Новые идеи в философии. Сборник номер 3

Посмотрим теперь, нет ли еще других проявлений мышления, более специальных. Для этого отличим в объекте все, что дано, от всего, что привнесено обработкою данного, произведенною субъектом сознания. При решении этого вопроса можно наметить два противоположные учения. Во-первых, можно признать, что горы, реки, моря, одним словом, вся система природы есть нечто данное в сознании; в таком случае мышление состоит только в сознании и вещей и событий (Sich-ihrer-bewusst-sein), оно сводится лишь к описанному выше «обладанию» объектами в сознании. Во-вторых, можно утверждать что к области непосредственно данного принадлежат только пространственно-временные содержания ощущений, а все остальное, например, весь порядок ощущений, формирующий из них систему природы, есть продукт мышления[36 - Erk. Log. 91 с; Gr. 37 с.]; в таком случае мышлению принадлежит выдающаяся роль в созидании природы.

Которое же из этих учений следует считать правильным? Для решения вопроса Шуппе предлагает следующий весьма интересный метод.

Как сказано выше, неразложимое содержание ощущений, их пространственность и временность несомненно относятся к области данного. Посмотрим теперь, что должно к этим данным присоединиться, чтобы они могли быть вообще сознаваемыми. Все, что играет роль условия возможности для каких бы то ни было данных быть сознаваемыми, есть мышление и, как общее условие, принадлежит не индивидуальному сознанию, а сознанию вообще.

Прежде всего, для сознаваемости какого бы то ни было а необходимо, чтобы в сознании была множественность данных а, b, с, d… которые отличены друг от друга. Различение же возможно лишь там, где возможно вместе с тем отожествление, т. е. там, где сравниваемые элементы а и b обладают фиксированною положительною определенностью, благодаря которой при многократном сознавании а оно признается за то же а.

Сознание возможно только при условии, что «всякое впечатление должно или совпадать по содержанию с другим впечатлением, или отличаться от него»[37 - Gr. 40.]. Понятия «то же» и «не то же» непрестанно применяются к делу, они суть обнаружение принципа тожества, и так как для сознаваемости каких бы то ни было данных необходим этот принцип, то он и обусловленные им предикаты (тожества, не тожества) относятся к области мышления[38 - Gr. 39 с; Erk. Log. 91 с.].

Деятельностью отожествления и различения мышление не ограничивается. В самом деле, отожествлять и различать можно лишь такие данные, которые сопринадлежны (zusammengeh?rig), т. е. находятся в необходимой связи друг с другом. Так, говоря «дети – всегда дети» мы имеем в виду под одинаковыми словами различное, необходимо связанное друг с другом (возраст и неопытность, например) и содержащее в себе тожественную сторону. Условимся называть всякую необходимую связь какого либо а с b причинною связью, и формулируем предыдущую мысль следующим образом. Отожествление и различение возможны лишь там, где есть причинные связи. Следовательно, принцип причинности также есть условие сознаваемости какого бы то ни было а, и потому причинное связывание следует отнести к числу проявлений мышления. «Оба вида или принципа мышления, тожество и причинность (сопринадлежность), предполагают друг друга. Отожествления невозможны без предположения какого-либо вида сопринадлежности, точно так же, в свою очередь, понятием сопринадлежности, очевидно, предполагается различение и фиксирование различных положительных определенностей»[39 - Gr. 45.].

Если выделить мысленно из состава объектов все продукты мышления, т. е. отношения тожества, различия и причинной связи, то останется лишь первично данное, именно – безотносительное наполнение пространства и времени содержаниями ощущений[40 - Gr. 35, 38.].

Это непосредственно данное характеризуется «как неразложимое и требующее, чтобы его просто приняли (einfach recipirt zu werden), не давая о себе никаких дальнейших сведений. Его требованию, мы, конечно, уступаем, так как оно навязывается нам, но всегда, при всякой рефлексии оно рассматривается как нечто в последней инстанции абсолютно непонятное, как нечто чуждое»[41 - Erk. Log. 91 с.].

Понятность и ясность, говорит Шуппе, возникают впервые вместе с работою мышления, т. е. постольку, поскольку первично данное оформлено мышлением и превращено в мир вещей и событий[42 - Там же 92.].

Непосредственно данное, т. е. такое, как, например, зеленое, соленое и т. п., можно назвать апостериорным, так как нельзя найти основания, из которого можно было бы наперед усмотреть, что такие содержания должны существовать. Наоборот, тожество, различие и причинная связь априорны, так как наперед известно, что какие бы новые содержания сознания в будущем ни появились, к ним будут приложимы эти предикаты. Апостериорные данные всегда суть ощущения[43 - Gr. 35.], тогда как априорное не есть ощущение, оно не относится к числу того, что обусловлено раздражением чувствительного нерва («nicht mit zu demjenigen geh?rt, was der Sinnesnerv bietet»)[44 - Gr. 36.].

Априорные определения, тожество, различие и причинную связь можно назвать также категориями. Категории сочетают данное в единство. Следовательно, акт мышления всегда есть акт суждения, именно сознание тожества, различия или причинной связи данного. В каждом суждении субъектом в логическом смысле служат данные сознания, а предикатом – категории тожества, различия или причинной связи[45 - Erk. Log. стр. 98.](например, суждение «от нагревания тела расширяются» можно, чтобы точно обозначить его логическое строение, выразить так: «нагревание и расширение тела причинно связаны друг с другом»).

Понятия и умозаключения не суть что-либо, по существу отличное от суждений. Понятие есть всегда сочетание признаков, установленное актом суждения. Точно так же умозаключение есть сложное суждение или, наоборот, суждение есть простейшее умозаключение. Связь субъекта с предикатом в каждом суждении имеет такой же необходимый и обоснованный характер, как и связь вывода с посылками. В этой необходимости связи состоит существо всякого мышления. «То, что отчетливо обнаруживается в суждении, как принуждение к сочетанию, и исключает представление о произвольной игре комбинирования, как не мышление (Nichtdenken), именно и составляет существенную особенность настоящих процессов мышления». «Сущность суждения состоит в том, что оно выступает как обоснованное»[46 - Erk. Log. 124 с; Gr. 38.].

Все умозаключения, например, «S есть М, М есть Р, следовательно, S есть Р», основываются на деятельности мышления и прежде всего на принципе тожества[47 - Gr. 48—50.]. «Принцип причинности создает единства понятий, из которых состоят посылки, и заставляет образовать впервые действительно общие положения, но выводимость нового суждения дается исключительно принципом тожества»[48 - Gr. 50.].

Слова «деятельность» мышления, «оформление» данного и т. п. могут ввести в заблуждение, именно могут подать повод к мысли, будто, по Шуппе, познающий индивидуум имеет дело сначала с бесформенными данными и лишь постепенно, действуя на них своим мышлением, обрабатывает их. Конечно, это недоразумение.

Мышление не следует хронологически за бытием; непосредственно данное и мышление всегда существуют в сознании вместе, так что предикаты тожества, различия, причинной связи кажутся данными, кажутся наличными в объекте.

«Все, что мышление делает над своим материалом, первоначально не доходит до нашего сознания, как наше дело, но кажется содержащимся в данном. Ведь мы не сознаем мышление, как производимую нами деятельность в обычном смысле этого слова. Только при напряженном размышлении кажется, что мы наблюдаем в себе нечто подобное, но то, что мы замечаем, есть скорее утомление, напряжение вообще; что собственно мы делаем при этом, никто не может сказать, и в конце концов то, что мы можем привести, как продуманное или как имеющуюся мысль, есть результат, появившийся на поверхность как бы сам собою, совершенно без труда»[49 - Erk. Log. 95.]. «Без помощи рефлексии дело я не доходит, как таковое, до сознания, но представляется как нечто готовое, познанное в объекте»[50 - Там же 148.]. «Причинное отношение, подобно отношению тожества и различия, часто без ясного знания смысла его рассматривается как нечто наличное в объектах, т. е. как впечатление, просто дошедшее до сознания вместе со своими частями». Только присоединение рефлексии позволяет нам признать эту связь «как логический предикат, для которого а и b служат субъектом» (а и b – причинно связаны)[51 - Erk. Log. 158.].

Неудивительно, что логические определения даны в сознании сразу вместе с ощущениями: ведь мышление, по Шуппе, есть дело родового, а вовсе не индивидуального сознания. Поэтому трудная для Канта проблема, как апостериорные данные подводятся под категории, проблема, для решения которой Кант создал свое ученее о схематизме чистых понятий рассудка, совершенно отпадает в гносеологии Шуппе. «Об особом акте применения этих понятий», говорит Шуппе, «не может быть речи. Кантовское подведение под них наглядно данного заключает в себе вновь всю проблему в нерешенном виде. Ведь эти понятия вообще вовсе не могут быть мыслимы без данного, следовательно, изначала существуют в нашем сознании только в качестве определений данного, определений того, что существует как тожественное и различное, как причинно связанное с чем-либо другим»[52 - Gr. 37.].

Надобно, однако, отметить существенное различие в том, как познается тожество и различие данных, с одной стороны, и причинная связь их, с другой стороны. Всякое данное в сравнении с другим данным тотчас же и без труда усматривается как тожественное или отличное, тогда как причинная связь познается не так легко. Наблюдая какое либо а, мы a priori знаем наверное, что оно имеет причину, но найти эту причину удается только путем рациональной индукции[53 - Erk. Log. 161.]. Раньше чем заняться вопросом о рациональной индукции, познакомимся подробнее с причинною связью как связью необходимою, и вообще рассмотрим понятие необходимости.

Чтобы выяснить понятие необходимости, нужно отграничить его от понятия возможности и случая. Но прежде всего нужно установить отношение его к понятию простого бытия, ассерторически высказываемого в единичном категорическом суждении[54 - Gr. 64; Erk. Log. 197.]. Это простое бытие, включая сюда также и я (как условие мыслимости мирa), не обозначается в суждении как необходимое; из этого, однако, не следует, будто здесь нет необходимости; открытое утверждение необходимости совершается тогда, когда существует повод отвергнуть предположение о случайности чего-либо. Итак, возможно, что именно тогда понятие необходимости не подчеркивается, когда речь идет о первичной, непререкаемой необходимости, служащей источником всякой другой необходимости. И в самом деле, таково именно простое «это так» («es ist so») мирового бытия.

Правда, само бытие, т. е. то обстоятельство, что вообще что бы то ни было существует, не может быть выведено, как необходимое, ни из какого более первоначального принципа, но с другой стороны, в такой же мере немыслимо, чтобы мир возник случайно (понятие случая имеет смысл только внутри уже существующего мирa), а также немыслимо, чтобы вместо мирa было ничто[55 - Gr. 64; Erk. Log. 194—200.]. «Таким образом понятие необходимого сводится к понятию бытия: «это должно быть так, или это необходимо таково» отожествляется с простым «это так». Конечно, такое «это так» следует мыслить не как восприятие, наполняющее данный момент, а безвременно, как восприятие, охватывающее единым взором картину мирa в прошлом и будущем»[56 - Erk. Log. 199 с.]. Эту необходимость всего мирового бытия вместе с его прочным сплошным порядком Шуппе называет первичною, так как она есть основание всякой другой необходимости. В виду этого всеохватывающего значения необходимости, ясно, что называть что-либо возможным или случайным можно только в известном отношении, причем не следует упускать из виду, что в другом отношении это возможное и случайное имеет характер необходимости[57 - Erk. Log. 200; Gr. 65.]. В самом деле, возможным называется х в отношении к какому-либо а, или в том случае, когда оно не исключается этим а (возможность из равнодушия), или же в том случае, когда это а служит одним из условий возникновения х (возможность из условия)[58 - Erk. Log. 207 с.]. Случайным называется событие, возникшее благодаря встрече нескольких рядов обстоятельств, которые, что касается их качества, сами не требуют и не исключают друг друга, т. е. равнодушны друг к другу (например, взрыв, происшедший вследствие того, что летящая искра попала в бочку с порохом). Но само собою разумеется, такая встреча рядов в конечном итоге обусловлена первичным расположением последних простейших составных частей мирa и их первичным движением; а это распределение и движение, говорит Шуппе, «сводится к необходимости, которую я отожествил с бытием (конечно, как содержание сознания). В этом отношении всякое случайное событие оказывается опять необходимым»[59 - Там же 221.].

Необходимость, совпадающая с «это так» мирового бытия, служит основанием необходимости в обычном смысле этого слова, именно той необходимости, которая выражается в постоянстве последовательностей и сосуществований. Шуппе называет ее вторичною необходимостью[60 - Там же 199, 206.].

Без нее не могут существовать данные опыта как данные сознания. Однако она не принадлежит к составу чувственного восприятия. «To, что воспринимается в чувственных данных как объективно наличное, есть все же всегда только определенное число одинаковых последовательностей». Описания того, как причина порождает действие, суть только образные выражения; это «как» остается для нас сокровенным; по крайней мере «что касается внешнего мирa, никогда не бывает и следа прямого знания о причинении». Знание причинной связи состоит лишь в том, что к восприятию временной последовательности присоединяется «непоколебимое ожидание отсутствия исключений»[61 - Там же, 185.], т. е. убеждение в том, что «где бы и когда бы ни встретилось а, должно встретиться также в». Следовательно, причинная связь есть связь, мыслимая как законосообразная, выразимая в виде общего суждения[62 - Там же, 201—203.].

Сама наблюдаемая в опыте временная последовательность а и в, конечно, не могла бы привести к допущению законосообразной связи между ними, если бы a priori не была готова мысль, что всякое данное сознания находится в необходимой, хотя бы и неисследованной нами еще связи с другими данными сознания, предшествующими и последующими[63 - Там же, 185.]. Руководясь этим априорным принципом, мы должны, вследствие невоспринимаемости необходимой связи, прибегать к помощи рациональной индукции, чтобы открыть, какие именно данные сознания причинно связаны друг с другом. Индукция есть не что иное как силлогизм с разделительною большею посылкою (причина х есть или а, ила в, или с; но в и с не могут быть причиною х, как это видно из наблюдений, произведенных по методам согласия, различия и т. п.; следовательно, остается признать, что причиною служит а).

С помощью этого силлогизма удается путем исключения узнать, какое событие служит причиною х[64 - Gr. 53 с.; Erk. Log. 250 с; 311.].

Однако, не всегда приходится лишь таким окольным путем узнавать, какие явления связаны друг с другом причинно. «Факты внутренней жизни», по крайней мере в некоторых случаях, «могут быть сознаваемы вместе с их внутреннею связью»[65 - Gr. 63, 75; Erk. Log. 186? 242—252.]. Так, например, «доходящее до сознания состояние хотения проявляется как нечто такое, что непосредственно из себя порождает действие»[66 - Erk. Log. 252.]. Поэтому, наблюдая психическую жизнь, часто вовсе не нужно прибегать к индукции, устанавливать сначала закон, т. е. общее правило и таким образом убеждаться в том, что связь а и в необходима. Здесь, как раз наоборот, «необходимость познается прежде всего и первоначально в единичном случае»[67 - Erk. Log. 242.]. Таким образом, не прибегая к методу исключения, т. е. к рациональной индукции, мы непосредственно узнаем, например, причины наших чувств, решений и т. п.[68 - Erk. Log. 251; Gr. 75.]

Конечно, и здесь, думает Шуппе, «если есть налицо необходимость, должна существовать также всеобщность закона, и в чем же она может заключаться?»

Психические реакции обусловливаются не только наличным состоянием а, но и всем составом предыдущей душевной жизни, которая с каждым днем и часом обогащается новыми содержаниями; поэтому в душевной жизни невозможна однообразная повторяемость событий и к ней неприменима формула, пригодная для внешней природы, «где бы и когда бы ни возникло а, возникает также и в». Тем не менее Шуппе полагает, что и в душевной жизни необходимая связь событий имеет характер закона. «Как бы редко ни наблюдалась совершенно одинаковая реакция на одинаковые возбуждения, все же является неотразимым представление, что наступала бы всегда та же самая реакция, если бы промежуточные новые переживания не повысили или ослабили раздражимость, или вообще каким-либо образом не видоизменили направление реакции»[69 - Erk. Log. 244.].

Причинная связь или необходимая сопринадлежность бывает трех видов: эмпирическая, элементарная и родовая (begriffliche). Познакомимся подробнее с этими видами связи; рассмотрение их откроет нам глубокие основы строения сознания и, кроме того, дополнит сведения о рациональной индукции.

Необходимою связью могут быть соединены пространственно-различные целые явления; связь между ними Шуппе называет эмпирическою. Второй вид необходимой связи есть сопринадлежность элементов явления. Чтобы познакомиться с ним, рассмотрим сначала, что такое – элемент явления.

Анализируя вещи, можно дойти до последних, т. е. неразложимых далее элементов; таковы чувственные качества (цвет, звук и т. п.), пространственная и временная определенность (где, когда). Каждый из этих элементов, взятый в отдельности, т. е. в абстракции (например, определенный оттенок красного цвета), не доступен восприятию, не представим, а только мыслим. В самом деле, каждый элемент, выделенный из целого явления, есть уже общее понятие. Так, всякое чувственное качество, отличается, правда, от всех остальных качеств и вообще от всех остальных элементов, но по своему понятию, оно может, будучи точь-в-точь тем же, находиться бесчисленное множество раз в различных местах и в различные времена[70 - Gr. 79 с.]. «Только совокупность элементов в действительном явлении есть индивидуальное. Каждый же элемент, если мыслить его сам по себе, и притом без всякого изменения, так, как он явился в действительности, есть вид или видовое понятие»[71 - Erk. Log. 169.].

Чтобы стать не только мыслимым, но и воспринимаемым, чтобы принадлежать не только к области понятий, но и к мирy явлений, каждый элемент должен быть связан по крайней мере с двумя другими элементами, именно чувственное качество должно быть связано с пространственною и временною определенностью и, наоборот, пространственно-временные определения должны быть наполнены каким-либо чувственным качеством[72 - Там же 166.]. Все три стороны всякого явления апостериорны, хотя, конечно, нельзя отрицать глубокого отличия пространства и времени от чувственных данных, состоящего, например, в однородности всех частей пространства и времени, также в неустранимости из пространства и времени ни одного места и ни одного момента[73 - Erk. Log. 173—175; Gr. 85—89.].

Необходимую сопринадлежность в каждом явлении трех перечисленных элементов сознания Шуппе называет «элементарною необходимостью». Как и всякую необходимую сопринадлежность, он называет ее причинною, однако иногда в виду упрочившейся в языке привычки придавать термину причинность более узкое значение[74 - Gr. 60.]он называет необходимую связь сосуществования словами «обусловление» (Bedingen) или «функциональная зависимость» (Funktion) и говорит, что она мыслится более духовно, чем причинная связь, «на подобие силы договорного обязательства»[75 - Erk. Log. 188.].

Чтобы установить существование необходимой сопринадлежности элементов, Шуппе прибегает к умственному эксперименту, который вряд ли однороден с описанною выше рациональною индукциею, хотя Шуппе не выделяет его в особую категории методов обоснования общих суждений. Образцом может служить его рассуждение о том, что чувственное качество необходимо занимает пространство. Отвлечем чувственное качество от занимаемого им пространства. «Хотя мы осуществили эту абстракцию первоначально только на основе одного единственного явления, все же выделенные элементы имеют природу общего понятия, и если мы пытаемся представить себе каждый из них в отдельности от других и замечаем, что это невозможно, то это эксперимент такой же ценности и столь же доказательный, как и всякий другой эксперимент. Он служит доказательством того, что это качество, т. е. не индивидуальное только что испытанное впечатление, а это качество, как общее понятие, не представимо без «где» и «когда». Следовательно, мысль, что эти элементы обусловливают друг друга взаимно, не есть индивидуальный опыт: причинная связь присуща здесь общему, и для ее общего значения не требуется никакого дальнейшего опыта»[76 - Erk. Log. 171, 325.].

С такими умственными экспериментами мы познакомились уже раньше. К ним прибегал Шуппе для того, чтобы открыть условия сознаваемости какого бы то ни было а; найдя с помощью описанного метода, что тожество и причинная связь суть условия сознаваемости чего бы то ни было, Шуппе рассматривает эти два глубочайшие принципа как установленные путем индукции[77 - Erk. Log. 324; Gr. 58.].

Третий вид необходимой сопринадлежности, связь видового признака с содержанием родового понятия, Шуппе называет «begriffliche Nothwendigkeit»; назовем ее по-русски «родовою необходимостью». Эта связь еще более тесна, чем связь элементов: члены этой связи не только непредставимы, но и немыслимы друг без друга. Так, мысля какой-либо вид цвета, например, красность, нельзя при этом не мыслить также содержание родового понятия «цвет», или, мысля треугольник, нельзя не мыслить фигуру[78 - Erk. Log. 181 с; Gr. 90—93.]. «Родовой момент целиком существует не только фактически, но и по своему понятию лишь в виде, будучи внедренным в него так глубоко и столь проникая его во всех пунктах, что вид без родового момента немыслим». «Видовой момент является как осуществление родового, а родовой как носящее основание и внутренняя возможность всего видового»[79 - Erk. Log. 182.]. «Понятие общности рода состоит в этом причинном отношении, а не в том, что родовой момент действительно общ многому. Если предлежат многие данные, которым он общ, то (психологически) его легче найти, но если бы даже предлежало только одно данное, и если бы вследствие этого родовой момент не был добыть из нее нами (nicht herausgefunden w?rde), все же он был бы на лицо и был бы не менее общим»[80 - Gr. 91; Erk. Log. 204.].

От родового момента (например, понятия треугольник) зависит то, что существуют лишь такие-то определенные виды (например, прямоугольные, остроугольные, тупоугольные треугольники). Это отношение между родовым и видовым моментами служить основанием возможности классификаций, имеющих научную ценность[81 - Gr. 91.].

Конечно, все изложенное учение о связи между родовым и видовым моментом относится лишь к тем понятиям, которые можно назвать подлинными родами (eigentliche Gattung, ??????? ?????)[82 - Gr. 91.]. От них нужно отличать неподлинные роды и виды, получающиеся тогда, когда ограничение понятия, т. е. образование видов, достигается путем внешнего присоединения признаков. Таковы например, понятия «круглый предмет» и «красный круглый предмет»; таковы например, понятие вещи и присоединение к нему признака, указывающего на то, что вещь служит объектом какой-либо психической деятельности (например, яйцо и яйцо для пасхального подарка); таковы логические понятия, служащие выражением категориальной функции, например, понятие вещь, качество и т. п., – они суть неподлинные роды в отношении к подчиненным им понятиям эмпирических вещей, качеств и т. п.[83 - Erk. Log. 564—576; Gr. 146—148.]

Хорошие образцы подлинных родов можно найти среди понятий, относящихся к «элементам» (цвет, тон и т. п.). Наоборот, примеры неподлинных родов и видов особенно легко найти, рассматривая понятия вещей. Является даже вопрос, могут ли понятия вещей содержать в себе подлинные роды[84 - Erk. Log. 181.]. На этот вопрос Шуппе отвечает утвердительно, указывая условия, при которых может быть достигнута научная классификация вещей. Вещь не есть простая сумма «элементов»; вещь есть совокупность определенных в пространстве и времени данных, причинно связанных между собою, что обнаруживается в совместном движении и покое их, а также в законосообразной, ограниченной рамками определенных возможностей смене качеств[85 - Erk. Log. 559.]. В составе понятия вещи важнейшую роль играет закон причинной связи частей, а не отдельные «элементы». Поэтому построение общих понятий о вещах, на основании отдельных «элементов», например, цвета, дает лишь неподлинные роды. Для установки подлинных родов вещей нужно отвлекать от их состава закон причинной связи их частей и образовать видовые понятия путем перечисления видоизменений основного закона. Для удачного выполнения этой задачи необходимо иметь знание или хотя бы какие-нибудь предположения о происхождении вещи[86 - Gr. 148— 154; Erk. Log. 581.].

В предыдущем изложении уже намечено учение Шуппе о бытии общего. «Конкретно действительное индивидуально», говорит Шуппе, «тогда как абстрактное всегда есть общее понятие»[87 - Gr. 79.]. Общее, принадлежащее многим, например, трем конкретным вещам, само не становится вследствие этого многим, например, не утраивается. Нам трудно понять это только потому, что мы, рассуждая об абстрактном моменте, не сохраняем его абстрактности и мысленно превращаем его в нечто конкретное. «Принимать красноту или цвет, воспринимаемые в трех местах, за три красноты или три цвета это значит трактовать абстракции краснота и цвет как нечто конкретное. И если мое заявление, что воспринимаемое в трех местах есть одна и та же краснота или цветность, возбуждает недоумение, если кто признает непонятным или противоречивым, чтобы одно и то же существовало или было воспринимаемо в трех местах, то это опять-таки происходит вследствие того, что абстрактную красноту или цвет трактуют, как нечто конкретное»[88 - Begriff und Grenzen der Psychologie, Zeitschr. f?r imm. Ph. 1896, I, 4, стр. 42, в IV сб. «Новых идей в философии», стр. 7. Gr. 80; Grundz?ge der Ethik und Rechtsphilosophie, 211.]. Общее не есть субъективное понятие, оно реально, как и конкретное: «абстрактное есть составная часть действительности, и видимость, будто оно в противоположность действительному есть нечто лишь субъективное, возникает только потому, что оно вступает в сознание или удерживается в нем отдельно от остальных элементов или моментов, слагающих действительность»[89 - Gr. 92; Gr. der Ethik, 210.]. «Хотя само по себе в отдельности оно не имеет представимого содержания, тем не менее оно действительно содержится в воспринимаемом, оно совоспринимается»[90 - Gr. 91.]. Из конкретного единичного, в котором оно находится, оно извлекается (herausabstrahirt wird) мышлением[91 - Erk. Log. 204 с.]. Само это единичное, индивидуальное есть не что иное, как комплекс общих элементов[92 - Там же, 169, 608.]. Отсюда становится понятною возможность описанных выше умственных экспериментов, дающих в результате одного наблюдения общее суждение[93 - Там же, 322.].

Учение о реальности общего должно быть применено также и к родовому я или родовому сознанию. Взятое в отвлечении от всякого содержания сознания, оно есть абстрактный момент, но этот момент содержится во всяком индивидуальном я, которое становится индивидуальным «этим я только потому, что обладает таким-то определенным в пространстве и времени содержанием сознания»[94 - Gr. 19, 27; Begr. und Gr. der Psych., 46 с.; Gr. der Ethik, 136.]. Опасаясь упрека в гипостазировании понятий, Шуппе подчеркивает, что хотя он и признает реальность родового я, он не допускает самостоятельного, отдельного существования этого я: оно существует не иначе, как в связи с конкретными содержаниями сознания, т. е. лишь как момент индивидуальных я[95 - Schuppе, Das metaphysische Motiv.].

Заканчивая изложение гносеологии Шуппе, рассмотрим, что он называет истиною. Бытия, трансцендентного сознанию, Шуппе не допускает, находя противоречие в этом понятии. Поэтому истина не может состоять в соответствии между суждением и действительностью, трансцендентною сознанию. Всякое мышление есть мышление бытия и, наоборот, всякое бытие есть бытие в мышлении. Отсюда является возможность утверждать, что истина есть суждение, «имеющее своим содержанием действительно сущее»[96 - Gr. 169.]. Необходимо мыслимое и действительное совпадают[97 - Erk. Log. 177.]. Необходимое мышление есть мышление родовое, т. е. одно единственное мышление для всех индивидуальных я, точно так же и действительность есть одно единственное целое, не содержащее в себе никаких пробелов и противоречий[98 - Gr. 169; Erk. Log. 650.].

Противоречие между высказываниями, невозможность построить из них согласное, непротиворечивое целое всегда бывает обусловлено вмешательством субъективных факторов, ведущих к заблуждению[99 - Gr. 170; Erk. Log. 651.]. Таковы «восприятия и суждения, которые принадлежат индивидуальным различиям единичных сознаний (зависящим от индивидуальных условий их развития, начиная с нуля в пространстве и времени), а не родовой сущности, и потому не могут быть объединены в совершенно свободное от противоречий целое не только с теми восприятиями и суждениями, которые происходят из этой родовой сущности, но также и с субъективными восприятиями других индивидуумов и даже с совокупностью субъективных восприятий того же субъекта»[100 - Gr. 171.]. В случае столкновения двух мнений, противоречащих друг другу, узнать, которое из них есть заблуждение, и которое служит выражением действительности, можно только путем сопоставления их с системою остальных суждений, обнаруживающего, которое из них способно составлять с остальными суждениями согласное целое. Отсюда следует, что истинность суждения, признание его за выражение действительности основывается на отношении его к системе остальных суждений. По мере расширения системы согласных между собою суждений, разрабатываемой согласно «идее истины»[101 - Schuppe, Was sind Ideen? Zeitschrift f?r Philos. und philos. Kritik, 1883, 82 том.], возрастает и доверие к системе; но полная уверенность в обладании совершенною истиною была бы достигнута только при условии окончательного завершения знания, именно если бы была установлена «абсолютно согласная в себе система всего мыслимого и воспринимаемого»[102 - Erk. Log. 670 c; Gr. 170 c, 172—174.].

Сочинения В. Шуппе[103 - Список не полон, пропущены главным образом некоторые сочинения Шуппе по юриспруденции.]

Das menschliche Denken, Berl. 1870.

Erkenntnisstheoretische Logik, Bonn 1878.

Grundz?ge der Ethik und Rechtsphilosophie, Breslau 1882.

Die Normen des Denkens, Vierteljahrsschr. f?r wissensch. Philos. VII, 4, 1883.

Die Best?tigung des naiven Realismus. Offener Brief an Herrn Prof. Dr. Avenarius. Там же XVII, 1893.

Das metaphysische Motiv und die Geschichte der Philosophie im Umrisse, речь, Breslau 1882.