Барабанщики «Передового и Тыльного»

– Ого! Сказал, значит, что ты никуда не годный солдат! Вот что он сказал тебе. Когда я выслужу свой срок в мальчиках – позорно, что нам не дают пенсии! – то буду учиться дальше, через три года буду сержантом. Только я не женюсь тогда, ни за что не женюсь! Буду учиться на офицера, потом поступлю в полк, который обо мне ничего не знает. И буду отличным офицером. Тогда я поднесу вам стаканчик винца, мистер Лью, а вы будете стоять передо мной на вытяжку в передней, когда я подам его в ваши грязные лапы.

– Если я даже буду капельмейстером? Ошибаетесь! Я ведь тоже буду офицером. В этом нет ничего мудрёного, стоит только взяться за дело, как говорил наш учитель. Полк не вернётся домой раньше, как через семь лет. К тому времени я успею выйти в люди.

Так строили мальчики планы на будущее и вели себя вполне добродетельно целую неделю. Лью занялся ухаживанием за тринадцатилетней дочкой штандартного сержанта – «не с какими-нибудь серьёзными намерениями, – как он объяснил Джекину, а так, чтобы позабавиться». И черноволосая Крис Делигхан наслаждалась этим флиртом, предпочитая Лью всем другим поклонникам, что приводило в ярость молодых барабанщиков и заставляло Джекина читать проповеди об опасности «связываться с юбками».

Но ни любовь, ни добродетель не могли удержать Лью в оковах после того, как по всему полку начали говорить о том, что предстоит настоящая служба и участие в войне, которую мы для краткости назовём «Войной с заблудшими племенами».

В солдатские казармы слух проник, пожалуй, раньше, чем в офицерские помещения. А из девятисот человек солдат едва ли десять слышали настоящие боевые выстрелы. Полковник лет двадцать назад участвовал в пограничной экспедиции. Один из майоров служил когда-то на Мысе. Был ещё один дезертир, которому приходилось чистить улицы в Ирландии. Вот и все. Полк был уже много лет в забвении. Преобладающая масса нижних чинов служила от трех до четырех лет, унтер-офицерам было лет по тридцать. Как солдаты, так и сержанты давно перестали говорить о событиях, записанных на знамёнах – новых знамёнах, получивших торжественное благословение архиепископа в Англии перед выступлением полка.

Они рвались в бой, пламенно желали его, но не знали, о какой войне идёт речь, и не было никого, кто мог бы сказать им это. Это был хорошо воспитанный полк, в его рядах большинство окончило школу, и почти все солдаты были больше чем только грамотные. Полк поддерживался и пополнялся из территориальных соображений, но солдаты не имели ни малейшего представления об этих соображениях. Они были взяты из переполненного жителями мануфактурного округа. Хорошее питание и размеренная жизнь в полку покрыли мясом их узкие кости и развили их мускулы, но этого было мало, чтобы вложить мужество в душу потомков целых поколений, работавших за скудное вознаграждение, изнывавших от жары в сушильнях, гнувших спину над станками, задыхавшихся среди меловой пыли и мёрзнувших на баржах с извёсткой. Солдаты отъелись и отдохнули в армии, а теперь пойдут бить «негров» – народ, который бежит во все лопатки, как только замахнутся на него палкой. Вот почему они радостно приветствовали известие о войне. Что касается унтер-офицеров, то они рассчитывали на военные прибыли и сохранение жалованья. А в главном штабе говорили: «Передовой прикомандированный ни разу не был ещё под огнём. Нужно дать ему обломаться хорошенько на коммуникационных линиях». На фронте вообще нуждались в британских полках, так как полки, составленные из местных уроженцев, не внушали доверия. «Соединить их с двумя сильными, опытными полками, – говорили в штабе, – глядя на них, они пообтешутся. Потом познакомятся разок-другой с ночными бродягами, да перережут с полдюжины глоток, живо вымуштруются».

Командир написал, что настроение в полку превосходное. Майоры радостно улыбались, а субалтерны вальсировали друг с другом в офицерском клубе после обеда и чуть не перестреляли собственных товарищей, практикуясь в стрельбе из револьверов. Смятение царствовало только в душах Джекина и Лью. Что будут делать с барабанщиками? Возьмут ли оркестр на фронт? Сколько барабанщиков будет сопровождать полк?

Они держали совет вдвоём, сидя на дереве и покуривая трубки.

– Недурно будет, если оставят нас здесь с женщинами. Хотя тебе только это и нужно, – саркастически проговорил Джекин.

– Это ты о Крис? Что значит женщина, или даже целая сотня женщин, в сравнении с боевой службой! Я не меньше тебя хочу идти на войну, – сказал Лью.

– Хотел бы я быть хорошим горнистом, – печально сказал Джекин. – Тома Кидда они возьмут, а нас нет.

– Так пойдём отделаем Кидда так, чтобы он не мог играть. Ты будешь держать, а я колотить, – сказал Лью, вертясь на сучке.

– Ничего из этого не выйдет. На нас и без того злятся. Если оркестр оставят здесь, так уж нас с тобой, конечно, не возьмут. А ты годен, Пигги, что говорит доктор? – спросил Джекин, ткнув Лью изо всей силы под ребра.

– Конечно, – ответил Лью и побожился. – Доктор говорит, у тебя слабая грудь от того, что много куришь и мало ешь. Ударь-ка меня в грудь как следует, посмотрим, выдержу ли.

Он выпятил грудь, и Джекин ударил его, не щадя сил. Лью побледнел, покачнулся, заморгал глазами и закашлялся, но тотчас же оправился и проговорил:

– Ничего!..

– Годишься, – сказал Джекин. – Я слыхал, что человек может умереть, если его изо всей силы ударить в грудь.

– Так не будем больше так делать, – сказал Лью. – Не знаешь, куда нас посылают?

– Бог знает. Куда-нибудь на границу, бить патанов – волосатых бродяг, которые, говорят, выворотят наизнанку, если попадёшься им в лапы. А вот женщины у них, говорят, недурны.

– Есть что пограбить?

– Хороших денег, говорят, не найдёшь, пока не поищешь под землёй. Поживиться нечем. – Джекин приподнялся и посмотрел вдаль.

– Лью, – сказал он, – там идёт полковник. Он хороший старикашка. Поговорим с ним.

Лью чуть не слетел с дерева от смелости предложения. Как и Джекин, он не боялся ни Бога, ни людей, но есть предел даже смелости барабанщиков, и разговаривать с полковником…

Но Джекин соскочил уже с дерева и направился к нему. Полковник шёл, погруженный в мечты и размышления о наградах и повышениях, рассчитывая на репутацию «Передового», как лучшего полка на линии. Неожиданно его глаза остановились на мальчуганах, направляющихся к нему. Только что перед этим ему рапортовали, что «барабанщики в беспокойном состоянии, и Джекин и Лью мутят других». Это походило уже на организованный заговор.

Мальчики остановились в двадцати шагах и сделали все, что полагалось по военному уставу. Полковник был в прекрасном расположении духа. Мальчики казались такими потерянными и беспомощными среди необъятной равнины, а один из них был ещё, кроме того, и красив.

– Ну! – сказал полковник, узнав их. – Что же вы, бунтуете против меня? Кажется, я вас не трогаю, даже тогда, – он подозрительно понюхал воздух, – когда вы курите.

Нужно было ковать железо, пока оно горячо. Сердца отбивали дробь.

– Осмелюсь просить прощения, сэр, – начал Джекин. – Полк призывается на действительную службу, сэр?

– По-видимому, – любезно ответил полковник.

– Идёт ли оркестр, сэр? – спросили оба разом. И потом без всякого перерыва:

– А нас возьмут, сэр?

– Вас? – переспросил полковник, отступая назад и окидывая взглядом обе маленькие фигурки. – Вас? Да вы умрёте, не дойдя до места.

– Нет, сэр! Мы можем идти за полком куда угодно, сэр, – сказал Джекин.

– Если уж Том Кидд идёт, сэр, а он гнётся, как складной нож, – сказал Лью. – У Тома очень стянуты жилы на обеих ногах, сэр.

– Очень… что?

– Очень стянуты жилы, сэр. Потому у него ноги распухают после очень длинного парада, сэр. Если уж он может идти, так о нас и говорить нечего, сэр.

Опять оглядел их полковник долгим внимательным взглядом.

– Да, оркестр идёт, – сказал он совершенно серьёзно, как бы разговаривая с офицерами. – Есть у кого-нибудь из вас родители?

– Нет, сэр, – радостно заявили оба. – Мы оба сироты, сэр. Если нас убьют, никого не придётся утешать, сэр.

– Эх вы, мелюзга несчастная! Так зачем же вам понадобилось идти на фронт с полком?

– Я уже два года носил мундир королевы, – сказал Джекин. – Это очень тяжело, сэр, когда человек не получает награды за исполнение своих обязанностей, сэр.

– И я тоже… и я тоже, сэр, – прервал Лью товарища. – Капельмейстер сделает из меня хорошего музыканта, сэр.

Полковник долго не отвечал. Затем сказал спокойно:

– Если доктор разрешит, то я препятствовать не буду. Только я на вашем месте не курил бы.

Мальчики отдали честь и исчезли.

Придя домой, полковник рассказал про них жене, которая чуть не расплакалась. Но полковник был доволен. Если таково рвение у детей, каково же оно у солдат?

Джекин и Лью с гордостью проследовали в бараки и отказывались вступать в какие бы то ни было разговоры с товарищами в продолжение, по крайней мере, десяти минут. Наконец, преисполненный важности Джекин проговорил:

– Я только что говорил с полковником. Хороший старикашка. Я говорю ему: «Сэр, пустите меня на фронт с полком». – «На фронт я тебя отпущу, – сказал он. – И я очень хотел бы, чтобы было побольше таких, как ты, среди этих грязных бесенят-барабанщиков». Кидд, если ты будешь ещё хвастаться передо мной, то твоим ногам достанется.

Битва разгорелась-таки в казармах, так как мальчики сгорали от зависти и ненависти к Лью и Джекину, которые, конечно, не способствовали умиротворению их душ.

– Ну, пойду проститься с моей девочкой, – сказал Лью, подливая масла в огонь. – Пожалуйста, не трогайте моё оружие, оно пригодится ещё мне в походе. Ведь меня пригласил сам полковник.