Клуб одиноких сердец инженера Гарина

Через час Рябов уже был в институте. В кабинете разливались волны не потопа, а ароматического озона – вечное правило, заведённое в учреждении для всех ценных сотрудников, кому не полагалось болеть в не очень здоровом питерском климате, – убивать летучие бактерии, которые, увы, легко нарушали режим секретности повсеместно. Феоктистов добавлял в свой озонатор южные фитонциды: масло гвоздики и лаванды. Но ничего благостного, в отличие от атмосферы кабинета, его лицо не выражало. На бледных скулах фигурная соломенная бородка выглядела и без того тускло. Глаза воспалились и щурились от света, как у альбиноса.

Шеф заварил две чашки кофе в настольной итальянской кофеварке, одну чашку поставил перед Рябовым, сел в кресло, вытащил и положил перед собой чистый лист бумаги, взял простой карандаш. Он не мог говорить с сотрудниками без того, чтобы сопровождать свою речь рисунками, похожими на схемы с человечками и стрелками. Иногда он демонстрировал эти непонятные схемы, со словами: «Видишь, посмотри, здесь всё ясно…» Меру ясности каждый выбирал сам. Обычно в процессе разговора он менял несколько листов. Отработанные не комкал или рвал, а бережно складывал в выдвижной ящик.

Рябов терпеливо ждал начала разговора и прихлёбывал кофе.

Шеф наконец начал рисовать.

– Мне позвонили ночью, Скан. О наших успехах уже знают. Ты же понимаешь, я не держу отчёты у себя в сейфе больше двух часов… Там… – Феоктистов непроизвольно нарисовал треугольник. Рябов вздрогнул и пододвинулся к столу. – Там, – продолжал шеф, зарисовывая треугольник ровными параллельными линиями, – очень заинтересовались. Я так понимаю, что интерес обострился до какой-то безотлагательной точки. – Сергей Петрович нарисовал жирную точку под треугольником, рядом поставил знак вопроса. – Я несколько испугался сам, Искандер. Тестовая работа от контрразведки… Суть такова… Через час сюда приедет машина с сопровождением. Привезут одного заключённого из спецтюрьмы… Это их ведомство. Где у них что, я не знаю. Не моё дело. Ладно… Об этом субъекте вводная информация такова… Он для них очень ценный кадр, очень ценный, но выпал из обоймы… – Феоктистов нарисовал несколько линий и заострил их в виде частокола. – Помешался. Год назад совершил покушение на одного высокопоставленного военного чиновника… Страдает манией убить этого самого чиновника… А чин этот из их системы. Вот этот чин и дал команду привезти к нам субъекта и подвергнуть воздействию твоего скафандра… Психиатры, их местные разумеется, с ним уже работали. Безрезультатно. Диагностируют параноидальную шизофрению. Субъекта, назовём его полковником, – Феоктистов нарисовал крупную пятиконечную звезду вокруг жирной точки, – нужно вернуть в строй, поскольку для него намечено задание, которое может выполнить только он… куда-то его заслать, где знают только его, только его личность и все идентификаторы. Подмена не пройдёт… – На рисунке шефа появилась стрелка от звезды. Острие стрелки упёрлось в круг, круг разделился восьмью спицами, к каждой спице по контуру круга пририсовалась короткая наклонная линия, получался солнцеворот. Пятиконечная звезда появилась в центре солнцеворота. Потом от круга в сторону пошли параллельные линии, на линии сверху был добавлен новый треугольник.

«Он показывает свою ассоциативную связь, – подумал Рябов. – Насколько всё это выглядит правдоподобно? Вот и решай потом его ребусы!»

– А если у меня не получится, Сергей Петрович? Скафандр работает, это точно. И виртуальника мы подняли из комы, и ребята-студенты показывают чудеса, но метод ещё сырой. Сырой метод…

– Ты попробуй, гений. Просто попробуй. Если получится – нам заплатят, хорошо заплатят. Всему институту. Один сеанс – и мы в дамках, понимаешь… Посмотри на схему, – Феоктистов поднял листок, – здесь всё ясно, видишь… Короче, Скан, я буду сам тебе сегодня ассистировать. Давай готовь оборудование. Я дождусь гостей, встречу и буду у тебя в подручных. А завтра, завтра езжай в Карелию и будь счастлив…

Рябов отправился к себе. Комментарий к ситуации пока не складывался, ни хороший, ни плохой. Нужно было хотя бы собраться и продумать алгоритм частот излучателя и, да… теперь это не казалось смешным – мелодию ввода. Придётся-таки воздействовать и на лобные доли, как тогда с виртуальником. Конечно, музыкант из него пока неважный и на самом деле он не создавал новых произведений.

Работа на сенсорнике чем-то походила на работу диск-жокея: он включал музыкальный фрагмент, анализатор-эквалайзер выдавал ему амплитуды звуковых сигналов и всю частотную картину. Потом Рябов засылал эту картинку на контурный программатор, отстраивал ритмику колебаний и начинал сеанс. Модуляция колебаний могла идти послойно, а могла и фронтально на все нейроцентры, мелодия ввода излучений чуть менялась, для слуха это напоминало импровизацию. На пяти экранах пульта Рябов видел всю биоритмию пациента, включая магнитоэнцефалограмму, но и не только. На экраны выводились данные о фоновой электроактивности спинного мозга и всех нервных стволов того, что в отделе называли «вегетикой», в которой Рябов выделял сорок два центра. На все эти центры и были настроены контуры излучателей скафандра. Режимы сканирования и излучения работали синхронно.

Рябов вспоминал мимоходом классическую симптоматику параноидальной шизофрении, но ничего нового и путного из неё не извлёк. Его личная классификация, построенная на парадигме «мыслящих нейронов», любую психическую болезнь объясняла разновидностями частотного нейрорегресса всего организма, а не только мозга. Лечение состояло в перенастройке тета-ритмов, электромагнитной гармонизации гиппокампа

и избирательной поправке фона вегетики. Модуляция пиков частот могла создать эффект запоминания. И запоминали как раз-таки синапсы, как их называл Рябов, «микромозги» нейронов.

Теперь, если повезёт, Рябов создаст новый шедевр методики лечения. И этот шедевр наверняка ляжет под толстое сукно открытий на неизвестное время. Потому что распоряжаться всем будет рассечённая пирамида…

Рябов прослушал несколько любимых мелодий из готического рока, включив на всю катушку интуицию. Сенсорник по очереди выдавал ЗD-картинки с частотным рельефом мелодий. Самой удивительной и многообещающей оказалась композиция «Дер фрайе Фалль» – «Свободное падение» – из альбома «Хофнунг» группы «Лакримоза». Выделив волновую картинку диапазона от 4 до 8 герц и наложив её на тета-ритм виртуального пациента, Рябов разглядел её гармонизирующую уникальность. Полученная линия не имела правильной геометрии, скорей она напоминала что-то прихотливое наподобие трамплина с двумя отчётливыми пиками посередине или абриса разведённых крыльев… Если многократно повторить эту модуляцию частот, встроив её в мелодию как скрытый ритм… Можно рискнуть.

Прибежал взмыленный Феоктистов.

– Скан, они уже здесь. Думцев решил их консультировать о правилах НИИ, но эти товарищи, похоже, сами взяли нашего секретчика в оборот. И теперь он там бледнеет, без меня… Через пять минут они поднимутся. Полковник под присмотром двух особистов и ещё один наблюдатель с ними. Все в штатском. Кстати, полковника зовут Виктор, Виктор Вороновский… Аппарат готов, Саша? Говори, что мне делать…

– Будете смотреть на экраны, Сергей Петрович. Ничего больше не трогайте и ведите светскую беседу.

– Светскую? Скажешь тоже… Ты не забудь включить все камеры. Мне скандал не нужен.

– Всё будет вовремя включено.

В лабораторию позвонили. Рябов нажал кнопку разблокировки дверей.

Первым вошёл человек в наручниках. Виктору Вороновскому на вид было лет сорок с хвостиком; крепкого телосложения, он, однако, выглядел худощавым и удивительно был похож на Киану Ривза времён роли в фильме «Джон Уик» – такая же небритость на щеках, непослушная прядь тёмных волос и цепкий взгляд всегда будто бы усталых глаз…

«Да, такого не подменить, – подумал Рябов с иронией, – разве что самим актёром… Где же тут параноидальная шизофрения? Но Киану бы сыграл и не такое…»

Двое особистов прочитались по непроницательно-скользким лицам, экономным движениям обвешанных мышцами костяков, облачённых в серые неприметные костюмы и чёрные рубашки без галстуков. Четвёртым вошёл… Рябов кашлянул… Силантий.

– Господа, начнём работу. – Феоктистов вживался в роль ассистента. – Знакомьтесь: автор нашего скафандра-сканера, заведующий лабораторией Искандер Ерофеевич Рябов. По правилам работы института, мы обязаны производить аудио- и видеозапись, фиксирующие все стадии экспериментов для их дальнейшего секретного архивирования…

Один из особистов испытующе глянул на Силантия. Силантий еле заметно кивнул и, пройдя вперёд, остановился за спиной Рябова.

– Сегодня вы нарушите штатный режим, – сказал особист твёрдым голосом. – Оставьте только аудиозапись. Это наше условие.

– Здравствуйте, Искандер, – тихо прошептал Силантий. – Не отвлекайтесь. Считайте меня голосом за кадром…

Феоктистов расслышал фразу и сделал вид, что ничего не понял.

Силантий подал знак рукой, и второй из особистов расстегнул наручники Вороновского. Вороновский стоял молча и сосредоточенно поглаживал освободившиеся запястья.

– Виктор, – обратился Силантий к нему, – я с самого начала не верил в твою болезнь, ты знаешь… Но наши психиатры настаивали. Что ещё сказать? Никто не хочет мириться с твоей изменившейся судьбой. Никто. Даже тот, кого ты попытался убить… В любом случае, сегодня ты вернёшься к нам и мы забудем твою ошибку. А это наверняка ошибка. Просто сбой программы в твоей голове. Что скажешь?

– Ошибка, говоришь? – Голос Виктора отдавал хрипловатым металлом. – Ошибка – вы все, стоящие передо мной. Вы все ошибка глобальной системы. И сегодня я найду подтверждение своим выводам… Давайте засовывайте меня в свой электрический мешок, чего медлите?

Феоктистов что-то беззвучно мямлил, как всегда щурясь от света. Силантий смотрел на Искандера. Виктор смотрел на скафандр. Была в полковнике лёгкая нервозность, но моторика мышц лица не повторялась, как это часто бывает у параноиков. Рябов подумал, что за словесной агрессией Виктора стояла вовсе не болезнь, а умелая симуляция.

– Виктор, – обратился он к полковнику. – Здесь за вас ответственность несу я. В том, что вы видите перед собой, нет ничего страшного. Вам придётся раздеться до трусов и войти в скафандр, телу вашему будет свежо и приятно, вы услышите музыку. Вам даже покажется, что музыка растекается у вас по жилам и нервам… Сергей Петрович, сопроводите Виктора. Инструмент я закрою дистанционно. А вас, – Рябов кивнул серо-чёрным особистам, – я попрошу отойти от двери. В неё никто не ворвётся, я вас уверяю. Станьте, пожалуйста, на сторону господина… Да, сюда, пожалуйста. Так вы не будете меня отвлекать…

– Вы правильно распорядились, – прошептал Силантий за спиной. – Что скажете о Викторе?

– Думаю, что он болен. Ваши психиатры правы.

– Не мои, Искандер. Мои далеко…

Рябов не ответил.

Через три минуты, когда Виктор уже был в скафандре, Рябов начал сеанс. Предварительное сканирование нарисовало ему все графики нейроактивности пациента и всю биометрию. На одном из экранов 3D-построитель обозначил объёмную модель задействованных на теле частотных контуров, включая мозг. Данные поступали и менялись с периодом в наносекунды. Программа строила пластичный «нейрорельеф» Виктора синхронно всем переменам его состояния.

«Если я прав, то симулируемый регресс здесь уже нарисовался в виде вот этой неестественной воронки правильной формы посреди высоких холмов. – Рябов перекидывал внимание с экрана на экран. – Виктор совершенно психически здоров. Если я раскрою его искусное притворство, ему несдобровать… Значит, я ничего не раскрою, а продолжу делать всё, что наметил. Но результат… Как я отслежу результат без контрольного теста? Второй раз Виктора ко мне вряд ли привезут…»

Рябов колебался секунд двадцать, но потом зазвучала «Дер фрайе Фалль». Рябов положил пальцы на экран сенсор-ника. Надел наушники и включил запись сеанса. Вывел звук на колонки. «Они хотят аудиозапись эксперимента, они её получат в лучшем виде», – решил он и закрыл глаза. Сейчас начнётся его настоящее камлание. На каждую музыкальную фразу, аккорд, ноту будет приходиться нагрузка излучателя. Теперь он доверится игре пальцев, слуху и чутью… Программа запишет всё. Всю алгоритмию. А он, Рябов, когда они уберутся отсюда, останется и повторит сеанс над собой… Это правильное решение. Может, и раньше нужно было попробовать…

«Свободное падение» озаряло невиданной красотой чувств. Борьба отчаяния и возрождения вздымала эфирные вихри, и те влетали в «телесный разум» человека в скафандре со всеми частотными модуляциями, как волны разноцветного прилива. Бурые оттенки отмывались, светлели, и вот уже от молоточков фортепиано, струн скрипок, коленцев труб и мембран литавр посыпалась фиолетовая пыльца… И горизонт раскрылся, и солнечные лучи подставили летящему человеку ладони, и поймали, и опустили на изумрудную землю, человека, не поверившего, что так может завершиться его прыжок с высоты… Вся жизнь переливалась искорками силы и смысла. И была во всём этом тайна. И у тайны был голос…

Потом все ушли. Виктор был бледен и шёл пошатываясь. Наручники ему то ли забыли надеть, то ли решили этого не делать. Силантий молчал. Феоктистов перестал кривляться глазами и был как-то не по себе, не по-шефски возвышенно-спокоен. Он ничего не понял в происходящем, но музыка его впечатлила.

– Сергей Петрович, – сказал Рябов, – я останусь до ночи. Поработаю.

– Конечно, конечно, Скан. Добавь к своей неделе отпуска ещё три дня.

– Подарок принимаю, – ответил Рябов с улыбкой.

* * *

Бурые оттенки отмывались, светлели, и вот уже от молоточков фортепиано, струн скрипок, коленцев труб и мембран литавр посыпалась фиолетовая пыльца… И горизонт раскрылся, и солнечные лучи подставили летящему человеку ладони, и поймали, и опустили на изумрудную землю, человека, не поверившего, что так может завершиться его прыжок с высоты… Вся жизнь переливалась искорками силы и смысла. И была во всём этом тайна…

Всё было так, как Рябов представлял себе, играя на сенсорнике. Даже лучше. Даже ярче. Но голова кружилась, и тело никак не могло поймать… ощущение тела.

Пришлось подождать, пока автоматика отщёлкнет замки скафандра. За окном уже был поздний вечер. В лаборатории горел только контрольный свет на стенах и ярким полукольцом пульт с экранами.

Эластичные оболочки лоскутами отслоились от тела. Вытянув ногу из ножного футляра, Рябов сделал шаг и чуть не свалился на титановую решётку площадки.