Библиотека современной литературы. Выпуск 3

Я прочитала также статью о патриотизме Александра Иванова, доктора технических наук, члена Общественной палаты Санкт-Петербурга, президента Издательско-полиграфической ассоциации университетов РФ, в которой он написал: «В последние пару лет широко используется термин “патриотизм”. Даже президент недавно объявил патриотизм национальной идеей! Основная масса населения, правда, понимает под этим обычное тождество “мы и враги”. С врагами надо бороться, и их нужно уничтожать… Патриотизм в транскрипции власти и СМИ сегодня понимается по-милитаристски узко: если ты кричишь на всех углах о внешних врагах, то ты патриот, а если ты вдруг стал говорить о том, что финансовые структуры уводят деньги из страны, ослабляя её экономику, то патриот ли ты? Является ли патриотом гражданин, занимающийся коррупционной деятельностью? Или торговец, продающий некачественный и просроченный товар? Медик, не знающий, как лечить больного, но аккуратно впаривающий пациенту очередные снадобья? Губернатор, не развивающий свой субъект федерации? Министр, разваливающий отрасль? Депутат, голосующий за бредовые законопроекты? Полицейский, не охраняющий закон? Они – патриоты своей страны?»

Эти уж точно не критикуют недостатки в стране, но именно они объявляют себя патриотами, и их в отсутствии патриотизма не обвиняют, а те, кто критикует недостатки, те не патриоты!

Тогда в кафе я почувствовала, что к согласию мы не придём. Когда официантка принесла счёт, то величина проставленной в нём суммы привела меня в трепет и изумление. Мы расплатились за ужин, но для себя я решила, что вряд ли ещё раз в жизни приду сюда.

По дороге к метро я восхитилась: «Какая красивая Москва!», но Юра меня не поддержал: «Но это уже не Москва!» Да, у нас совершенно разные взгляды и на это. Что ж, каждый волен иметь своё мнение по любому вопросу. Юра видит прелесть Москвы в её патриархальности. Возможно, ему бы нравилось, если бы мужчины ходили в лаптях, а мостовые по-прежнему оставались бы деревянными. В одном из своих произведений на сайте Проза.ру он выступает против празднования Дня святого Валентина, противопоставляя ему православный праздник – День Петра и Февронии. А по мне, почему бы не отмечать оба праздника? Больше радости – больше счастья!

На прощанье мы обнялись, так как уважаем друг друга, и расхождение во взглядах, как мне казалось, не может стать камнем преткновения в наших взаимоотношениях.

Воспоминания детей войны

Когда я проходила курс лечения в санатории в Пятигорске, то в столовой меня посадили за один стол с Игорем Павловичем, высоким, красивым, плотного телосложения мужчиной. На вид ему было не больше шестидесяти. Но когда он начал рассказывать о своём военном детстве, я поняла, что он значительно старше. Нас называют детьми войны, и самыми интересными из наших «застольных» бесед мне показались рассказы Игоря о его жизни именно в те страшные годы.

Он родился в Харькове. Детство провёл в оккупации. Сильно голодал. Мать, боясь немцев, не выпускала его на улицу и в то же время говорила, что немцы ей ничего плохого не сделали, а свои – сколько угодно. Игорь вспоминал, что, когда начались бомбёжки, он, двухлетний малыш, тащил в подвал дома, служивший семье бомбоубежищем, свою огромную подушку. Однажды в соседний дом попала бомба. Взрывная волна страшной силы вырвала крышку погреба и контузила ребёнка. Мать увидела, что сын оглох и запричитала. Игорь рос болезненным и худым ребёнком, и как только он чем-нибудь заболевал, сразу же страдали уши. Потом, уже подростком и взрослым человеком, он много занимался спортом, окреп, и слух восстановился. Однако к старости былая хворь снова дала о себе знать, и теперь он оглох окончательно.

Отец Игоря с первых же дней войны ушёл добровольцем на фронт, однако уже через день вернулся, поскольку их воинское подразделение разбомбили, а оставшиеся в живых солдаты разошлись по домам. Потом отца снова отправили на фронт. Под Киевом он оказался в окружении, попал в плен и позже был выслан в Германию. В приёмнике-распределителе его спросили: «Ты кто? Что умеешь?» Он ответил, что слесарь. Такие работники были нужны, и отец начал работать на заводе, ремонтируя тракторы.

Когда завод начали бомбить, немцы укрылись в подвальном помещении, а рабочие расположились вдоль его стен. Бомба попала в здание, и потолок подвального помещения рухнул, придавив немцев. Погибло также много рабочих. Оставшиеся решили бежать и начали запасать продукты. Один из пленных своровал из общего фонда буханку хлеба и консервы. Бригадир, отец Игоря, вычислил вора и не только отчитал и пристыдил его, но и хорошенько ему врезал. Когда приблизилась Красная армия, так что стали видны отсветы боёв, рабочие бежали к своим. Здесь отца Игоря тоже спросили, что он умеет делать. Он снова был послан на фронт, но теперь ремонтировал военную технику в мастерских, которые двигались вслед за фронтом.

По окончании войны отец вернулся домой с двумя буханками хлеба, кисточкой, красками и бумагой. Такого богатства Игорь никогда не видел и сразу же начал рисовать. Он рисовал всегда и везде. Позже он окончил Строгановское училище и всю жизнь работал профессиональным художником, оформлял стенды и выставки, рисовал плакаты. Теперь он на пенсии – постоянный посетитель выставок и музеев.

Мать Игоря настолько изголодалась за войну, что ночью несколько раз вставала и отрезала куски от привезённой мужем буханки. К утру от неё ничего не осталось. Проснувшись, отец спросил: «Где буханка?» Мать не отпиралась: «Я съела». Отец был поражён: «Целую буханку?» После войны мать Игоря никогда не выходила из дома без бутерброда и яблочка. Когда Игорь вырос и начал разъезжать по командировкам, мать всегда пыталась дать ему с собой продукты. Игорь отнекивался: «Там есть магазины, столовая, зачем таскать с собой еду?» Голодная война оставила несмываемый след в душе этой женщины. В послевоенные годы мать часто горестно вздыхала: «Куда делась наша Украина? Раньше на улице кругом была зелень, тишина, люди сидели прямо на улице, кто вяжет, кто на гармони играет. Сирень цветёт, повсюду благоухание, редко лошадь проедет. А что сейчас стало?»

В свою очередь, я рассказала Игорю о своём военном детстве, хотя помнила о нём совсем немного. У моего отца был туберкулёз, поэтому его признали негодным для службы в армии. Наша семья – мама, папа и я – выехала в эвакуацию в Чувашию. Мои родители работали на заводе, изготовлявшем снаряды, а я ходила в детский сад. В 1943 году у отца в лёгких начался открытый процесс. Я очень жалела его и однажды принесла ему не соцветие, не целую гроздь сирени, а крошечный цветочек. Папа был растроган. А потом ему стало хуже. Помню, как соседи, жители барака, молча стояли в нашей комнатке, придя попрощаться с умиравшим отцом. А я этого не понимала и узнала о том, что папа умер, уже возвратившись с мамой из эвакуации.

Здесь я тоже посещала детский сад. Моя мама работала в ВИАМе, а я всю неделю находилась на пятидневке. Мне хорошо запомнился один эпизод. Война ещё не закончилась, мне было уже лет шесть. Я и мальчишка из нашей группы пробрались в спальню и спрятались под кроватями. Не помню, о чём мы беседовали вдали от пристальных глаз нашей воспитательницы. Дома я рассказала о мальчике своей маме. Когда она узнала, что его фамилия Власов, то была чрезвычайно недовольна. После этого дружить с ним я перестала.

Помню ещё один эпизод, связанный с войной. В нашей группе была девочка Роза Заманская. Как-то она рассказала нам, что её папа – дезертир и что во время войны он прятался. Меня потрясло откровение моей детсадовской подружки. Прошло лет двадцать пять или больше. Однажды я увидела её, уже взрослую женщину, идущую в сопровождении мужчины, очевидно, её мужа. У меня не возникло и тени сомнения в том, что это моя давняя знакомая. Обрадовавшись и ни секунды не помышляя как-то обидеть её, я подошла к ней и спросила: «Вы Роза? Мы с вами были в одном детском саду!» Роза была потрясена, однако нашла в себе силы подтвердить, что она действительно тот человек, которого я знала в детстве. Она была напугана и обескуражена, поэтому, осознав это, я почувствовала, что наш разговор лучше не продолжать, и дальше каждый из нас пошёл своим путём.

Во время войны в блокадном Ленинграде от голода умерла моя бабушка, мамина мама. Родной брат мамы прошёл войну в медицинском подразделении. Я помню рассказ дяди о том, как он заскочил на минутку домой, когда их часть шла на запад мимо освобождённого Ленинграда. Его жена Вера пережила блокаду, и сейчас эта когда-то очень интересная женщина была так истощена, что, увидев её, дядя сказал: «Верочка, ты только не смейся!» Потому что когда смеётся человек, у которого остались только кожа да кости, то смотреть на него страшно. Пережив блокаду, тётка осталась бездетной, поэтому у меня нет не только родных братьев и сестёр, поскольку в войну я потеряла отца, но и двоюродных.

В санатории я познакомилась с ещё одним свидетелем войны. Старейший работник санатория «Пятигорье», врач Виктор Павлович, проработавший здесь свыше сорока лет, в беседе со своими пациентами рассказал, что в войну он, ещё мальчишкой, находился на оккупированной немцами территории. Однажды он и его сверстники увидели немца, ехавшего на подводе, нагруженной мешками. Время тогда было голодное. Мальчишки, увидев, что немец не присматривает за мешками, стянули один из них на дорогу. Это видела проходившая мимо русская женщина, которая и указала немцу на проделку мальцов. Немец соскочил с подводы и нагайкой отхлестал их. Мешок так и остался на дороге. В нём оказалась чечевица. Потом ею всю зиму питались жители деревни. А с женщиной никто из односельчан не разговаривал, и все плевали в её сторону.

Мария Ивановна, тоже ребёнок войны, живёт в том же районе, что и я. Как-то я предложила ей совершить лыжную прогулку за кольцевой автодорогой. Тогда ещё над ней не были возведены надземные пешеходные переходы. Подойдя к автодороге, мы сняли лыжи. Вскоре нам удалось перебежать через внутреннее кольцо. Сидя на разделительном барьере, мы ждали, когда схлынет поток машин на наружном кольце. Вдруг одна лыжа выскользнула из моих рук. Я ахнула, но в ту же секунду Мария Ивановна бросилась с разделительного барьера вниз, под колёса мчавшихся машин. От ужаса я зажмурила глаза, а ещё через несколько секунд Мария Ивановна с моей лыжей уже взобралась на барьер.

Потрясённая, я подумала, что в разведку ходят именно с такими бесстрашными. Однако Мария Ивановна не воевала. Она, дитя войны, родилась в 1936 году в Пензенской области и перенесла вместе с родителями все её тяготы и лишения. Вспоминая о трудностях военного времени, она говорит, что «это была мгла». В семье было восемь детей. Их село не попало в оккупацию. Местные жители слышали лишь отголоски артиллерийской канонады. Война шла где-то в 60 км от их дома. Когда мать работала в поле, она с сестрой-двойняшкой находилась под присмотром соседей. В войну же Маша пошла в школу и уже в восемь лет работала по хозяйству наравне со взрослыми.

Её отец с фронтом прошёл Румынию, Венгрию, Польшу, был ранен. После войны хотел там остаться, но в письме мать строго приказала: «Домой!» И он вернулся. Потом дети играли его медалями, не осознавая значимости этих наград.

Вся жизнь Марии Ивановны была посвящена сыну и тяжёлой работе. Переехав в Москву, она устроилась домработницей, потом – санитаркой в Центральную клиническую больницу в отделение неврологии, а позже перевелась в отделение психиатрии.

Уже ушли из жизни все фронтовики, и с каждым годом всё меньше остаётся нас, детей войны.

Девочки войны, которым теперь далеко за 80

Их осталось совсем немного, этих девчонок, родившихся до войны, но даже к её концу ещё не ставших взрослыми. В отличие от тех, кого в это трудное время отводили в ясли или детский сад, они понимали, что происходит в стране, они принимали посильное участие в жизни своей семьи и в меру своих детских сил вместе с мамами и бабушками способствовали приближению победы. В последние годы мне посчастливилось познакомиться с несколькими, теперь уже весьма пожилыми женщинами, которые поделились со мной воспоминаниями о прожитой жизни. Их судьбы оказались нелёгкими, но всю свою жизнь они честно трудились и с честью завершают свой жизненный путь.

Валентина Никитична Шилобреева живёт в одном доме со мной. Она, как и я, принимала активное участие в работе инициативной группы, которая занималась защитой интересов жителей после их вселения в новый дом. Когда снесли нашу пятиэтажку, новосёлы столкнулись с многочисленными строительными недоделками. В новом доме отсутствовали элементарные удобства: долгое время в квартирах не было горячей воды, телевидения, телефона, радио, интернета; отсутствовала также пешеходная дорожка от дома до станции метро. Добившись выполнения своих требований, мы начали бороться за выдачу нам прав собственности на новые квартиры взамен разрушенных. А потом была целая эпопея, связанная с намерением власти организовать в нашем доме товарищество собственников жилья на условиях, продиктованных управой района. После этого мы сражались против создания в нашем многоквартирном доме отеля. Но эту борьбу мы проиграли, поскольку не смогли противостоять произволу чиновников.

Когда нашей инициативной группе удалось добиться самоуправления домом, Валентина Никитична стала старшей по подъезду и работала в этом качестве до недавнего времени. Её биография не менее интересна, чем судьбы других женщин, чьё детство прошло в годы ВОВ. Валентина Никитична родилась в 1936 году в городе Кунцево Московской области. Ныне это район Москвы Кунцево, в котором находится наш дом. Отец Валентины Никита Иванович, рязанский мужичок, как выразилась она сама, служил в этом районе и здесь познакомился с её матерью, работавшей ткачихой на ткацкой фабрике. Как и многие другие молодые люди того времени, отец поступил на рабфак и по его окончании стал студентом Экономического института имени Кржижановского. Никита Иванович получил распределение на МРТЗ (Московский радиотехнический завод), но по специальности не работал, так как был избран секретарём парткома завода. В начале войны он занимался эвакуацией завода и его работников на Урал. Собрав ополчение, Никита Иванович отправился с ним на фронт, хотя имел бронь. Став на фронте командиром противотанкового орудия, он в марте 1942 года погиб на Калининском фронте.

Семья Вали эвакуировалась под Свердловск, в посёлок Новая Ляля. Когда-то в этих местах были сталинские лагеря, поэтому москвичей там ненавидели. Соседка даже за деньги не хотела продавать Валиной маме молоко. Эвакуированные из Москвы семьи жили в общем бараке. Валя со своей мамой жила в отдельной комнатушке. В других комнатушках ютилось по четыре-пять семей. Валя подружилась с девочкой из многодетной семьи, в которой было четверо детей-сирот, так как их мать умерла. Их отец работал с утра до ночи, и дети были предоставлены самим себе. Валя подкармливала свою подружку, так как её мама как жена погибшего на фронте командира имела льготу на питание. В основном эвакуированные питались «затирухой» – разведённой в воде подсолённой мукой, так что Валя прекрасно сознавала, что в стране идёт жестокая война.

Получив извещение о гибели отца, мать решила возвратиться в Москву. Однако доступа в столицу ещё не было. В военкомате матери посоветовали обратиться в Московское правительство, что она и сделала. Оттуда пришло разрешение, и в 1943 году семья вернулась в столицу. Возвращались они через Свердловск. В ожидании поезда на Москву Валя и её мама стали свидетелями прибытия поезда с измождёнными жителями Ленинграда. В столовой всем им раздали бесплатный обед, но он состоял всего лишь из одной, максимум двух ложек пищи. Валя спросила маму: «Почему им дают так мало еды?» Мама ответила: «Потому что они истощены. Если им дать больше, у них может быть заворот кишок».

Когда Валя пошла в туалет, то увидела лежавшую на полу умершую женщину, пережившую блокаду и долгий путь по железной дороге и погибшую перед самым спасением. Там же, в туалете, её засыпали опилками. Когда Валя стала рассказывать об увиденном маме, то сидевший рядом фронтовик поведал им жуткую историю:

– Я, конечно, очень вас понимаю. Вы потеряли на войне мужа, но ещё страшнее, когда твои родственники хотят тебя съесть. Я из Ленинграда, – продолжал он, – приехал с фронта, чтобы навестить родню. Привёз им продукты, тушёнку. Лёг спать. Слышу, они переговариваются меж собой: «Давай сейчас его прибьём и расчленим». Мне на фронте никогда не было так страшно, как в тот момент. Я закряхтел, заворочался. Они замолчали. Я встал, обулся, надел шинель. Они спрашивают: «Ты куда?» Я сказал: «В туалет». А сам убежал из этого дома, от своей родни без оглядки! Вы знаете, я видел там трупы на улицах с отрезанными щеками, так что хорошо, что ваша тётенька всё-таки доехала до Свердловска, а то, бывало, трупы выбрасывали из вагонов.

Недаром до сих пор люди, пережившие блокаду, никогда не позволяют себе выкинуть даже корочку хлеба!

В Москве Валя пошла в школу, а окончив её, поступила на работу на МРТЗ распределителем работ в химическом цехе на участке драгоценных металлов. Цех, в котором она работала, представлял собой гальваническое производство, в котором занимались серебрением, палладированием и золочением изделий.

Валентина вышла замуж за парня из Тульской области, который, став жителем Москвы, поступил в МВТУ на приборостроительный факультет. Валентина же окончила вечерний факультет химико-технологического техникума на шоссе Энтузиастов по специальности «технология органического синтеза». Получив диплом, она поступила на экспериментальный завод искусственных кож и плёночных материалов при Всесоюзном научно-исследовательском институте плёночных материалов и искусственной кожи. Жизнь Валентины оказалась связанной с вредным производством, за что она получала молоко. Она работала мастером производства, начальником производства. Однако, являясь инженерно-техническим работником, так и не получила звание «Ветеран труда». На их производстве его тогда присваивали только рабочим. На пенсию Валентина Никитична вышла в 50 лет по вредности. В её семье, кроме мужа, два сына, внучка и правнучка.

После очередных выборов депутатов Госдумы Валентина Никитична поинтересовалась, за какую партию я голосовала. Я ответила, что за «Яблоко». Её реакция ошеломила меня: «Ты меня разочаровала. Как можно было голосовать за пятую колонну?» Ну кто ей внушил эту чушь? Телевидение? Что-либо объяснять Валентине было бесполезно. Поэтому я только спросила: «А ты за кого голосовала?» Она с достоинством ответила, что за оппозиционную партию «Справедливая Россия». Я в душе посмеялась над её представлением об оппозиционности, но всё же с удовлетворением отметила, что она голосовала хотя бы не за «Единую Россию».

С Нинель Анатольевной Лисихиной я познакомилась в нашей городской поликлинике. Как-то врач, занимающаяся лечением методами биорезонансной терапии, поставила мне весьма серьёзный диагноз. Эти методы весьма точны, но, возможно, речь всё же шла о тенденции развития заболевания. Тем не менее я была обеспокоена и, сделав анализ крови, решила проконсультироваться у заведующей клинической лабораторией нашей поликлиники Нинель Анатольевны. Выслушав меня и внимательно ознакомившись с результатами анализа, она поспешила успокоить меня: «Ничего страшного. Да, число лимфоцитов значительно выше верхнего предела нормы, но ТОГО заболевания у вас нет. Будем регулярно повторять анализы».

С тех пор мы подружились. Как-то Нинель Анатольевна рассказала мне историю своей жизни. Она родилась в 1935 году в Мурманске. Её папа работал в обкоме партии заведующим отделом торговли. Мама была домохозяйкой, образования не имела. В начале войны маленькой Нинель не было и шести лет. Когда немцы начали бомбить Мурманск, отец пошёл в армию и служил на Дороге жизни, проложенной на льду Ладожского озера. Эта знаменитая дорога снабжала продуктами жителей осаждённого Ленинграда. Семью отец отправил в дом дедушки и бабушки в село Черевково Архангельской области. Мать с сестрой и другими родственницами работала в колхозе, за что все они ежедневно получали порцию хлеба. За неимением лошадей женщины запрягали коров и пахали на них. В колхозе было много работы, и дети помогали взрослым. Они собирали колоски и сдавали их в колхоз. Их село не бомбили, сельчане не попали в оккупацию.

В школу Нинель ходила пешком за пять километров. Под Новый год детям вручили подарки – белые булочки. В домашнем хозяйстве дедушки, который служил ещё в царской армии, были корова, овцы, куры. Колхоз выделил семье грядки под картошку. У каждого из шести детей, живших у деда во время войны, была своя грядка, урожай с которой был их посильным вкладом в обеспечение семьи. Мама искусно шила для детей и взрослых абсолютно всё, начиная от бюстгалтеров и заканчивая верхней одеждой – пальто и шубами.

Отец на Ладоге был ранен, после чего лежал в госпитале в Архангельске. Подлечившись, после выписки он пешком дошёл до села Черевково, чтобы повидаться с семьёй. Вернувшись на фронт, служил в Польше по обеспечению складов обмундированием. В то время 1-я польская армия в составе войск 1-го Белорусского фронта переправилась через Западный Буг и вступила на территорию Польши. Польские и советские солдаты плечом к плечу воевали за её освобождение от немцев. После демобилизации отец Нинель продолжал носить польскую военную форму, какую носил в польских войсках, сражавшихся в Красной Армии.

После войны отец перевёз семью в Мурманск. Их квартира на проспекте Ленина оказалась полностью разграбленной. Мебель была вытащена, так что возвратившихся домой людей встретили голые стены. Город был полностью разрушен. Его восстанавливали пленные немцы. Зимой Нинель с радостным изумлением наблюдала северное сияние. Она училась в женской школе в центре Мурманска. Когда умер Сталин, все ученицы плакали. Отец всю ночь не спал, тоже искренне горевал. Сам он был родом из Углича, сын богатых родителей, которые отказались от него, когда он начал организовывать колхозы. После этого он некоторое время плавал на корабле, а мама работала официанткой в морской столовой. Затем отец вернулся в отдел торговли.

По окончании школы Нинель вместе с подружками поехала в Ленинград поступать в медицинский институт, и все они поступили! Родственники мамы Нинель жили в Пушкине, что для студентки Нинель было весьма кстати. Нинель хорошо каталась на беговых коньках и даже получила первый спортивный разряд. Через два студенческих года, когда стало известно о её спортивных достижениях, ей предоставили общежитие. Время в Педиатрическом медицинском институте, ныне это университет, летело незаметно. На третьем курсе Нинель вышла замуж за слушателя шестого курса Военно-медицинской академии. Закончив курс фтизиатрии, он получил назначение в госпиталь в Севастополе. Мать мужа работала заведующей кафедрой иностранных языков в Оптико-механическом институте. Его отец был морским офицером, служившим в военной приёмке. В 1956 году у Нинель родилась дочь Наташа, которая, окончив школу, поступила в Московский педагогический институт на факультет иностранных языков.

Каждые пять лет Нинель меняла местожительство, следуя за мужем, получавшим назначения в разные точки. Довелось ему служить и в Германии, где семья прожила шесть лет. Нинель работала в лаборатории того же госпиталя, где и муж. Затем его как специалиста-фтизиатра перевели в Военно-медицинский госпиталь в город Пушкин. Там Нинель работала заведующей лабораторией. Из Пушкина семья переехала в Москву. В 1995 году Нинель овдовела и похоронила мужа на Кунцевском кладбище.

Сама же Нинель продолжила трудовую деятельность. Она является отличником здравоохранения, награждена медалью «Ветеран труда».

Несмотря на свой почтенный возраст, она до последнего времени была необыкновенно привлекательна. При первом же взгляде на неё было видно, что некогда она была красавицей. Статная, с проницательными карими глазами и интеллигентным лицом. В последние годы Нинель Анатольевна неоднократно жаловалась, что в её лабораторию на практику приходят совершенно неподготовленные специалисты. Когда началась реорганизация системы здравоохранения, Нинель Анатольевна очень горевала, считая происходящее развалом медицины, не без оснований полагая, что ей нанесён непоправимый ущерб. После объединения нескольких поликлиник нашего района и сокращения медперсонала Нинель Анатольевне предложили должность заведующей лабораторией, которая теперь должна была обслуживать пациентов двух поликлиник. Она была старше многих уволенных сотрудников, но в поликлинике оставили именно её, ценя её высокую квалификацию, способность успешно организовать работу лаборатории и умение поддерживать в возглавляемом ею коллективе дружескую атмосферу. При этом оклад был ей повышен незначительно, а нагрузка на заведующую лабораторией возросла многократно. Нинель Анатольевна жаловалась, что не может оторваться от микроскопа, чтобы передохнуть. В конце концов её перевели в другую поликлинику, а потом уволили по возрасту. Привыкшая всю жизнь трудиться, доктор не могла не работать и тяжело переживала случившееся. Это сильно сказалось на её здоровье.

Во время наших бесед Нинель Анатольевна неоднократно говорила, что не поддерживает внешнюю и внутреннюю политику руководства страны. Она считала, что оно обязано соблюдать приверженность международным договорам. Ей было горько наблюдать падение уровня доходов людей, связанного с неправильным вектором экономического развития, не направленного на создание мощной индустрии, а опирающегося на экспорт углеводородов. Нинель Анатольевна горячо переживала за судьбу своей страны, но, как она считала, что-либо изменить была не в состоянии.

Я хотела, чтобы она, как и две другие мои героини, прочитала этот очерк ещё до его опубликования, поэтому стала регулярно звонить ей. Однако её телефон молчал. Я знала, что несколько лет назад она купила квартиру в Болгарии, поэтому решила, что сейчас она живёт там. Совсем недавно на приёме у офтальмолога, собиравшегося измерить у меня глазное давление, я произнесла имя Нинель Анатольевны и в ответ услышала, что она умерла. Я вскрикнула, а у врача от неожиданности едва не выпала из рук пипетка. Я залилась слезами, так что ни о каком дальнейшем обследовании речи уже быть не могло.

Светлая Вам память, дорогая моя Нинель Анатольевна!

С Людмилой Захаровной Вильчинской я познакомилась в библиотеке имени Гоголя на вечере в салоне «Гармония», где она исполнила несколько романсов, в том числе «Ночь светла». Людмила Захаровна не могла не привлечь моего внимания своей манерой держаться на сцене и прекрасным голосом. Позже мы разговорились, и я попросила её рассказать о своей жизни.

Людмила Захаровна родилась в городе Лубны Полтавской области в 1934 году. Её отец был кадровым офицером, участвовал в Финской войне, получил награду из рук Калинина. Когда отец перевёз семью в Петрозаводск, её мама, уроженка Черкасс, города недалеко от Киева, работала в главных оранжереях города. Людмила с мамой и сестрой жила в военном городке. Здесь семья встретила войну. Отец был сразу отправлен на фронт, а Петрозаводск вскоре окружён немецкими войсками. Начальник штаба дивизии, в которой служил отец, предупредил остававшихся в городе матерей, чтобы они не отдавали детей в ясли или детские сады, которые предполагалось эвакуировать по Ладожскому озеру, так как, несмотря на красный крест на белом полотнище, предыдущий пароход с людьми был потоплен немцами.

Из осаждённого города маме Людмилы удалось прорваться через линию фронта последним военным товарным поездом. Когда он пересекал Карельский перешеек, то был обстрелян из пулемётов. Ехали в теплушке. Паровоз мчался с бешеной скоростью, стремясь побыстрее проскочить зону обстрела. Когда опасность миновала и все вышли из вагонов, то оказалось, что они буквально изрешечены пулями, во многих местах зияли пробоины. Беженцев от фашистской оккупации приютил Бузулук. В эвакуации мама Люды сначала работала весовщиком, потом главным агрономом Госстрахфонда семенного зерна, за что была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

В школу Люда ходила через железнодорожные пути. Чтобы помочь фронту, вместе с другими детьми она в вёдра собирала уголь, ползая под вагонами по железнодорожному полотну. Это была реальная помощь и вклад детей в общее дело победы. Кроме того, Люда выступала с танцами, чтением стихов и пением перед ранеными бойцами. Вся её семья была исключительно музыкальной: всю жизнь пела её мама, а её дедушка и дядя пели в Киевской Лавре. Люда собрала во дворе детей и ставила с ними сценки из басен Крылова «Стрекоза и муравей» и «Волк на псарне».