Русские народные сказки
Открыл он печку и достал оттуда на сковородке жареного гуся.
– Ах ты, старая карга! – закричал солдат. И с кулаками на старуху.
– Оставь ты ее! – говорит Петр. – Чего со старухой связываться!
– Эх, Алексеич, – говорит солдат, – пропадешь ты со своим смиренством.
Потом подошел к поставцу, открыл и давай снимать с полок вино, и пироги, и хлеб белый.
Сели они за стол, стали угощаться. Наелись, напились, что было у старухи жарено-варено – все съели.
– Ну, старая, готовь ночлег, – говорит солдат. – Не видишь, мой друг Алексеич спать хочет.
– А идите, дорогие гости, на чердак, на сеновал, – говорит им старуха. – Там вам и тепло будет, и мягко.
– Это что же, для гостей и угла в доме нет? – говорит солдат. – А в другой горнице у тебя что? – И сам на дверь показывает.
– Разный хлам у меня там свален, родимый, хлам разный, – говорит старуха, а сама поплотнее дверь в соседнюю горницу прикрыла.
Солдат думает: «Что-то хитрит старая ведьма. Дай-ка я погляжу, что там за дверью».
И заглянул незаметно в щелку. Да так и похолодел!
По стенам горницы сабли да ружья развешаны, а в углу человеческих черепов и костей – целая гора.
Тут понял солдат, что попали они прямо к разбойникам, в самое их гнездо.
Отошел он тихонько от двери, ничем себя не выдал.
– Что ж, – говорит, – пойдем на сеновал, там еще лучше спать.
Старуха рада, что гости хоть с глаз подальше уберутся, сена им подбросила и фонариком посветила, пока они наверх лезли.
Расстелил солдат на чердаке сено и говорит Петру:
– Ложись, Алексеич, отдыхай.
– А сам-то что не ложишься? – спрашивает Петр.
– А дозор нести кто будет? – отвечает солдат. – Это дело солдатское. Да ты спи, спи. А я у окошечка посижу, полюбуюсь, как солнышко поднимается.
Петр спит, а солдат у окошка сидит, в оба смотрит. «Как бы, – думает, – смерть свою не проглядеть».
Вдруг – бряк, стук, колокольцы звенят, копыта стучат – с гиком, свистом едут на двор разбойники.
Посчитал их солдат – всех разбойников пятеро: четверо молодых, а пятый старик, над всеми, верно, голова.
Старуха на крылечко выбежала, руками на них машет:
– Тише, тише вы, ко мне в силки́[14] два птенца попались. Один, видать, птица важная, одежда на нем с золотыми галунами, рог – серебряный. А другой хоть и простоват, да такой отчаянный! Одно слово – солдат.
– Ну, сынки, – говорит старшой своим сыновьям-разбойникам, – смотрите-ка, добыча сама в руки идет!
Те смеются:
– А как же, на ловца и зверь бежит!
Распрягли они лошадей, задали им корму и пошли в дом. Мешки с золотом на скамейки побросали и говорят:
– Давай, хозяйка, есть-пить.
Старуха собрала разные остатки и выставила на стол.
– Что же ты, старая, ни гуся, ни пирогов не даешь? – спрашивает старшой.
– Да ничего не осталось, – отвечает старуха. – Все, что было, постояльцы съели-выпили.
– Ладно, – говорят разбойники, – получим с них расчет за хлеб-соль. Где же они, твои гости?
– На чердаке, на сеновале, – говорит старуха. – Храпят во все горло.
– Снять их, что ли? – один разбойничек говорит.
– Поди, не торопись, – приказывает атаман. – Пущай спят до времени.
А солдат слышит все и давай погромче храпеть.
«Не стану, – думает, – Алексеича будить. Один справлюсь с разбойниками».
Приготовил тесак[15] и ждет, что будет.
Тем временем старуха затопила печь, стала обед варить.
Наелись разбойники, напились, и говорит старик старшо́му сыну:
– Ну, Саватейка, ты у меня первый, значит, тебе и начинать. Иди сними петушков с жердочек.
Взял Саватейка нож и полез наверх. А солдат не дремлет. Только разбойник просунул голову на чердак, солдат как махнет тесаком – Саватейка и свалился замертво с лестницы.
Отец с братьями удивляются: что это Саватейки долго нет?
– Иди-ка погляди, что он там возится, – говорит старик второму сыну.
Пошел тот в сени, видит: Саватейка под лестницей лежит.
«Видно, выпил лишнего», – думает разбойник.
И сам полез по лестнице на чердак.
Солдат и его так же встретил.
За вторым братом третий пошел, за третьим – четвертый. И со всеми у солдата один разговор: махнет тесаком – разбойник и повалится.
Ждал-ждал старый разбойник сыновей и пошел сам.
Подходит к лестнице и видит: сыновья все вповалку лежат.
Заругался старик:
– Бездельники, дармоеды, не могли отцова дела выполнить.
И полез по лестнице.
Только просунул старик голову на чердак, солдат своим тесаком – раз!
– Иди, вожак, к своей стае!
И снял ему голову долой.
Тут принялся он будить Петра:
– Вставай, тезка. Довольно спать! Эка ты сонуля, как я погляжу!
Петр проснулся, протер глаза и спрашивает:
– Что, неужто рассвет уже?
– Рассвет не рассвет, – говорит солдат, – а надо нам отсюда убираться. Занесло нас с тобой в разбойничье гнездо. Они-то, разбойники, думали, что напали на легкую добычу, да и сами в силки угодили. Вот, гляди, все лежат.
Петр глянул – и верно, лежат в сенях пять мертвых тел, пять разбойников.
– Что же ты меня не разбудил? – спрашивает Петр.
– Уж больно ты сладко спал, – говорит солдат, – пожалел я тебя будить. Для усталого человека сон – первое дело.
Стали они спускаться по лестнице.
Старуха думает, что это разбойники, и выбежала с фонарем в сени посмотреть, какую добычу они несут.
Тут солдат на нее и налетел.
– Вот, старая карга, чем ты занимаешься! А ну, признавайся, кого еще у себя прячешь?
А сам тесаком над ее головой помахивает.
Петр смеется, а старуха плачет.
– Ой, служивенький, никого я больше не прячу! Ой, служивенький, не губи!
Солдат и слушать ее не хочет – расходился так, что и не унять.
– Открывай, – кричит, – все потайные погреба, сейчас всех вас на чистую воду выведем, всю сорную траву повыдергаем!
Открыла старуха ему все погреба и подвалы, все потайные кладовые – а там золото горами лежит.
– Ну-ка, тезка, – говорит царь солдату, – насыпай себе казны[16] сколько хочешь.
Солдат золотыми монетами оба кармана себе набил, и за голенища по горсти сунул, и за пазуху – всего себя кругом деньгами обсыпал.
– Бери и ты, Петруша! – говорит.
– Мне, служивый, не надо! – отвечает Петр. – А ты это золото и впрямь заслужил.
Для забавы только взял одну монетку царь Петр, и все.
Вот вылезли они из подвала. Солдат опять на старуху наступает:
– Показывай, старая карга, дорогу!
Ну, она и вывела их из лесу.
Выбрались они на большак[17]. Тут Петр говорит:
– Вот что, тезка, теперь давай попрощаемся. Я вперед один поеду. А ты, как придешь в столицу, уж сделай милость, приходи в гости.
– Где ж мне тебя найти? – говорит солдат. – Да и поймают меня там!
– Не сомневайся, никто не тронет, – говорит Петр. – Иди прямо во дворец и спроси Петрушу. Меня там всякий знает. – И проскакал на коне вперед.
Подъехал Петр к своей столице и на каждой заставе[18] приказывает караульным, чтобы таковому солдату прохожему все честь отдавали и в город пропускали.
А беглый солдат идет-бредет, не торопится. Подходит он к первой заставе. Что за диво! Караульные на караул берут и честь ему воздают, ну словно самому царю.
Пожертвовал он им горсть золота, а сам думает: «Ай, Петруша, вон что сделал! Ведь недаром честь-то мне воздают! Знают, что при мне деньги имеются!»
Дошел до другой заставы – и там то же. Караульные, как увидели его, сразу навытяжку.
– Что вы, братцы, – говорит солдат, – выпили, видно, лишнего? Рядового за офицера принимаете! Ну, коли так, уважение за уважение!
Сунул он руку в карман, достал горсть золота и раздает караульным.
– Выпейте за мое здоровье!
Наконец пришел в столицу.
«А что, – думает, – пойду я во дворец, повидаюсь с Алексеичем».
Подошел к дворцу и спрашивает у привратника:[19]
– Как бы мне Алексеича повидать, Петрушу, он у вас в царской свите состоит, охотником.
– Извольте, – тот говорит, – я вас провожу.
И прямо в царевы покои его ведет.
«Ну, – думает солдат, – попал я!»
Тем временем Петр царскую одежду скинул, охотничью надел и вышел к солдату:
– Здравствуй, тезка!
А у того и язык не поворачивается. Тихонько так промолвил:
– Здравствуй, Петруша!
А потом и говорит:
– Что же ты, Петруша, со мной сделал? Царю выдал! Теперь пропала моя головушка!
– Ты не сомневайся, – говорит ему Петр. – Мне царь обещал! Да он сам тебе скажет.
И тут же за перегородку пошел, царскую одежду надел и опять вышел к солдату.
– Здравствуй, служивый!
Солдат честь отдал, навытяжку стал, сам ни жив ни мертв со страху.
– Здравия желаю! – отвечает.
Он хоть не робкого десятка был, а тут оробел. В глаза царю смотрит, как по уставу положено, а видеть – ничего не видит.
Стал царь его допрашивать:
– Ты чей, откуда?
Ну, делать нечего, надо сознаваться.
– Бежавший я, – говорит солдат.
– Слыхал, – говорит царь. А потом спрашивает: – Петрушу моего знаешь?
– Знаю малость, – отвечает солдат. – Вместе в лесу бедовали.
– Это, значит, ты его от смерти спас?
Молчит солдатик.
«Я-то спас, – думает, – а он вот меня погубил».
– А скажи-ка, солдат, – опять спрашивает царь, – правду ли говорят, что Петруша этот со мной лицом схож?
Солдат глядит и сам себе не верит, ну, одно лицо! Стоит пред ним вчерашний его друг Алексеич.
– Малость смахивает, – отвечает солдат.
Тут царь вынул из кармана золотую монетку, что у разбойников взял, повертел ее, с руки на руку перекинул и будто подмигнул солдату.
– Так вот, – говорит, – мне-то хорошо известно, что ты Петрушу от смерти спас. Зато и он тебя нынче спас. По уставу-то знаешь, что полагается за то, что убег? Ну, да что там говорить! Иди в свой полк и служи как служил, верой и правдой. Заступишь на место полковника, а полковник пускай на твоем месте послужит, разучится небось воровать.
Подал ему царь своеручное письмо, и зашагал солдат к себе в полк. А друга своего Алексеича не встречал больше никогда. Уж кого только он не спрашивал – никто про такого знать не знал.
Петух и жерновки[20]
Жил да был себе старик со старухою, бедные-бедные! Хлеба-то у них не было; вот они поехали в лес, набрали желудей, привезли домой и начали есть. Долго ли, коротко ли они ели, только старуха уронила один желудь в подполье. Пустил желудь росток и в небольшое время дорос до полу. Старуха заприметила и говорит: «Старик! Надобно пол-то прорубить; пускай дуб растет выше; как вырастет, не станем в лес за желудями ездить, станем в избе рвать». Старик прорубил пол; деревцо росло, росло и выросло до потолка. Старик разобрал и потолок, а после и крышу снял; дерево все растет да растет и доросло до самого неба. Не стало у старика со старухой желудей, взял он мешок и полез на дуб.
Лез-лез и взобрался на небо. Ходил, ходил по небу, увидал: сидит кочеток золотой гребенек, масляна головка, и стоят жерновцы. Вот старик-от долго не думал, захватил с собою и кочетка и жерновцы и спустился в избу. Спустился и говорит: «Как нам, старуха, быть, что нам есть?» – «Постой, – молвила старуха, – я попробую жерновцы». Взяла жерновцы и стала молоть; ан блин да пирог, блин да пирог! Что ни повернет – все блин да пирог!.. И накормила старика.
Ехал мимо какой-то барин и заехал к старику со старушкой в хату. «Нет ли, – спрашивает, – чего-нибудь поесть?» Старуха говорит: «Чего тебе, родимый, дать поесть, разве блинков?» Взяла жерновцы и намолола: нападали блинки да пирожки. Приезжий поел и говорит: «Продай мне, бабушка, твои жерновцы». – «Нет, – говорит старушка, – продать нельзя». Он взял да и украл у ней жерновцы. Как уве́дали старик со старушкою, что украдены жерновцы, стали горе горевать. «Постой, – говорит кочеток золотой гребенек, – я полечу, догоню!» Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит: «Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!» Как услыхал барин, сейчас приказывает: «Эй, малый! Возьми, брось его в воду». Поймали кочетка, бросили в колодезь; он и стал приговаривать: «Носик, носик, пей воду! Ротик, ротик, пей воду!» – и выпил всю воду. Выпил всю воду и полетел к боярским хоромам; уселся на балкон и опять кричит: «Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!» Барин велел повару бросить его в горячую печь. Поймали кочетка, бросили в горячую печь – прямо в огонь; он и стал приговаривать: «Носик, носик, лей воду! Ротик, ротик, лей воду!» – и залил весь жар в печи. Вспорхнул, влетел в боярскую горницу и опять кричит: «Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!» Гости услыхали это и побегли из дому, а хозяин побег догонять их; кочеток золотой гребенек схватил жерновцы и улетел с ними к старику и старухе.
Петушок – золотой гребешок
Жили-были кот, дрозд да Петушок – Золотой гребешок. Жили они в лесу, в избушке. Кот да дрозд ходят в лес дрова рубить, а петушка одного оставляют.
Уходят – строго наказывают:
– Мы пойдем далеко, а ты оставайся домовничать, да голоса не подавай; когда придет лиса, в окошко не выглядывай.
Проведала лиса, что кота и дрозда дома нет, прибежала к избушке, села под окошко и запела:
Петушок, петушок,
Золотой гребешок,
Маслена головушка,
Шелкова бородушка,
Выгляни в окошко,
Дам тебе горошку.
Петушок и выставил головку в окошко. Лиса схватила его в когти, понесла в свою нору. Закричал петушок:
Несет меня лиса
За темные леса,
За быстрые реки,
За высокие горы…
Кот и дрозд, спасите меня!..
Кот и дрозд услыхали, бросились в погоню и отняли у лисы петушка.
В другой раз кот и дрозд пошли в лес дрова рубить и опять наказывают:
– Ну, теперь, петух, не выглядывай в окошко, мы еще дальше пойдем, не услышим твоего голоса.
Они ушли, а лиса опять прибежала к избушке и запела:
Петушок, петушок,
Золотой гребешок,
Маслена головушка,
Шелкова бородушка,
Выгляни в окошко,
Дам тебе горошку.
Петушок, сидит помалкивает. А лиса – опять:
Бежали ребята,
Рассыпали пшеницу,
Курицы клюют,
Петухам не дают…
Петушок и выставил головку в окошко:
– Ко-ко-ко! Как не дают?!
Лиса схватила его в когти, понесла в свою нору.
Закричал петушок:
Несет меня лиса
За темные леса,
За быстрые реки,
За высокие горы…
Кот и дрозд, спасите меня!..
Кот и дрозд услыхали, бросились в погоню. Кот бежит, дрозд летит… Догнали лису – кот дерет, дрозд клюет, и отняли петушка.
Долго ли, коротко ли, опять собрались кот да дрозд в лес дрова рубить. Уходя, строго-настрого наказывают петушку:
– Не слушай лисы, не выглядывай в окошко, мы еще дальше уйдем, не услышим твоего голоса.
И пошли кот да дрозд далеко в лес дрова рубить. А лиса – тут как тут: села под окошечко и поет:
Петушок, петушок,
Золотой гребешок,
Маслена головушка,
Шелкова бородушка,
Выгляни в окошко,
Дам тебе горошку.
Петушок сидит, помалкивает. А лиса – опять:
Бежали ребята,
Рассыпали пшеницу,
Курицы клюют,
Петухам не дают…
Петушок все помалкивает. А лиса – опять:
Люди бежали,
Орехов насыпали,
Куры-то клюют,
Петухам не дают…
Петушок и выставил головку в окошко:
– Ко-ко-ко! Как не дают?!
Лиса схватила его в когти плотно, понесла в свою нору, за темные леса, за быстрые реки, за высокие горы…
Сколько петушок ни кричал, ни звал – кот и дрозд не услышали его. А когда вернулись домой – петушка-то нет.
Побежали кот и дрозд по лисицыным следам. Кот бежит, дрозд летит… Прибежали к лисицыной норе. Кот настроил гусельцы и давай натренькивать:
Трень, брень, гусельцы,
Золотые струночки…
Еще дома ли Лисафья-кума,
Во своем ли теплом гнездышке?
Лисица слушала, слушала и думает: «Дайка посмотрю – кто это так хорошо на гуслях играет, сладко напевает».
Взяла да и вылезла из норы. Кот и дрозд ее схватили – и давай бить-колотить. Били и колотили, покуда она ноги не унесла.
Взяли они петушка, посадили в лукошко и принесли домой.
И с тех пор стали жить да быть, да и теперь живут.
Пузырь, соломинка и лапоть
Жили-были пузырь, соломинка и лапоть;
пошли они в лес дрова рубить, дошли до реки, не знают: как через реку перейти? Лапоть говорит пузырю: «Пузырь, давай на тебе переплывем!» – «Нет, лапоть, пусть лучше соломинка перетянется с берега на берег, а мы перейдем по ней». Соломинка перетянулась; лапоть пошел по ней, она и переломилась. Лапоть упал в воду, а пузырь хохотал, хохотал, да и лопнул!
Репка
Посадил дед репку и говорит:
– Расти, расти, репка, сладка! Расти, расти, репка, крепка!
Выросла репка сладка, крепка, большая-пребольшая.
Пошел дед репку рвать: тянет-потянет, вытянуть не может.
Позвал дед бабку.
Бабка за дедку,
Дедка за репку —
Тянут-потянут,
Вытянуть не могут.
Позвала бабка внучку.
Внучка за бабку,
Бабка за дедку,
Дедка за репку —
Тянут-потянут,
Вытянуть не могут.
Позвала внучка Жучку.
Жучка за внучку,
Внучка за бабку,
Бабка за дедку,
Дедка за репку —
Тянут-потянут,
Вытянуть не могут.
Позвала Жучка кошку.
Кошка за Жучку,
Жучка за внучку,
Внучка за бабку,
Бабка за дедку,
Дедка за репку —
Тянут-потянут,
Вытянуть не могут.
Позвала кошка мышку.
Мышка за кошку,
Кошка за Жучку,
Жучка за внучку,
Внучка за бабку,
Бабка за дедку,
Дедка за репку —
Тянут-потянут
И вытащили репку.
Сестрица Аленушка и братец Иванушка
Жили-были старик да старуха, у них были дочка Аленушка да сынок Иванушка.
Старик со старухой умерли. Остались Аленушка да Иванушка одни-одинешеньки.
Пошла Аленушка на работу и братца с собой взяла. Идут они по дальнему пути, по широкому полю, и захотелось Иванушке пить.
– Сестрица Аленушка, я пить хочу!
– Подожди, братец, дойдем до колодца.
Шли-шли – солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит коровье копытце полно водицы.
– Сестрица Аленушка, хлебну я из копытца!
– Не пей, братец, теленочком станешь!
Братец послушался, пошли дальше.
Солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит лошадиное копытце полно водицы.
– Сестрица Аленушка, напьюсь я из копытца!
– Не пей, братец, жеребеночком станешь!
Вздохнул Иванушка, опять пошли дальше.
Идут, идут – солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит козье копытце полно водицы.
Иванушка говорит:
– Сестрица Аленушка, мочи нет: напьюсь я из копытца!
– Не пей, братец, козленочком станешь!
Не послушался Иванушка и напился из козьего копытца.
Напился и стал козленочком…
Зовет Аленушка братца, а вместо Иванушки бежит за ней беленький козленочек.
Залилась Аленушка слезами, села под стожок – плачет, а козленочек возле нее скачет.
В ту пору ехал мимо купец:
– О чем, красная девица, плачешь?
Рассказала ему Аленушка про свою беду.
Купец ей говорит:
– Поди за меня замуж. Я тебя наряжу в злато-серебро, и козленочек будет жить с нами.
Аленушка подумала, подумала и пошла за купца замуж.
Стали они жить-поживать, и козленочек с ними живет, ест-пьет с Аленушкой из одной чашки.
Один раз купца не было дома. Откуда ни возьмись, приходит ведьма: стала под Аленушкино окошко и так-то ласково начала звать ее купаться на реку.
Привела ведьма Аленушку на реку. Кинулась на нее, привязала Аленушке на шею камень и бросила ее в воду.
А сама оборотилась Аленушкой, нарядилась в ее платье и пришла в ее хоромы. Никто ведьму не распознал. Купец вернулся – и тот не распознал.
Одному козленочку все было ведомо. Повесил он голову, не пьет, не ест. Утром и вечером ходит по бережку около воды и зовет:
– Аленушка, сестрица моя! Выплынь, выплынь на бережок…
Узнала об этом ведьма и стала просить мужа – зарежь да зарежь козленка…
Купцу жалко было козленочка, привык он к нему. А ведьма так пристает, так упрашивает – делать нечего, купец согласился:
– Ну, зарежь его…
Велела ведьма разложить костры высокие, греть котлы чугунные, точить ножи булатные.
Козленочек проведал, что ему недолго жить, и говорит названому отцу:
– Перед смертью пусти меня на речку сходить, водицы испить, кишочки прополоскать.
– Ну, сходи.
Побежал козленочек на речку, стал на берегу и жалобнехонько закричал:
– Аленушка, сестрица моя!
Выплынь, выплынь на бережок…
Костры горят высокие,
Котлы кипят чугунные,
Ножи точат булатные,
Хотят меня зарезати!
Аленушка из реки ему отвечает:
– Ах, братец мой Иванушка!
Тяжел камень на дно тянет,
Шелко́ва трава ноги спутала,
Желты́ пески на грудь легли.
А ведьма ищет козленочка, не может найти и посылает слугу:
– Поди найди козленка, приведи его ко мне.
Пошел слуга на реку и видит: по берегу бегает козленочек и жалобнехонько зовет:
– Аленушка, сестрица моя!
Выплынь, выплынь на бережок…
Костры горят высокие,
Котлы кипят чугунные,
Ножи точат булатные,
Хотят меня зарезати!
А из реки ему отвечают:
– Ах, братец мой Иванушка!
Тяжел камень на дно тянет,
Шелко́ва трава ноги спутала,
Желты́ пески на грудь легли.
Слуга побежал домой и рассказал купцу про то, что слышал на речке. Собрали народ, пошли на реку, закинули сети шелковые и вытащили Аленушку на берег. Сняли камень с шеи, окунули ее в ключевую воду, одели ее в нарядное платье. Аленушка ожила и стала краше, чем была.
А козленочек от радости три раза перекинулся через голову и обернулся мальчиком Иванушкой.
Ведьму привязали к лошадиному хвосту и пустили в чистое поле.
Сивка-бурка
Было у старика трое сыновей: двое умных, а третий Иванушка-дурачок; день и ночь дурачок на печи.
Посеял старик пшеницу, и выросла пшеница богатая, да повадился ту пшеницу кто-то по ночам толочь и травить. Вот старик и говорит детям:
– Милые мои дети, стерегите пшеницу каждую ночь поочередно, поймайте мне вора.
Приходит первая ночь. Отправился старший сын пшеницу стеречь, да захотелось ему спать: забрался он на сеновал и проспал до утра. Приходит утром домой и говорит: всю ночь-де не спал, иззяб, а вора не видал.
На вторую ночь пошел средний сын и также всю ночку проспал на сеновале.
На третью ночь приходит черед дураку идти. Взял он аркан и пошел. Пришел на межу и сел на камень: сидит не спит, вора дожидается.
В самую полночь прискакал на пшеницу разношерстный конь: одна шерстинка золотая, другая – серебряная; бежит – земля дрожит, из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет. И стал тот конь пшеницу есть: не столько ест, сколько топчет.
Подкрался дурак на четвереньках к коню и разом накинул ему на шею аркан. Рванулся конь изо всех сил – не тут-то было. Дурак уперся, аркан шею давит. И стал тут конь дурака молить:
– Отпусти ты меня, Иванушка, а я тебе великую сослужу службу!
– Хорошо, – отвечает Иванушка-дурачок. – Да как я тебя потом найду?
– Выйди за околицу, – говорит конь, – свистни три раза и крикни: «Сивка-Бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!» – я тут и буду.
Отпустил коня Иванушка-дурачок и взял с него слово – пшеницы больше не есть и не топтать. Пришел Иванушка домой.
– Ну, что, дурак, видел? – спрашивают братья.
– Поймал я, – говорит Иванушка, – разношерстного коня. Пообещался он больше не ходить на пшеницу – вот я его и отпустил.
Посмеялись вволю братья над дураком, только уж с этой ночи никто пшеницы не трогал.
Скоро после этого стали по деревням и городам бирючи от царя ходить, клич кликать: собирайтесь-де, бояре и дворяне, купцы и мещане и простые крестьяне, все к царю на праздник, на три дня; берите с собой лучших коней; и кто на своем коне до царевнина терема доскачет и с царевниной руки перстень снимет, за того царь царевну замуж отдаст.
Стали собираться на праздник и Иванушкины братья; не то чтобы самим скакать, а хоть на других посмотреть. Просится и Иванушка с ними.
