Житие старца Серафима Саровской обители иеромонаха, пустынножителя и затворника. С приложением его наставлений и келейного молитвенного правила

III. От пострига до удаления в дальнюю пустыню

Время послушнического искуса Прохора. Его возмужалость. Описание наружного его вида. Его душевные дары. Посвящение всего себя Богу. Вступление в монашество. Ревностнейшее прохождение подвигов. Посвящение во иеродиакона. Служение в этом сане. Любовь к нему настоятеля и старцев. Его всегдашнее воздержание. Видение в храме во время литургии в великий четверток. Пустыннические подвиги о. Серафима. Посвящение во иеромонаха. Служение в этом сане. Духовная зрелость о. Серафима для высших монашеских подвигов.

С поступления в Саровскую пустынь Прохор восемь лет провел в звании послушника. На языке иноков время это называется искусом, те. испытанием: способен ли желающий иночества вступить на путь совершеннейшей жизни. Предварительный искус поставляется необходимым условием для всякого переходящего от мира к исключительному служению Богу как приготовление для сего служения. Прохор теперь возмужал: ему было лет 25-ть слишком. Наружный вид его в это время имел заметные особенности. Он был роста высокого, около двух аршин и восьми вершков; несмотря на строгое воздержание и подвиги, лицо у него было полное, покрытое приятной белизной, нос прямой и острый, глаза светло-голубые, выразительные и проницательные, брови густые; волосы на голове светлорусые и также густые. Лицо его окаймлялось густой окладистой бородой, с которой на оконечностях уст или рта соединялись длинные, густые же усы. Сложение имел мужественное и обладал большими физическими силами. Из душевных способностей у него была счастливая память, светлое, бойкое, отчетливое воображение и в связи с ними увлекательный дар слова. Прохор, посвящая Господу все свои способности и силы, таким образом прошел уже все степени монастырского искуса и в самой жизни выразил совершенную готовность и способность к принятию монашеских обетов. В тяжких телесных и душевных испытаниях, которые посылал ему Сам Господь, душа его очистилась и сердце окрепло в благочестии. Еще на степени послушника он ревновал о строго монашеском, даже аскетическом житии, и как мы видели, предначинал оное. Настоятель пустыни твердо убедившись теперь в призвании Прохора, ходатайствовал перед духовной властью об удостоении его сана инока. С соизволения Св. Синода 13-го августа 1786 года совершено было пострижение его строителем иеромонахом Пахомием. Восприемными отцами его при сем были достопочтенные старцы Иосиф и Исаия, занимавшие после настоятеля первые места в монастырской иерархии. При пострижении ему дано новое имя Серафим (пламенный). На это имя по обычаю прошлого века, данное Прохору без его ведома и изволения, можно смотреть, как на выражение понятий о нем монастырского начальства: видели ревность Прохора к богоугодной жизни, предусматривали еще больший пламень по Боге и назвали Серафимом. В братских ведомостях за 1786 год сказано, что Серафим пострижен в монахи на вакантное место в Гороховский Николаевский монастырь, в котором и числился значительное время. Но он никогда не жил в этом монастыре и постоянное местопребывание свое имел в Саровской обители. С принятием иноческого сана значение нового имени, напоминая отцу Серафиму о чистоте и пламенном служении Богу ангелов, возвышало в нем желание с большей против прежнего ревностью служить Господу. Не принимая на себя новых подвигов инок Серафим совершал прежнее течение, которое давно уже сроднилось с его душой и жизнью. Только со стороны стало заметно всем, что он держал себя уединеннее, более погружался в свою душу, крепче предавался исполнению своих обетов и соединенных с ними честнейших обязанностей.

В том же 1786 г.,[5 - Этот 1786 г. точно обозначен в ставленнической грамоте о. Серафима, хранящейся в Саровской обители.] в октябре, монах Серафим по ходатайству строителя Пахомия, посвящен был преосвященным Виктором, епископом Владимирским и Муромским, в сан иеродиакона. Ставленная грамота его на сей сан доныне цела между бумагами монастыря. Теперь кроме подвигов иночествования о. Серафиму прибавились новые труды по званию иеродиакона. Но и сердце его теперь возгорелось вящшею любовью к Богу. Он вполне предался новому своему, поистине уже ангельскому, служению. Со дня возведения в сан иеродиакона, он, храня чистоту души и тела, в течении шести лет и десяти месяцев почти беспрерывно находился в служении по обязанности иеродиакона. Ночи на воскресные и праздничные дни проводил все в бодрствовании и молитве, неподвижно стоя до самой литургии. По окончании же каждой Божественной службы, оставаясь еще надолго в храме он по обязанности священнодиакона приводил в порядок священную утварь и заботился о чистоте алтаря Господня. Господь Бог, видя благую ревность и усердие к подвигам, даровал отцу Серафиму силу и крепость, так что он не чувствовал почти трудов, не нуждался после них в слишком продолжительном отдыхе, был крепок здоровьем, часто забывал о пище, питье, и отходя с пути подвигов для отдыха, жалел зачем человек, подобно ангелам, не может беспрерывно служить Богу. Строитель Пахомий теперь еще более прежнего привязался сердцем к о. Серафиму. Без него старец не совершал почти ни одной службы: «когда батюшка Пахомий служил, – сказывал впоследствии сам о. Серафим, – то без меня, убогого Серафима, редко совершал службу».

Если куда выезжал из обители старец Пахомий, один или с другими старцами, по делам монастыря или только для служения, часто приглашал с собой о. Серафима. В один из таких выездов о. Серафиму случайно пришлось участвовать в погребении известнейшей инокини Александры, в мире Агафии Семеновны Мельгуновой, основательницы Дивеевской обители. Незадолго до ее блаженной кончины умер в селе Лемети помещик Соловцов, благодетель Саровской обители. На погребение его отправились старцы Пахомий и Исаия, взявши с собой о. Серафима как иеродиакона. Проезжая через Дивеево, они посетили Агафью Семеновну, и, нашедши ее в болезни весьма слабой, совершили над ней св. таинство Елеосвящения. Больная предчувствуя кончину, со слезами просила старцев не оставить дивеевских сирот ее.

Строитель Пахомий, утешая ее говорил: «Ты, матушка, ни о чем не беспокойся: благодатью Божией ты напутствована всем по долгу христианскому. При жизни своей я не оставлю сирот твоих; после же меня вот о. Серафим не оставит их».

Больная отвечала на это: «Отец мой! Я о себе не беспокоюсь: при помощи Божией я отхожу в вечность с надеждой. Но эти сироты останутся после меня в величайшей скорби, по преданности их ко мне, убогой. Поэтому-то я и молю тебя, отец мой, не оставь их во всем понеси их тяготу и немощи по заповеди Божией. Тебе известно, какая для них будет скорбь и потеря разлучиться со мной вечно».

Потом она вынула остаток своего достояния, состоящий из двух мешочков, один с золотыми, другой с серебряными монетами и, вручая их о. Пахомию, сказала: «Прими этот сиротский участок для употребления в их пользу: сами они не могут еще употребить его благоразумно и как бы следовало на пользу общую, а вы по опыту знаете куда и на что употребить». Возвращаясь из Лемети, старцы нашли монахиню Александру умершей и едва-едва поспели к ее погребению. По обычаю после погребения была трапеза. О. Серафим не остался тогда в Дивееве даже покушать для подкрепления сил своих, но пешком воротился один в Саровскую обитель, которая отстоит от Дивеева на расстоянии 12 верст. Так он постоянно отличался воздержанием не только в обители, но и за ее стенами.

До такого состояния духовной трезвенности, постнического воздержания, неусыпной молитвы и постоянных трудов не иначе можно было дойти как путем долговременного самоотвержения и непрестанным принуждением себя к иноческому доброделанию. Отец Серафим, можно сказать с детства трудился над собой, воспитывал себя в этом духе, и вся прошлая жизнь его была, так сказать, лестницей к настоящей степени подвижничества. Но будущее готовило ему подвиги и труды гораздо выше. Обращаясь к прошлому о. Серафим видел над своей головой особый покров Пресвятой Богородицы и попечение Божественного провидения. Теперь искушения едва ли бы могли отвлечь сердце его, привязанное к Богу, с пути строгого благочестия. Между тем промысл Божий нашел нужным в виду новых труднейших подвигов подкрепить ревность его духовными видениями. Чистота сердца, воздержание, постоянное возвышение души к Богу соделали его способным к созерцанию их. В записках напечатанных в «Маяке» 1844 года (книга XXXII), говорится, что о. Серафим в сане иеродиакона, по временам видел при церковных служениях св. ангелов, сослужащих и поющих с братией. Они принимали образы молниобразных юношей, облеченных в белые златотканные одежды; но пения их нельзя уподобить никакой гармонии на земле. Дивное впечатление производили на его душу сии видения! Бысть сердце мое, – говорит он, – яко воск тая от неизреченной радости. И не помнил я ничего от такой радости; помнил только как входил в святую церковь да выходил из нее». Особенно поразительно было одно видение, которое мы расскажем здесь приблизительно к словам самого старца Серафима, как этот рассказ изложен в упомянутых записках Саровского инока того времени:

«Еще поведаю тебе, радость моя, преславное видение мне, убогому, бывшее. Только дай слово, что ты слышанное от меня никому не откроешь».

Собеседник же вероятно сам автор записок, поклонившись старцу, дал обещание скрывать тайну. Но о. Серафим, предугадывая, что она может быть открыта после его (те. Серафимовой) смерти, подтвердил: «Ты с тем и умри, никому не говори». Собеседник поклонился святому старцу в знак согласия с ним в ноги, и слезы невольно потекли от умиления из очей его[6 - Рассказ этот, как заметно, против воли самого собеседника сделался известным после его смерти.]… Старец же продолжал:

«Случилось мне служить с отцом Пахомием и казначеем Иосифом во святой великий четверток. Божественная литургия началась в два часа по полудни и обыкновенно – вечернею. После малого выхода и паремий возгласил я, убогий, у святого престола: Господи, спаси благочестивые и услыши ны, и вошедши в царские врата, навел на предстоящих орарем и возгласил: и во веки веков. Тут озарил меня свет как луч солнечный. Обратив глаза на сияние, я увидел Господа Бога нашего Иисуса Христа в образе Сына человеческого в славе, сияющего, светлее солнца, неизреченным светом и окруженного как бы роем пчел, небесными силами: ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. От западных церковных врат Он шел по воздуху, остановился против амвона и воздвигши Свои руки, благословил служащих и молящихся. Затем Он вступил в местный образ, что близ царских врат. Сердце мое возрадовалось тогда чисто, просвещенно, в сладости любви к Господу».

От сего таинственного видения о. Серафим мгновенно изменился видом – и не мог ни с места сойти, ни слова проговорить. Многие это заметили и, конечно, никто не понимал настоящей причины явления. Тотчас два иеродиакона подошли, взяли о. Серафима под руки и ввели во св. алтарь. Около двух часов стоял после того о. Серафим на одном месте неподвижно. Только лицо его поминутно изменялось: то покрывала его белизна, подобная снегу, то переливался на нем румянец. И долго он не мог ничего проговорить, созерцая в душе дивное посещение Божие и услаждаясь благодатными его утешениями.

Весьма замечательно, что видение сие пало на такое время литургии, в которое входом священнослужителей в алтарь изображается вшествие их как бы в самое небо; когда в тайной молитве священник просит Господа: сотвори со входом нашим входу св. ангелов быти сослужащих нам и сославословящих Твою благость, когда поется и Ангельская песнь: Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас. Это видение показало, что не всуе мы веруем, что силы небесные с нами невидимо служат при Божественной литургии. И всякий молящийся в храме Божием, должен думать, что он молится как бы на небе вместе с ангелами. Нет сомнения, что ревность отца Серафима такими небесными утешениями сильнее укреплялась в трудных подвигах иноческого доброделания. Они воскрыляли в нем больше и больше желания к житию созерцательному. Видение могло иметь и печальные последствия для нравственности отца Серафима. Подумай только он о себе будто теперь уже свят, достиг высокого совершенства жизни и не имеет нужды в дальнейшем преуспении, тогда все его труды пред Богом превратились бы в тщету и ничтожество, рассыпались как прах, возметаемый ветром. Но о. Серафим имел хороших руководителей, к которым питал совершенное доверие и которые были его воспитателями в иноческой жизни. Служившие литургию старцы Пахомий и Иосиф спрашивали: «Что такое случилось с ним?» Им казалось не почувствовал ли он неожиданно слабости сил, которая так естественно могла случиться во святой великий четверток после продолжительного поста, при том уважении, какое питал к нему издавна о. Серафим. О. Серафим привык относиться к этим двум старцам с детской доверчивостью: он поведал им свое видение как было. Опытные в духовной жизни старцы сложили рассказ сей в сердце своем. А отцу Серафиму внушили, чтобы он не возгордился, не дал в своей душе места пагубной мысли о каком-нибудь своем достоинстве пред Богом, и утвердили его в духовном настроении самоуничижения и смиренномудрия.

Ограждаемый смирением, о. Серафим восходил от силы в силу в духовной жизни. Его смиренномудрие, иноческие труды, прежде сокровенные, теперь стали как будто заметнее, тверже. Мы уже видели, что еще послушником отец Серафим удалялся в Саровский лес и в сокровенной куще погружался в богомыслие. Теперь для него устроена была там же уединенная келия. Как иеродиакон, обязанный служением в храме и послушаниями по монастырю, о. Серафим не мог еще, да и не созрел, может быть, настолько, чтобы совершенно сделаться пустынником. И так он дни с утра до вечера проводил в монастыре, совершая службы, исполняя монастырские правила и послушания. Вечером же, когда мог принадлежать самому себе, удалялся в пустынную келью и там ночное время проводил в молитве; а рано утром опять являлся в монастырь для исполнения своих обязанностей. Иные маломощные духом братия могли, пожалуй, позавидовать, но никто не имел основания оскорбиться его подвигами; ибо отец Серафим не заставлял других трудиться за себя, свято исполняя все свои, и личные и братские обязанности относительно обители.

В 1793 году июля 19 дня отцу Серафиму исполнилось тридцать четыре года от рождения. Саровская обитель по новому расписанию от Владимирского ведомства перешла в ведение Тамбовской епархии. Начальство обители, видя, что отец Серафим по своим подвигам стал выше других братий и заслуживал преимущественно пред многими при возведении на высшие степени в обители, ходатайствовало о посвящении его в сан иеромонаха. По этому случаю после почти семилетнего служения иеродиаконом, о. Серафим вызван был в Тамбов и 2 сентября 1793 года епископ Феофил рукоположил его во иеромонаха. По наблюдению современников все описатели жизни о. Серафима утверждают одно и то же, что с получением высшей благодати священства, он стал подвизаться в духовной жизни с вящшею ревностью и удвоенной любовью. В сане иеромонаха он продолжал в течение долгого времени непрерывное священнослужение, приобщаясь ежедневно с горячей любовью, с верой и благоговением св. Христовых Таин.

Теперь мы пришли к последним дням пребывания о. Серафима в обители. Скоро будем мы и свидетелями смерти достопочтенного старца Пахомия. Припомним о некоторых обстоятельствах обители, бывших в его настоятельство, оставшихся до смерти в памяти о. Серафима и имевших на него нравственное влияние. В то время, к которому относится жизнь о. Серафима до удаления в пустыню, не однажды в окрестных местах Сарова был голод. Но обитель не терпела недостатка в хлебе и изобилием наделяла нуждавшихся. Особенно один раз был голод очень продолжительный; но обитель и в то время в течение многих месяцев питала ежедневно человек по тысяче. В одно время случилось так, что и для иноков обители не осталось ни муки, ни жита. Вся братия собралась в церковь. Строитель Пахомий по случаю угрожавшего голода соборне служил молебен Божией Матери и всенощное бдение. Братия молились как бы перед смертью, не теряя, однако же, упования на Господа и Его Пречистую Матерь. Утром на другой день о. Серафим по особому доверию строителя Пахомия пошел в житницу и нашел, что все закрома наполнены разным хлебом и житом. С той поры во все продолжение голода по окрестностям, в обители не было оскудения: сколько ни раздавали нуждавшимся, – житницы снова наполнялись. Эти события имели большое влияние на возвышение милосердия, одного из существенных свойств о. Серафима. В то же время они вновь способствовали к утверждению сердца его в непоколебимом уповании на Промысл Божий и покровительство Пресвятой Богородицы.

Столько лет провел о. Серафим в монастыре! Так много он трудился над очищением своего сердца! Столько подвигов понес для спасения души! Мы уже видели, что эти труды не были для него бесплодны. Восходя в порядке по лестнице духовной жизни к христианскому совершенству, он достиг теперь значительной меры возраста мужа духовного. Дух его созрел для вселения в пустыне и для высших монашеских подвигов.

IV. Уединение и подвиги в дальней пустыне

Добровольное удаление о. Серафима в пустыню. Причины и внешний повод к удалению. Благословение настоятеля. Описание пустыни. Время провождения в ней и занятия в ней.

Отец Серафим добровольно удалился в пустыню, но не без рассуждения и не без благословения настоятеля. Мы замечали в нем склонность к уединению, когда он носил еще имя Прохора. Наклонность эта была сильна, с ней трудно было бы жить в мире, и вот она нашла себе исход и удовлетворение с поступлением Прохора в Саровскую пустынь. Здесь он увидел, что многие иноки, не довольствуясь общежитием, живут в лесу в уединенных келиях. С начала жизни своей в обители он предался совершенно монастырским правилам и стремление его к уединению еще более усилилось: ему дано было благословение из подражания старцам, уходить в лес для иноческого сокровенного доброделания. Будучи иеродиаконом, он имел уже келию в пустыне и в ней проводил целую половину обыденной жизни своей. Склонность его к уединению искала умерщвления греховных помыслов в пустынном житии. И вот о. Серафим, сделавшись иеромонахом, возымел намерение совсем поселиться в пустыне. Пустынническая жизнь была признанием его, назначением свыше. Из прежней жизни о. Серафима мы заметили еще, что в нем сильно было стремление к удалению от мира для непосредственного единения со Христом. Пребывание в общежитии научило его самопознанию: здесь, как в горниле, молодой инок познал свои немощи и, окрепнув духом к совлечению их, сделался способным вести, с помощью Божией, уединенную жизнь. Скитский житель Авва Иоанн наставляет пустынника: «Иметь ум совлеченный всего земного и сколько позволяет человеческая немощь, соединиться им со Христом» (Ин. Касс. Бесед. 19, гл. 8). Такая жизнь была вполне по духу отца Серафима в теперешнем его состоянии.

От причин пустыннической жизни, из которых одна лежала в душе о. Серафима, другая составляла цель пустынника, мы отделяем внешний повод, который высказал он, прося благословения удалиться в лес. Инок-христианин, понимающий тайну сокровенной жизни, всегда прикрывает свои цели и намерения какой-нибудь внешностью, которая, впрочем, со своей стороны бывает истинной и побуждением к цели. Так было и в настоящем случае. От непрестанного келейного бдения, от постоянного пребывания на служениях в церкви, – словом: от стояния в течение многих лет на ногах, с небольшим отдыхом во время ночи, о. Серафим впал в недуг: ноги у него опухли, открылись на них раны; он лишился на некоторое время способности священнодействовать. Болезнь эта, со своей стороны, была немалым побуждением к избранию пустыннической жизни. В братских ведомостях еще за 1796 год стояла отметка, что он по болезни не несет никакого послушания в монастыре. Но по причине болезни о. Серафиму надлежало бы просить себе отдыха от трудов иноческих поселиться в больничных келиях, которые теперь уже были отстроены; а он просил у настоятеля о. Пахомия благословения удалиться в пустыню, т. е. хотел от меньших трудов перейти к большим и тягчайшим. Семидесятилетний старец Пахомий благословил его. Это было последнее благословение, полученное о. Серафимом от мудрого, добродетельного и почтенного старца. Строитель Пахомий в это время уже был нездоров и, не видя средств возвратить здравие, готовился к смерти. О. Серафим, сохраняя в благодарной памяти, как наблюдал его в болезни старец Пахомий, теперь сам служил ему с самоотвержением. Раз о. Серафим заметил, что к болезненным страданиям о. Пахомия присоединилась еще какая-то душевная забота и печаль.

«О чем, отче святый, так печалишься ты?» – спросил его о. Серафим.

Старец Пахомий отвечал: – Я скорблю о сестрах Дивеевской общины: «Кто их будет назирать после меня?»

О. Серафим, желая успокоить старца в предсмертные минуты, обещался сам назирать их и поддерживать все так же после смерти его, как было при нем. Обещание о. Серафима успокоило и обрадовало отходящего ко Господу о. Пахомия; он поцеловал его радостно последним целованием и вскоре после сего опочил мирным сном праведника. На его место в том же 1794 году строителем определен достойный преемник старец иеромонах Исаия, бывший восприемником о. Серафима при пострижении в монашество. О. Серафим горько оплакал потерю старца Пахомия, который любил его как возлюбленное чадо свое о Господе, под руководством которого он прошел все степени монастырского жития и достиг до зрелости пустынножителя. Молитва его о своем отце, друге и благодетеле восходила к Богу, окрыляемая слезами и горячей верой. Утешением его в смертной разлуке с о. Пахомием было назначение старца Исаии, которого также глубоко любил и уважал о. Серафим.