На фоне народного бунта.
«Однажды забудешь, как делать стихи…»
Однажды забудешь, как делать стихи,
И вступишь на прежнюю землю,
И новые люди, ускорив шаги,
Затащат в ночную харчевню.
И будешь грустить, одинокий как бог,
На стол опираясь локтями,
О строчке, какая давала восторг,
И пахли слова желудями.
«Натолкнулся на мысль – а она не моя…»
Натолкнулся на мысль – а она не моя,
То ли мысль, то ли женщина, то ли…
То ли эта страна,
Где лежат якоря
Почему-то не в море, а в поле;
И играется ветер,
И песню поёт
Утомлённый водитель «Газели»
Про надежду, которая всех нас спасёт.
Чудо-песня, на самом-то деле.
«Меня не волнует чужая война…»
Меня не волнует чужая война.
Меня не волнует победа.
Я просто хочу, чтобы чаша полна
Осталась хотя б до обеда.
Мне нужно, чтоб дерево просто росло
И строился дом без простоя,
И пусть захлебнётся от ярости зло,
Увидев лицо молодое!
«Задумался я о своём бытии…»
Задумался я о своём бытии —
И тотчас, уже без улыбки,
Припомнились мне пораженья мои,
Провалы мои и ошибки.
Хотелось прибавить к ним пару побед,
Каких-нибудь ярких свершений,
Но вдруг показалось, что их ещё нет,
И нет ни дорог, ни решений.
Как будто бы всё, что задумано, – зря,
Как пыль, как досадная жалость.
И я пожалел в ту минуту себя,
А что мне ещё оставалось?
«Чтоб сделать шедевр…»
Чтоб сделать шедевр,
Нужно пару минут.
Подходишь к оконцу —
Тебе выдают.
Заметишь, что порвана
Кромка фольги,
Но твой Выдающий
Ускорил шаги,
Закрыто оконце,
Кругом тишина,
И критика здесь
Никому не слышна.
Стоишь в одиночестве,
Только в руках
Сверкает шедевр,
Оставаясь в веках.
«Бояться шороха…»
Бояться шороха,
Волны,
Идущей из земли,
Бояться чёрной тишины
И выкрика вдали.
Бояться горной высоты,
Пригляда за углом.
Бояться,
Если любишь – ты,
И никого потом…
«С тобой темно. Тревожно и темно…»
С тобой темно. Тревожно и темно.
Раздвину шторы, распахну окно —
На руки хлынет посторонний свет,
Как будто ночи не было и нет.
А ночь была – и верится легко,
Что ночь от нас совсем недалеко,