Добавить В библиотеку
Страшные стихотворения
Автор:
Жанр:
Год написания книги: 2024
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Страшные стихотворения
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Иннокентий Анненский
(1855–1909)
Notturno
(Другу моему С. К. Буличу)
Тёмную выбери ночь и в поле, безлюдном и голом,В сумрак седой окунись… пусть ветер, провеяв, утихнет,Пусть в небе холодном звёзды, мигая, задремлют…Сердцу скажи, чтоб ударов оно не считало…Шаг задержи и прислушайся! Ты не один… Точно крыльяПтицы, намокшие тяжко, плывут средь тумана.Слушай… это летит хищная, властная птица,Время ту птицу зовут, и на крыльях у ней твоя сила,Радости сон мимолётный, надежд золотые лохмотья…26 февраля 1890Кошмары
«Вы ждёте? Вы в волненьи? Это бред.Вы отворять ему идёте? Нет!Поймите: к вам стучится сумасшедший,Бог знает где и с кем всю ночь проведший,Оборванный, и речь его дика,И камешков полна его рука;Того гляди – другую опростает,Вас листьями сухими закидает,Иль целовать задумает, и слёзОстанутся следы в смятеньи кос,Коли от губ удастся скрыть лицо вам,Смущённым и мучительно пунцовым.Послушайте!.. Я только вас пугал:Тот далеко, он умер… Я солгал.И жалобы, и шёпоты, и стуки, —Всё это «шелест крови», голос муки…Которую мы терпим, я ли, вы ли…Иль вихри в плен попались и завыли?Да нет же! Вы спокойны… Лишь у губЗмеится что-то бледное… Я глуп…Свиданье здесь назначено другому…Всё понял я теперь: испуг, истомуИ влажный блеск таимых вами глаз».Стучат? Идут? Она приподнялась.Гляжу – фитиль у фонаря спустила,Он розовый… Вот косы отпустила.Взвились и пали косы… Вот ко мнеИдёт… И мы в огне, в одном огне…Вот руки обвились и увлекают,А волосы и колют, и ласкают…Так вот он ум мужчины, тот гордец,Не стоящий ни трепетных сердец,Ни влажного и розового зноя!И вдруг я весь стал существо иное…Постель… Свеча горит. На грустный тонЛепечет дождь… Я спал и видел сон.Перед панихидой
Сонет
Два дня здесь шепчут: прям и нем,Всё тот же гость в дому,И вянут космы хризантемВ удушливом дыму.Гляжу и мыслю: мир ему,Но нам-то, нам-то всем,Иль люк в ту смрадную тюрьмуЗахлопнулся совсем?«Ах! Что мертвец! Но дочь, вдова…»Слова, слова, слова.Лишь Ужас в белых зеркалахЗдесь молит и поётИ с поясным поклоном СтрахНам свечи раздаёт.Утро
Эта ночь бесконечна была,Я не смел, я боялся уснуть:Два мучительно-чёрных крылаТяжело мне ложились на грудь.На призывы ж тех крыльев в ответТрепетал, замирая, птенец,И не знал я, придёт ли рассветИли это уж полный конец…О, смелее… Кошмар позади,Его страшное царство прошло;Вещих птиц на груди и в грудиОтшумело до завтра крыло…Облака ещё плачут, гудя,Но светлеет и нехотя тень,И банальный, за сетью дождя,Улыбнуться попробовал День.Я на дне
Я на дне, я печальный обломок,Надо мной зеленеет вода.Из тяжёлых стеклянных потёмокНет путей никому, никуда…Помню небо, зигзаги полёта,Белый мрамор, под ним водоём,Помню дым от струи водомётаВесь изнизанный синим огнём…Если ж верить тем шёпотам бреда,Что томят мой постылый покой,Там тоскует по мне АндромедаС искалеченной белой рукой.Вологда20 мая 1906Старая усадьба
Сердце дома. Сердце радо. А чему?Тени дома? Тени сада? Не пойму.Сад старинный – все осины – тощи, страх!Дом – руины… Тины, тины, что в прудах…Что утрат-то!.. Брат на брата… Что обид!..Прах и гнилость… Накренилось… А стоит…Чье жилище? Пепелище?.. Угол чей?Мёртвой нищей логовище без печей…Ну как встанет, ну как глянет из окна:«Взять не можешь, а тревожишь, старина!Ишь затейник! Ишь забавник! Что за прыть!Любит древних, любит давних ворошить…Не сфальшивишь, так иди уж: у меняНе в окошке, так из кошки два огня.Дам и брашна – волчьих ягод, белены…Только страшно – месяц за год у луны…Столько вышек, столько лестниц – двери нет…Встанет месяц, глянет месяц – где твой след?..»Тсс… ни слова… даль былого – но сквозь дымМутно зрима… Мимо… мимо… И к живым!Иль истомы сердцу надо моему?Тени дома? Шума сада?.. Не пойму…Чёрная весна
(Тает)
Под гулы меди – гробовойТворился перенос,И, жутко задран, восковойГлядел из гроба нос.Дыханья, что ли, он хотелТуда, в пустую грудь?..Последний снег был тёмно-бел,И тяжек рыхлый путь,И только изморозь, мутна,На тление лилась,Да тупо чёрная веснаГлядела в студень глаз —С облезлых крыш, из бурых ям,С позеленевших лиц.А там, по мертвенным полям,С разбухших крыльев птиц…О люди! Тяжек жизни следПо рытвинам путей,Но ничего печальней нет,Как встреча двух смертей.Тотьма19 марта 1906Бессонницы
Бессонница ребёнка
От душной копоти землиПогасла точка огневая,И плавно тени потекли,Конту ры странные сливая.И знал, что спать я не могу:Пока уста мои молились,Те, неотвязные, в мозгуОпять слова зашевелились.И я лежал, а тени шли,Наверно зная и скрывая,Как гриб выходит из землиИ ходит стрелка часовая.Парки – бабье лепетанье
Сонет
Я ночи знал. Мечта и трудИх наполняли трепетаньем, —Туда, к надлунным очертаньям,Бывало, мысль они зовут.Томя и нежа ожиданьем,Они, бывало, промелькнут,Как цепи розовых минутМежду запиской и свиданьем.Но мая белого ночейДавно страницы пожелтели…Теперь я слышу у постелиВеретено, – и, как ручей,Задавлен камнями обвала,Оно уж лепет обрывало…Далеко… далёко…
Когда умирает для ухаЖелеза мучительный гром,Мне тихо по коже старухаВодить начинает пером.Перо её так бородато,Так плотно засело в руке.Не им ли я кляксу когда-тоНа розовом сделал листке?Я помню – слеза в ней блистала,Другая ползла по лицу:Давно под часами усталыйСтихи выводил я отцу…Но жаркая стынет подушка,Окно начинает белеть…Пора и в дорогу, старушка,Под утро душна эта клеть.Мы тронулись… Тройка плетётся,Никак не найдёт колеи,А сердце… бубенчиком бьётсяТак тихо у потной шлеи…У гроба
В квартире прибрано. Белеют зеркала.Как конь попоною, одет рояль забытый:На консультации вчера здесь Смерть былаИ дверь после себя оставила открытой.Давно с календаря не обрывались дни,Но тикают ещё часы его с комода,А из угла глядит, свидетель агоний,С рожком для синих губ, подушка кислорода.В недоумении открыл я мертвеца…Сказать, что это я… весь этот ужас тела…Иль Тайна бытия уж населить успелаПриют покинутый всем чуждого лица?Там
Ровно в полночь гонг унылыйСвёл их тени в чёрной зале,Где белел Эрот бескрылыйМеж искусственных азалий.Там, качаяся, лампадыПламя трепетное лили,Душным ладаном усладыТам кадили чаши лилий.Тварь единая живаяТам тянула к брашну жало,Там отрава огневаяВ кубки медные бежала.На оскала смех застылыйТени ночи наползали,Бесконечный и унылыйДлился ужин в чёрной зале.Эдуард Багрицкий
(1895–1934)
Папиросный коробок
Раскуренный дочиста коробок,Окурки под лампою шаткой…Он гость – я хозяин. Плывёт в уголокСтудёная лодка-кроватка.– Довольно! Пред нами другие пути,Другая повадка и хватка!.. —Но гость не встаёт. Он не хочет уйти;Он пальцами, чище слоновой кости,Терзает и вертит перчатку…Столетняя палка застыла в углу,Столетний цилиндр вверх дном на полу,Вихры над веснушками взреяли…Из гроба, с обложки ли от папирос —Он в кресла влетел и к пружинам прирос,Перчатку терзая, – Рылеев…– Ты наш навсегда! Мы повсюду с тобой,Взгляни!.. —И рукой на окно:ГолубойСад ёрзал костями пустыми.Сад в ночь подымал допотопный костяк,Вдыхая луну, от бронхита свистя,Шепча непонятное имя…– Содружество наше навек заодно! —Из пруда, прижатого к иве,Из круглой смородины лезет в окноПромокший Каховского кивер…Поручик! Он рвёт каблуками траву,Он бредит убийством и родиной;Приклеилась к рыжему рукавуЛягушечья лапка смородины…Вы – тени от лампы!Вы – мокрая дрожьДеревьев под звёздами робкими…Меня разговорами не проведёшь,Портрет с папиросной коробки!..Я выключил свет – и видения прочь!На стёкла с предательской леньюВ гербах и султанах надвинулась ночь —Ночь Третьего отделенья…Пять сосен тогда выступают вперёд,Пять виселиц, скрытых вначале,И сизая плесень блестит и течётПо мокрой и мыльной мочале…В калитку врывается ветер шальной,Отчаянный и бесприютный, —И ветви над крышей и надо мнойЗаносятся, как шпицрутены…Крылатые ставни колотятся в дом,Скрежещут зубами шарниров.Как выкрик:– Четвёртая рота, кругом! —Упрятанных в ночь командиров…И я пробегаю сквозь строй без конца —В поляны, в леса, в бездорожья……И каждая палка хочет мясца,И каждая палка пляшет по коже…В ослиную шкуру стучит кантонист(Иль ставни хрипят в отдаленьи?)…А ночь за окном, как шпицрутенов свист,Как Третье отделенье,Как сосен качанье, как флюгера вой…И вдруг поворачивается ключ световой.Безвредною синькой покрылось окно,Окурки под лампою шаткой.В пустой уголок, где от печки темно,Как лодка, вплывает кроватка…И я подхожу к ней под гомон и лайСобак, заражённых бессонницей:– Вставай же, Всеволод, и всем володай,Вставай под осеннее солнце!Я знаю: ты с чистою кровью рождён,Ты встал на пороге веселых времён!Прими ж завещанье:Когда я уйдуОт песен, от ветра, от родины, —Ты начисто выруби сосны в саду,Ты выкорчуй куст смородины!..Зинаида Гиппиус
(1869–1945)
Заклинанье
Расточитесь, духи непослушные,Разомкнитесь, узы непокорные,Распадитесь, подземелья душные,Лягте, вихри, жадные и чёрные.Тайна есть великая, запретная.Есть обеты – их нельзя развязывать.Человеческая кровь – заветная:Солнцу кровь не ведено показывать.Разломись оно, проклятьем цельное!Разлетайся, туча исступлённая!Бейся, сердце, каждое – отдельное,Воскресай, душа освобождённая!1905Серое платьице
Девочка в сером платьице…Косы как будто из ваты…Девочка, девочка, чья ты?Мамина… Или ничья.Хочешь – буду твоя.Девочка в сером платьице…Веришь ли, девочка, ласке?Милая, где твои глазки?Вот они, глазки. Пустые.У мамочки точно такие.Девочка в сером платьице,А чем это ты играешь?Что от меня закрываешь?Время ль играть мне, что ты?Много спешной работы.То у бусинок нить раскушу,То первый росток подсушу,Вырезаю из книг странички,Ломаю крылья у птички…Девочка в сером платьице,Девочка с глазами пустыми,Скажи мне, как твоё имя?А по-своему зовёт меня всяк:Хочешь эдак, а хочешь так.Один зовёт разделеньем,А то враждою,Зовут и сомненьем,Или тоскою.Иной зовёт скукою,Иной мукою…А мама-Смерть – Разлукою,Девочку в сером платьице…1913Гризельда
Над озером, высоко,Где узкое окно,Гризельды светлоокойСтучит веретено.В покое отдалённомИ в замке – тишина.Лишь в озере зелёномКолышется волна.Гризельда не устанет,Свивая бледный лён,Не выдаст, не обманетВернейшая из жен.Неслыханные бедыОна перенесла:Искал над ней победыСам Повелитель Зла.Любовною отравойИ дерзостной игрой,Манил её он славой,Весельем, красотой…Ей были искушеньяТаинственных утех,Все радости забвеньяИ всё, чем сладок грех.Но Сатана смирился,Гризельдой побеждён.И враг людской склонилсяПред лучшею из жён.Чьё ныне злое окоНарушит тишину,Хоть рыцарь и далёкоУехал на войну?Ряд мирных утешенийГризельде предстоит;Обняв её колени,Кудрявый мальчик спит.И в сводчатом покоеСвятая тишина.Их двое, только двое:Ребёнок и она.У ней льняные косыИ бархатный убор.За озером – утёсыИ цепи вольных гор.Гризельда смотрит в воду,Нежданно смущена,И мнится, про свободуЛепечет ей волна,Про волю, дерзновенье,И поцелуй, и смех…Лепечет, что смиреньеЕсть величайший грех.Прошли былые беды,О, верная жена!Но радостью ль победыДуша твоя полна?Всё тише ропот прялки,Не вьётся бледный лён…О, мир обмана жалкий!О, добродетель жён!Гризельда победила,Душа её светла…А всё ж какая силаУ духа лжи и зла!Увы! Твой муж далёко,И помнит ли жену?Окно твоё высоко,Душа твоя в плену.И сердце снова жаждетТаинственных утех…Зачем оно так страждет,Зачем так любит грех?О, мудрый Соблазнитель,Злой Дух, ужели ты —Непонятый УчительВеликой красоты?1895Александр Блок
(1880–1921)
Шаги командора
Тяжкий, плотный занавес у входа,За ночным окном – туман.Что теперь твоя постылая свобода,Страх познавший Дон-Жуан?Холодно и пусто в пышной спальне,Слуги спят, и ночь глуха.Из страны блаженной, незнакомой, дальнейСлышно пенье петуха.Что изменнику блаженства звуки?Миги жизни сочтены.Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,Донна Анна видит сны…Чьи черты жестокие застыли,В зеркалах отражены?Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?Сладко ль видеть неземные сны?Жизнь пуста, безумна и бездонна!Выходи на битву, старый рок!И в ответ – победно и влюблённо —В снежной мгле поёт рожок…Пролетает, брызнув в ночь огнями,Чёрный, тихий, как сова, мотор,Тихими, тяжёлыми шагамиВ дом вступает Командор…Настежь дверь. Из непомерной стужи,Словно хриплый бой ночных часов —Бой часов: «Ты звал меня на ужин.Я пришёл. А ты готов?..»На вопрос жестокий нет ответа,Нет ответа – тишина.В пышной спальне страшно в час рассвета,Слуги спят, и ночь бледна.В час рассвета холодно и странно,В час рассвета – ночь мутна.Дева Света! Где ты, донна Анна?Анна! Анна! – Тишина.Только в грозном утреннем туманеБьют часы в последний раз:Донна Анна в смертный час твой встанет.Анна встанет в смертный час.1910Венеция
С ней уходил я в море,С ней покидал я берег,С нею я был далёко,С нею забыл я близких…О, красный парусВ зелёной дали!Чёрный стеклярусНа тёмной шали!Идёт от сумрачной обедни,Нет в сердце крови…Христос, уставший крест нести…Адриатической любови —Моей последней —Прости, прости!9 мая 1902«Холодный ветер от лагуны…»
Евг. Иванову
Холодный ветер от лагуны.Гондол безмолвные гроба.Я в эту ночь – больной и юный —Простёрт у львиного столба.На башне, с песнию чугунной,Гиганты бьют полночный час.Марк утопил в лагуне луннойУзорный свой иконостас.В тени дворцовой галереи,Чуть озарённая луной,Таясь, проходит СаломеяС моей кровавой головой.Всё спит – дворцы, каналы, люди,Лишь призрака скользящий шаг,Лишь голова на чёрном блюдеГлядит с тоской в окрестный мрак.Август 1903«Слабеет жизни гул упорный…»
Слабеет жизни гул упорный.Уходит вспять прилив забот.И некий ветр сквозь бархат чёрныйО жизни будущей поёт.Очнусь ли я в другой отчизне,Не в этой сумрачной стране?И памятью об этой жизниВздохну ль когда-нибудь во сне?Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,Купец, рыбак иль иерейВ грядущем мраке делит ложеС грядущей матерью моей?Быть может, венецейской девы,Канцоной нежной слух пленя,Отец грядущий сквозь напевыУже предчувствует меня?И неужель в грядущем векеМладенцу мне – велит судьбаВпервые дрогнувшие векиОткрыть у львиного столба?Мать, что поют глухие струны?Уж ты мечтаешь, может быть,Меня от ветра, от лагуныСвященной шалью оградить?Нет! Всё, что есть, что было, – живо!Мечты, виденья, думы – прочь!Волна возвратного приливаБросает в бархатную ночь!1909Пляски смерти
1Как тяжко мертвецу среди людейЖивым и страстным притворяться!Но надо, надо в общество втираться,Скрывая для карьеры лязг костей…Живые спят. Мертвец встает из гроба,И в банк идёт, и в суд идёт, в сенат…Чем ночь белее, тем чернее злоба,И перья торжествующе скрипят.Мертвец весь день трудится над докладом.Присутствие кончается. И вот —Нашёптывает он, виляя задом,Сенатору скабрёзный анекдот…Уж вечер. Мелкий дождь зашлёпал грязьюПрохожих, и дома, и прочий вздор…А мертвеца – к другому безобразьюСкрежещущий несёт таксомотор.В зал многолюдный и многоколонныйСпешит мертвец. На нём – изящный фрак.Его дарят улыбкой благосклоннойХозяйка – дура и супруг – дурак.Он изнемог от дня чиновной скуки,Но лязг костей музыкой заглушён…Он крепко жмёт приятельские руки —Живым, живым казаться должен он!Лишь у колонны встретится очамиС подругою – она, как он, мертва.За их условно-светскими речамиТы слышишь настоящие слова:«Усталый друг, мне странно в этом зале». —«Усталый друг, могила холодна». —«Уж полночь». – «Да, но вы не приглашалиНа вальс NN. Она в вас влюблена…»А там – NN уж ищет взором страстнымЕго, его – с волнением в крови…В её лице, девически прекрасном,Бессмысленный восторг живой любви…Он шепчет ей незначащие речи,Пленительные для живых слова,И смотрит он, как розовеют плечи,Как на плечо склонилась голова…И острый яд привычно-светской злостиС нездешней злостью расточает он…«Как он умён! Как он в меня влюблён!»В её ушах – нездешний, странный звон:То кости лязгают о кости.2Ночь, улица, фонарь, аптека,Бессмысленный и тусклый свет.Живи ещё хоть четверть века —Всё будет так. Исхода нет.Умрёшь – начнёшь опять сначалаИ повторится всё, как встарь:Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.3Пустая улица. Один огонь в окне.Еврей-аптекарь охает во сне.А перед шкапом с надписью Venena,Хозяйственно согнув скрипучие колена,Скелет, до глаз закутанный плащом,Чего-то ищет, скалясь чёрным ртом…Нашёл… Но ненароком чем-то звякнул,И череп повернул… Аптекарь крякнул,Привстал – и на другой свалился бок…А гость меж тем – заветный пузырёкСуёт из-под плаща двум женщинам безносым.На улице, под фонарем белёсым.4Старый, старый сон. Из мракаФонари бегут – куда?Там – лишь чёрная вода,Там – забвенье навсегда.Тень скользит из-за угла,К ней другая подползла.Плащ распахнут, грудь бела,Алый цвет в петлице фрака.Тень вторая – стройный латник,Иль невеста от венца?Шлем и перья. Нет лица.Неподвижность мертвеца.В воротах гремит звонок,Глухо щёлкает замок.Переходят за порогПроститутка и развратник…Воет ветер леденящий,Пусто, тихо и темно.Наверху горит окно.Всё равно.Как свинец, черна вода.В ней забвенье навсегда.Третий призрак. Ты куда,Ты, из тени в тень скользящий?5Вновь богатый зол и рад,Вновь унижен бедный.С кровель каменных громадСмотрит месяц бледный,Насылает тишину,Оттеняет крутизнуКаменных отвесов,Черноту навесов…Всё бы это было зря,Если б не было царя,Чтоб блюсти законы.Только не ищи дворца,Добродушного лица,Золотой короны.Он – с далёких пустырейВ свете редких фонарейПоявляется.Шея скручена платком,Под дырявым козырькомУлыбается.1915«Милый друг, и в этом тихом доме…»
Милый друг, и в этом тихом доме Лихорадка бьёт меня.Не найти мне места в тихом доме Возле мирного огня!Голоса поют, взывает вьюга, Страшен мне уют…Даже за плечом твоим, подруга, Чьи-то очи стерегут!За твоими тихими плечами Слышу трепет крыл…Бьёт в меня светящими очами Ангел бури – Азраил!Октябрь 1913Демон
Иди, иди за мной – покорнойИ верною моей рабой.Я на сверкнувший гребень горныйВзлечу уверенно с тобой.Я пронесу тебя над бездной,Её бездонностью дразня.Твой будет ужас бесполезный —Лишь вдохновеньем для меня.Я от дождя эфирной пылиИ от круженья охранюВсей силой мышц и сенью крылийИ, вознося, не уроню.И на горах, в сверканьи белом,На незапятнанном лугу,Божественно-прекрасным теломТебя я странно обожгу.Ты знаешь ли, какая малостьТа человеческая ложь,Та грустная земная жалость,Что дикой страстью ты зовёшь?Когда же вечер станет тише,И, околдованная мной,Ты полететь захочешь вышеПустыней неба огневой, —Да, я возьму тебя с собоюИ вознесу тебя туда,Где кажется земля звездою,Землёю кажется звезда.И, онемев от удивленья,Ты у зришь новые миры —Невероятные виденья,Создания моей игры…Дрожа от страха и бессилья,Тогда шепнёшь ты: отпусти…И, распустив тихонько крылья,Я улыбнусь тебе: лети.И под божественной улыбкой,Уничтожаясь на лету,Ты полетишь, как камень зыбкий,В сияющую пустоту…1910«Разгораются тайные знаки…»
Разгораются тайные знакиНа глухой, непробудной стенеЗолотые и красные макиНадо мной тяготеют во сне.Укрываюсь в ночные пещерыИ не помню суровых чудес.На заре – голубые химерыСмотрят в зеркале ярких небес.Убегаю в прошедшие миги,Закрываю от страха глаза,На листах холодеющей книги —Золотая девичья коса.Надо мной небосвод уже низок,Чёрный сон тяготеет в груди.Мой конец предначертанный близок,И война, и пожар – впереди.Октябрь 1902
Песнь ада
День догорел на сфере той земли,Где я искал путей и дней короче.Там сумерки лиловые легли.Меня там нет. Тропой подземной ночиСхожу, скользя, уступом скользких скал.Знакомый Ад глядит в пустые очи.Я на земле был брошен в яркий балИ в диком танце масок и обличийЗабыл любовь и дружбу потерял.Где спутник мой? – О, где ты, Беатриче? —Иду один, утратив правый путь,В кругах подземных, как велит обычай,Средь ужасов и мраков потонуть.Поток несёт друзей и женщин трупы,Кой-где мелькнёт молящий взор, иль грудь;Пощады вопль, иль возглас нежный – скупоСорвётся с уст; здесь умерли слова;Здесь стянута бессмысленно и тупоКольцом железной боли голова;И я, который пел когда-то нежно, —Отверженец, утративший права!Все к пропасти стремятся безнадежной,И я вослед. Но вот, в прорыве скал,Над пеною потока белоснежнойПередо мною бесконечный зал.Сеть кактусов и роз благоуханье,Обрывки мрака в глубине зеркал;Далёких утр неясное мерцаньеЧуть золотит поверженный кумир;И душное спирается дыханье.Мне этот зал напомнил страшный мир,Где я бродил слепой, как в дикой сказке,И где застиг меня последний пир.Там – брошены зияющие маски;Там – старцем соблазнённая жена,И наглый свет застал их в мерзкой ласке…Но заалелся переплёт окнаПод утренним холодным поцелуем,И странно розовеет тишина.В сей час в стране блаженной мы ночуем,Лишь здесь бессилен наш земной обман,И я смотрю, предчувствием волнуем,В глубь зеркала сквозь утренний туман.Навстречу мне, из паутины мрака,Выходит юноша. Затянут стан;Увядшей розы цвет в петлице фракаБледнее уст на лике мертвеца;На пальце – знак таинственного брака —Сияет острый аметист кольца;И я смотрю с волненьем непонятнымВ черты его отцветшего лицаИ вопрошаю голосом чуть внятным:«Скажи, за что томиться должен тыИ по кругам скитаться невозвратным?»Пришли в смятенье тонкие черты,Сожжённый рот глотает воздух жадно,И голос говорит из пустоты:«Узнай: я предан муке беспощаднойЗа то, что был на горестной землеПод тяжким игом страсти безотрадной.Едва наш город скроется во мгле, —Томим волной безумного напева,С печатью преступленья на челе,Как падшая униженная дева,Ищу забвенья в радостях вина…И пробил час карающего гнева:Из глубины невиданного снаВсплеснулась, ослепила, засиялаПередо мной – чудесная жена!В вечернем звоне хрупкого бокала,В тумане хме льном встретившись на мигС единственной, кто ласки презирала,Я ликованье первое постиг!Я утопил в её зеницах взоры!Я испустил впервые страстный крик!Так этот миг настал, нежданно скорый.И мрак был глух. И долгий вечер мглист.И странно встали в небе метеоры.И был в крови вот этот аметист.И пил я кровь из плеч благоуханных,И был напиток душен и смолист…Но не кляни повествований странныхО том, как длился непонятный сон…Из бездн ночных и пропастей туманныхК нам доносился погребальный звон;Язык огня взлетел, свистя, над нами,Чтоб сжечь ненужность прерванных времён!И – сомкнутых безмерными цепями —Нас некий вихрь увлёк в подземный мир!Окованный навек глухими снами,Дано ей чуять боль и помнить пир,Когда, что ночь, к плечам её атласнымТоскующий склоняется вампир!Но мой удел – могу ль не звать ужасным?Едва холодный и больной рассветИсполнит Ад сияньем безучастным,Из зала в зал иду свершать завет,Гоним тоскою страсти безначальной, —Так сострадай и помни, мой поэт:Я обречен в далёком мраке спальной,Где спит она и дышит горячо,Склонясь над ней влюблённо и печально,Вонзить свой перстень в белое плечо!»31 октября 1909Елизавета Дмитриева
(Черубина де Габриак)
(1887–1928)
Зеркало
Давно ты дал в порыве суеверномМне зеркало в оправе из свинца,И призрак твоего лицаЯ удержала в зеркале неверном.И с этих пор, когда мне сердце жжётТоска, как капли тёплой алой крови,Я вижу в зеркале изогнутые бровиИ бледный ненавистный рот.Мне сладко видеть наши лица вместеИ знать, что в этот мёртвый часМоя тоска твоих коснётся глазИ вздрогнешь ты под острой лаской мести.Всё летают чёрные птицы,Всё летают чёрные птицыИ днём, и поутру,А по ночам мне снится,Что я скоро умру.Даже прислали недавно —Сны под пятницу – верные сны, —Гонца из блаженной страны —Темноглазого лёгкого фавна.Он подошёл к постелиИ улыбнулся: «Ну, что ж,У нас зацвели асфодели,А ты всё ещё здесь живёшь?Когда ж соберёшься в гостиНадолго к нам?..»И флейту свою из костиК моим приложил губам.Губы мои побледнелиС этого самого дня.Только бы там асфоделиНе отцвели без меня!Retrato de una nina
В овальном зеркале твой вижу бледный лик.С висков опущены каштановые кудри,Они как будто в золотистой пудре.И на плече чернеет кровь гвоздик.Искривлены уста усмешкой тонкой,Как гибкий лук, изогнут алый рот;Глаза опущены. К твоей красе идётИ голос медленный, таинственно-незвонкий,И набожность кощунственных речей,И едкость дерзкая колючего упрёка,И все возможности соблазна и порока,И все сияния мистических свечей.Нет для других путей в твоём примере,Нет для других ключа к твоей тоске, —Я семь шипов сочла в твоём венке,Моя сестра в Христе и в Люцифере.