Старая Англия (сборник)

– Молись, молись, – сказала она, закусывая губу. – Если он умрет, тебя повесят.

Гуга унесли в его комнату; трое рослых служителей связали меня и поставили под балкой в большом зале, надев на мою шею веревочную петлю. Конец веревки они перекинули через балку, а сами сели подле очага, ожидая, чтобы им сказали, остался ли Гуг жив или умер. Сидя, они разбивали орехи эфесами своих ножей.

– А что вы чувствовали? – спросил Ден.

– Я был очень утомлен и все-таки от души молился о сохранении жизни моего школьного товарища, Гуга. Около полудня из долины донесся топот лошадиных копыт, служители развязали меня и убежали из замка, а во двор въехали солдаты де Аквила. С ними явился Жильбер Орлиный, ведь он всегда говорил, что, «подобно своему отцу», никогда не покидает никого из «своих».

Жильбер был мал ростом, как и его отец, с носом, крючковатым, точно орлиный клюв, и с глазами, желтыми, тоже как у орла. Он всегда ездил на крупных чалых боевых конях, которых воспитывал сам, и не терпел, чтобы ему помогали садиться в седло. Войдя в комнату, Жильбер увидел, что с верхней балки свешивается веревка, и засмеялся; захохотали и его спутники, я не мог подняться с пола – весь онемел.

– Жалкий прием для рыцаря-норманна, – сказал он, – но все равно будем и за то благодарны. Скажи, мальчик, кто так обошелся с тобой? Мы хорошо расплатимся с твоим обидчиком.

– Что он хотел сказать? Он решил убить их? – спросил Ден.

– Конечно. Но я посмотрел на леди Эливу, стоявшую среди своих служанок, и на ее брата, державшегося подле нее. Воины Жильбера пригнали всех в переднюю залу.

– А она была хорошенькая? – спросила Уна.

– За всю мою долгую жизнь я никогда не видал женщины, достойной расстилать сухие тростники перед ногами леди Эливы, – совершенно просто и спокойно ответил рыцарь. – Глядя на нее, я думал, что шуткой могу спасти ее и ее замок.

– Я явился сюда неожиданно, просто-напросто вбежал в этот дом, – сказал я Жильберу, – а потому не могу упрекнуть саксонцев за недостаток любезности. – Но мой голос дрожал, с этим маленьким человеком не следует… не следовало шутить.

Все молчали, наконец, де Аквила засмеялся.

– Смотрите, мои молодцы, вот так чудо, – проговорил он. – Бой едва окончен, мой отец еще не погребен, а наш самый младший рыцарь уже обосновался в своем замке; побежденные им саксонцы покорились и предложили ему свои услуги. (Я вижу это по их толстым лицам!) Клянусь всеми святыми, – прибавил он, потирая свой орлиный нос, – я никогда не думал, что можно так быстро завоевать Англию. Ну, что же? Я могу только отдать юноше то, что он успел забрать в свои руки. Этот замок твой, мальчик, – обратился он ко мне, – владей им до моего возвращения или пока тебя не убьют. Теперь же – на коней, и вперед! Мы отправимся за нашим герцогом в Кент и сделаем его королем Англии.

Он протащил меня за собой к двери; ему подвели его худого чалого коня, который был выше моей Ласточки, но не так хорошо ухожен.

– Слушай, – сказал он, возясь со своими большими военными перчатками. – Я дал тебе этот замок, но он – саксонское осиное гнездо, и я думаю, тебя убьют через месяц, как убили моего отца. Но, если ты сумеешь сохранить крышу над главной залой, солому над овином и плуг в борозде поля до моего возвращения, ты получишь этот замок от меня, потому что наш герцог обещал графу Мортену все земли около Певнсея, а Мортен даст мне из них ту часть, которую он отдал бы моему отцу. Один Бог знает, доживем ли мы с тобой до покорения Англии, только помни, мальчик, здесь в настоящее время борьба – безумие, а, – он протянул руку за поводьями, – хитрость и ловкость – все.

– К сожалению, я не хитер, – сказал я.

– Пока еще нет, – ответил он, поставив ногу в стремя и толкая лошадь в живот каблуком сапога. – Пока еще нет, но, мне кажется, тебя скоро научат хитрить. Прощай. Владей замком и живи. Потеряй замок и будешь висеть. – Он пришпорил чалого и поскакал; ремни от его щита взвизгнули и закачались.

Итак, дети, я, немного старше, чем мальчик, остался в замке; со мной был только мой отряд в тридцать человек, меня окружала незнакомая местность с населением, языка которого я не знал, и мне предстояло удержать в своих руках землю, отнятую мною.

– И это было здесь? – спросила Уна.

– Да, здесь. Смотри. От верхнего брода, брода Виланда, до нижнего брода по Прекрасной Аллее на запад и на восток было около половины мили. От маяка на юг и на север – по целой миле; в лесах ютились саксонские воры, грабители норманны, разбойники, браконьеры. Действительно, сущее осиное гнездо!

Де Аквила уехал. Гуг стал было благодарить меня за то, что я спас их, но леди Элива сказала, что я сделал это только с целью получить замок.

– Как я мог знать, что де Аквила подарит мне дом и земли? – возразил я. – Если бы я сказал ему, что провел ночь у вас взаперти, к этой минуте замок был бы дважды сожжен.

– Если бы какой-нибудь человек надел веревку на мою шею, – проговорила она, – я пожелала бы, чтобы его дом был сожжен трижды, раньше чем заключила бы с ним какое-нибудь соглашение.

– Но на мою шею веревку надела женщина, – ответил я и засмеялся; тогда она заплакала и сказала, что я насмехаюсь над ней, беспомощной пленницей.

– Леди, – произнес я, – в этой долине нет пленников, кроме одного человека, но он не саксонец.

Услышав это, она закричала, что я норманнский вор, что я явился с фальшивыми сладкими речами и с самого начала задумал выгнать ее в поля просить милостыню. В поля! Она никогда не видела лица войны!

Я рассердился и ответил: «Это-то, по крайней мере, я могу опровергнуть, так как клянусь, – и на эфесе меча я поклялся, – я клянусь, что моя нога не переступит порога большого зала, пока леди Элива сама не позовет меня в дом».

Ничего не сказав, она ушла из комнаты; я отправился во двор; Гуг проковылял вслед за мной, печально посвистывая (это в обычае англичан), и мы увидели трех саксонцев, которые недавно связали меня. Теперь они сами были связаны, и около них стояло человек пятнадцать сильных, мрачных служителей замка в ожидании дальнейших событий. Из лесов, которые тянулись по направлению к Кенту, донесся слабый звук труб Жильбера Орлиного.

– Прикажите их повесить? – спросили мои солдаты.

– В таком случае мои люди будут драться, – прошептал Гуг, но я попросил его спросить троих саксонцев, на что они надеются.

– Ни на что хорошее, – в один голос ответили они. – Она приказала нам тебя повесить, если наш господин умрет. И мы повесили бы тебя. Вот и все.

Я стоял и раздумывал; вдруг из дубового леса на Королевском Холме выбежала женщина и закричала, что какие-то норманны угоняют свиней.

– Норманны там или саксонцы, – сказал я, – мы должны заставить их уйти, не то они ежедневно будут грабить нас. Бегите за ними, каждый с тем оружием, какое у него найдется…

Итак, я освободил трех слуг-саксонцев, и мы все вместе побежали к лесу, мои воины вперемешку с саксонцами, кто с луком, кто с копьем; это оружие было спрятано в соломенных крышах их хижин. Гуг вел саксонцев Королевского Холма. Мы увидели малого из Пикардии, он был разносчик и продавал вино в лагере герцога, а теперь мошенник надел на свою руку щит убитого рыцаря и ехал на украденной лошади; с ним было человек двенадцать бездельников. Все они гнали, колотили и кололи копьями наших свиней. Мы прогнали их и спасли стадо. Сто семьдесят свиней сохранили мы после этой великой битвы! – со смехом прибавил сэр Ричард.

Это была наша первая совместная работа с Гугом, и я попросил его сказать своим подчиненным, что буду поступать так с каждым – рыцарем ли, рабом ли, норманном или саксонцем, кто украдет хоть одно яйцо в долине. Когда мы ехали домой, Гуг сказал мне: «Сегодня ты сделал многое для завоевания Англии».

А я ответил: «В таком случае Англия должна быть моей и твоей. Помогай мне, Гуг, действовать правильно относительно этих людей. Растолкуй им, что если они меня убьют, де Аквила, конечно, пришлет сюда отряд, который уничтожит их всех, и вместо меня посадит в замке гораздо худшего человека».

– Может быть, ты и прав, – сказал Гуг и подал мне руку. – Лучше знакомый дьявол, чем дьявол неизвестный, значит, пусть все остается как есть, пока мы не отправим вас, норманнов, восвояси.

То же говорили и его саксонцы. Когда мы гнали свиней с холма, они смеялись, и, мне кажется, уже тогда некоторые из них перестали ненавидеть меня.

– Мне нравится брат Гуг, – мягко сказала Уна.

– Он, бесспорно, был самый совершенный, вежливый, отважный, нежный и мудрый рыцарь, когда-либо живший на земле, – сказал сэр Ричард, поглаживая свой меч. – Он повесил свой меч – вот этот – на стене большого зала, говоря, что это оружие по праву мое, и не снимал его до возвращения де Аквила, как вы сейчас увидите. Три месяца его и мои люди охраняли долину, наконец, все разбойники и ночные бродяги поняли, что от нас они добьются только побоев да виселицы. Мы рука об руку дрались со всеми являвшимися в долину (иногда по три раза за неделю), дрались и с ворами, и с безземельными рыцарями, которые искали хорошие замки. Потом наступило мирное время, и с помощью Гуга я попробовал управлять долиной – ведь вся эта ваша долина была моим имением. Я старался действовать, как подобает рыцарю. Я сохранил крышу над залом и солому над овином, но… смелый народ англичане. Саксонцы смеялись и шутили с Гугом, и Гуг смеялся с ними, и (это удивляло меня), если кто-нибудь из них, хотя бы самый незначительный, говорил, что то или другое – местный обычай, Гуг и старые служители замка, случайно оказавшиеся поблизости, забывали все остальное и начинали обсуждать вопрос (я видел, как однажды в подобном случае они остановили мельницу с полусмолотым зерном). Когда оказывалось, что то или другое действительно старинный обычай, – конец; поступали согласно установленному порядку, даже если это противоречило интересам Гута, его желанию и приказаниям. Изумительно!

– Да, – сказал Пек, в первый раз вступая в разговор. – Обычаи старой Англии начали править страной раньше, чем пришли наши рыцари-норманны, и пережили их, хотя норманны жестоко боролись с ними.

– Только не я, – сказал сэр Ричард. – Я предоставлял саксонцам идти по намеченному ими пути, зато, когда мои воины, пробывшие в Англии менее шести месяцев, говорили, что то или другое в обычае страны, – я сердился. Ах, славные дни! Ах, чудесный народ! И как же я любил их всех!

Рыцарь протянул руки, точно желая прижать к сердцу всю эту долину, а Ласточка, услышав звон его кольчуги, подняла голову и тихонько заржала.

– Наконец, – продолжал он, – через год, полный усилий, трудов и легких столкновений, в эту долину вернулся де Аквила; он приехал один и совсем неожиданно. Я встретил его около нижнего брода; на седле перед ним сидел мальчишка-свинопас.

– Тебе незачем давать мне отчет в управлении замком, – сказал он, – я все узнал вот от этого мальчика. – И он прибавил, что свинопасик остановил подле брода его большую лошадь, помахав перед ней веткой, и закричал, что дорога преграждена. – А уж если полунагой смелый ребенок в наши дни решается охранять брод, это значит, ты управлял хорошо, – прибавил де Аквила и, отдуваясь, покачал головой.

Он ущипнул мальчика за щеку и взглянул на наш скот, пасшийся на пологом берегу реки.

– Жирные, – сказал он, потирая себе нос. – Да, я люблю такое искусство и хитрость. – Что, уезжая, я сказал тебе, мальчик?

– Удержи в своих руках замок или повиснешь на веревке, – был мой ответ. Я никогда не забывал слов Жильбера Орлиного.

– Правильно. И ты удержал замок. – Он сошел с седла, концом меча вырезал кусок дерна на берегу и подал его мне, преклонившему колено.

Ден посмотрел на Уну. Уна посмотрела на Дена.