делать в свою первую жизнь.

– А что будет, если они их не исполнят?