Труды дня (сборник)

– Предполагаю. Я знаю Отиса Гарвея – или знал прежде. Я послал бы ему телеграмму, и он понял бы, что со мной произошла свинская штука. Это я говорил и здешней ископаемой британской компании.

– Так вы отвечали на эти письма, не посоветовавшись с адвокатом?

– Конечно отвечал.

– О, моя благословенная страна! Продолжайте, Вильтон.

– Я написал, что был бы очень рад видеть их председателя и объяснить ему все в трех словах, но это оказалось невозможным. По-видимому, их председатель какой-то бог. Он был слишком занят, и, ну можете прочесть сами, они потребовали объяснений. Смотритель станции Эмберли Ройяль, а он обычно пресмыкается передо мной, требовал объяснения, да поскорее. Главный инженер в св. Ботольфе требовал три или четыре объяснения, а лорд Муккамук, что смазывает локомотивы, требовал по объяснению каждый день. Я говорил им – говорил раз шестьдесят, что остановил их святой и священный поезд, потому что хотел войти в него.

Теперь уже не оставалось никакого сомнения в национальности говорившего. Манера говорить, жестикулировать, двигаться, в которой он был так старательно выдрессирован, исчезла вместе с маской напускного хладнокровия. То был законный сын самого Молодого Народа, предшественниками которого были краснокожие индейцы. Его голос поднялся до высоких гортанных звуков людей его расы, заметных только тогда, когда они говорят под влиянием возбуждения. В его близко поставленных друг к другу глазах сменялось выражение ничем не объяснимого страха, неразумного раздражения, быстрого и бесцельного полета мыслей, ребяческой жажды немедленной мести и патетического изумления ребенка, ударявшегося головой о дурной, злой стол.

А я знал, что с другой стороны стоит Компания, также не способная понимать что-либо, как и Вильтон.

– Я мог бы три раза купить их старую дорогу, – пробормотал он, играя ножом для разрезания бумаги и беспокойно двигаясь на месте.

– Надеюсь, вы не сказали им этого!

Ответа не было, но, читая письма, я почувствовал, что Вильтон, должно быть, высказал много удивительных вещей. Большая Бухонианская сначала просила объяснения причины остановки «Индуны» и нашла некоторое легкомыслие в полученном ею ответе. Тогда она рекомендовала «мистеру В. Сердженту» прислать своего адвоката к ее адвокату для соблюдения всех юридических формальностей.

– А вы не послали? – спросил я, подымая голову.

– Нет. Они обращались со мной, как с ничего не понимающим щенком. В адвокате не было ни малейшей необходимости. Все дело устроилось бы в пять минут спокойного разговора.

Я вернулся к корреспонденции. Большая Бухонианская сожалела, что спешные дела мешают кому-либо из директоров принять приглашение мистера В. Серджента приехать к нему и обсудить создавшееся положение. Большая Бухонианская старательно указывала, что ее действиями не руководит никакое враждебное чувство и что она не имеет в виду получение денег. Долг ее директоров требует защиты интересов их линии, а интересы эти не могут быть защищены, если будет установлен прецедент, в силу которого каждый из подданных королевы может остановить поезд во время его прохождения. Потом (это был новый раздел корреспонденции, так как дело касалось не менее пяти начальников департаментов) Компания допускала, что существует некоторое сомнение, имеющее основание, относительно характера обязанностей администрации при кризисах, происходящих с экспрессом, и дело должно быть решено судебным процессом, пока не будет вынесено авторитетное заключение – до Палаты лордов включительно, если окажется необходимым.

– Это уж совсем убило меня, – сказал Вильтон, читавший письма, наклонясь над моим плечом. – Я знал, что в конце концов наткнусь на британскую конституцию. Палата лордов – Господи Боже мой! Да ведь я же не подданный королевы!

– А я думал, что вы натурализовались здесь.

Вильтон сильно покраснел и сказал, что многое должно измениться в британской конституции, прежде чем он решится подать прошение о принятии его в британское подданство.

– Как это все нравится вам? – сказал он. – Не с ума ли они сошли там?

– Не знаю. Вы совершили такой поступок, который никому не приходил раньше в голову, и Компания не знает, как поступить в этом случае. Я вижу, что они предлагают прислать своего адвоката и какое-то другое официальное лицо, чтобы поговорить частным образом. Вот еще другое письмо, где вам предлагается воздвигнуть четырнадцатифутовую стену вокруг сада и посыпать ее наверху битым стеклом.

– Вот она, британская наглость! Человек, рекомендующий мне это (еще один надутый чиновник), говорит, что «я испытаю большое удовольствие, наблюдая, как стена с каждым днем будет подыматься все выше и выше». Представляли ли вы себе такую глупость? Я предлагал им достаточно денег, чтобы купить новые вагоны и дать пенсию трем поколениям машинистов, но, по-видимому, это не то, чего они желают. Они ожидают, что я пойду в Палату лордов, получу какое-то постановление, а в промежутке выстрою стены. Что, они не совсем сумасшедшие? Можно подумать, что я превратил в свою профессию остановку поездов. Как это я мог отличить их старую «Индуну» от обыкновенного поезда? Я сел в первый попавшийся поезд и уже достаточно отсидел и заплатил штраф.

– Это за то, что вы поколотили кондуктора.

– Он не имел права выбросить меня, когда я уже наполовину влез.

– Что же вы теперь будете делать?

– Их адвокат и другой чиновник (не доверяют они, что ли, своим служащим, что посылают их попарно) приезжают сегодня вечером. Я сказал им, что бываю занят до обеда, а потом они могут прислать хоть целое правление, если им будет легче от этого.

Визиты после обеда, ради удовольствия или дела, обычны в маленьких американских городах, но не в Англии, где конец дня считается священным для каждого. Вильтон Серджент решительно поднял знамя восстания.

– Неужели вас не поражает юмор вашего положения, Вильтон? – спросил я.

– В чем тут юмор: американского гражданина – беднягу – ловят на удочку только потому, что он миллионер.

Он помолчал немного и потом продолжал:

– Конечно. Теперь я все понимаю, – он повернулся и с волнением взглянул на меня. – Ясно как день. Эти голубчики подводят мины, чтобы содрать с меня кожу.

– Они определенно говорят, что им не нужно денег.

– Это все для отвода глаз. Так же, как и их обращение ко мне: В. Серджент. Они отлично знают, кто я. Они знают, что я сын старика. Как это я раньше не подумал об этом.

– Одну минуту, Вильтон. Если бы вы влезли на верхушку купола св. Павла и предложили награду любому англичанину, который мог бы сказать, кто был Мертон Серджент и что он такое, в Лондоне не найдется и двадцати человек, которые могли бы ответить.

– Так это их островной провинциализм. Мне решительно все равно. Старик мог бы погубить Большую Бухонианскую ни за грош, в одну минуту. Боже мой, я сделаю это, серьезно! Я покажу им, что они не могут нападать на иностранца за то, что он остановил один из их маленьких жестяных поездов. А я еще тратил здесь, по крайней мере, по пятидесяти тысяч в год в течение четырех лет!

Я был рад, что я не его адвокат. Я еще раз прочитал корреспонденцию, а именно письмо, в котором ему предлагалось – почти нежно, как мне показалось – выстроить четырнадцатифутовую кирпичную стену в конце сада, на середине письма меня поразила мысль, наполнившая меня злорадством.

Лакей ввел двух гладко выбритых людей в сюртуках, серых брюках, не бойких на язык. Было почти девять часов, но они, казалось, только что вышли из ванны. Я не мог понять, почему старший и более высокий из них выразительно взглянул на меня и пожал мне руку с горячностью, не свойственной англичанам.

– Это упрощает положение, – вполголоса сказал он и, видя, что я пристально и с удивлением смотрю на него, шепнул своему товарищу: – Боюсь, что мои услуги бесполезны. Может быть, мистер Фольсом переговорит с мистером Серджентом о деле.

– Для этого-то я здесь, – сказал Вильтон.

Юрист приятно улыбнулся и сказал, что не видит причины, почему бы не поговорить спокойно и не уладить дела в две минуты. Он сел напротив Вильтона с самым успокаивающим видом. Товарищ его вывел и меня на сцену. Таинственность усиливалась, но я кротко последовал за ним и услышал, что Вильтон говорит с беспокойным смехом:

– У меня сделалась бессонница от этого дела, мистер Фольсом. Покончите с ним так или сяк, ради Бога!

– А! Очень он страдал этим последнее время? – спросил меня мой сосед, предварительно откашлявшись.

– Право, не могу сказать, – ответил я.

– Так, вероятно, вы недавно приняли на себя это занятие?

– Я приехал сегодня вечером. У меня, собственно, нет здесь никакого занятия.

– Я понимаю. Только чтобы наблюдать за ходом событий… в случае…

Он кивнул головой.

– Вот именно. В наблюдении, в сущности, все мое занятие.

Он снова слегка кашлянул и перешел к делу.

– Ну, я спрашиваю только ради осведомления, находите вы эти идеи навязчивыми?

– Какие идеи?

– Или периодически изменяющимися? Это очень любопытно, но верно ли я понимаю, что тип их изменяется? Например, мистер Серджент верит, что он может купить Большую Бухонианскую дорогу.

– Ведь он вам писал об этом?