Но крестьянин час за часом упражнялся в злословии, глядя, как тупые нубы-первоуровневики в раздобытых на ближайшей помойке доспехах с энтузиазмом обшаривают торговую площадь. Артефакт, значит, ищут. Ага. В телеге он, родимый.
Утолкать бы эту бандуру за ворота, где текстура недопрописана и глючит! Пусть эти идиоты так и сидят в первой открывшейся локации, будучи не в состоянии пройти вводное задание! А то аж смотреть тошно.
Так, не-не-не! Ты ко мне не иди!
Чучело в рогатом шлеме приближается. «Шлем сырой сопли сила, – видит Грицко. – Сапоги бег стреляй уйди».
Печальнее всего то, что контингент персонажей тут классом ещё ниже, чем команда горе-переводчиков.
Упорный нуб приближается, заглядывает в бочки у стены. Находит две золотые монеты, расплывается в идиотской улыбке. Взору непися предстаёт гордый профиль с орлиным носом и кустистыми бровями. Наверняка сопляк провёл часа полтора, примеряя на персонажа разные черты лица, дабы создать наиболее героическую внешность.
Обычно чем меньше реальный возраст игрока, тем больше тестостерона у его аватара.
Обладатель супершнобеля оказывается ещё на пару шагов ближе к телеге, планомерно обшаривая кучу мусора. Уже становится возможным разглядеть его цацки. Точнее, всего одну – «кольцо ловкость синяя кошка полёт».
М-да.
Технически на персонаже больше ничего нет. Но игра далеко не 18+, поэтому визуальный ряд бережёт хрупкую психику случайных свидетелей и являет их взору невнятную полотняную хламиду.
В сочетании со шлемом оно, конечно, не писк моды. Хотя нет, как раз он. Последний.
Грицко перестаёт ругаться под нос и хорошо поставленным голосом выдаёт прописанную в программе фразу:
– О-хо-хо, что-то урожаи в этом году ни к чёрту! И на южной границе неспокойно…
Где она, эта южная граница, и что за дела там творятся, непись не знает. Но очень хотел бы узнать. Бросить проклятую телегу, съездить по балде приближающемуся увальню, забрать его «сопли-шлем» и рвануть в неведомые дали!
Но нельзя, никак нельзя!
В телеге артефакт. А он как бы хранитель.
Нуб в активном поиске наконец подходит к крестьянину вплотную. Где-то в невообразимой дали жмякает на кнопку беседы.
– Вот и журавли на юг потянулись, – пространно-философски выдаёт Грицко, глядя вдаль.
Приходит эхо нового командного жмяка.
– О-хо-хо, что-то урожаи в этом году ни к чёрту! И на южной границе неспокойно…
Ну нету, нету у меня набора ответных реплик! С телегой взаимодействуй, дебил малолетний! Очень хочется изменить интонации стандартных заготовок, но код не позволяет.
Новый жмяк.
Да что ж такое?
Грицко изо всех сил толкает телегу, стараясь зацепить плечом рогатого обладателя синей кошачьей ловкости. Получается!
Тот сопит от злости, холёная морда идёт агрессивными пикселями. Ещё миг – и он налетает на крестьянина с кулаками. Тот оказывается на земле, хватается за подбитую губу и вдруг понимает: руки свободны от проклятой телеги!
Поднимается.
Делает шаг влево, вправо. Свободен!
Игрок в сердцах уже удаляется прочь, подозрительно по-женски повиливая задом.
А Грицко выхватывает из-под кучи сена заветный артефакт. Перед ним открывается синий овал портала: прочь из опостылевшей Небесной крепости в большой мир.
Может быть, на южную границу, где неспокойно. Но это ничего.
– Ну, кур-рва, где моя мега-сияние-некачественная броня? Щас я вам всем покажу! – восклицает бывший непись и шагает в неизвестность.
Инна Воронова (Мурманск)
Придёт день…
Чёрное вечернее Платье от «Диор» повело кружевными плечиками и запричитало:
– Я так больше не могу! Я достойно лучшей жизни! Она вообще про меня забыла… Моя красота совершенно несовместима с этим тесным душным шкафом, мне просто нечем дышать!
– Да замолчи ты уже, кусок непонятного кружева, вечно ты ноешь, выкинуть бы тебя навсегда отсюда. Тебя хоть в отпуск возят, по театрам выгуливают, по ресторанам, а вот кто совсем никому не нужен, так это точно я, – обиженно всхлипнул красивый белый Сарафан с вышитыми по подолу нежно-голубыми незабудками. – Скоро совсем из моды выйду. А помню, раньше Она как меня наденет – все вокруг аж замирали от восторга. Мы с ней и на солнце грелись, и там ещё было что-то такое непонятное, Она его «морем» называла, красиво, цветы вокруг, чайки…
– Да кому вы оба вообще нужны! Вчера Она телик включила, пока на кухне кофе пила, так говорили, что самолёты больше на юг не летают. Теперь Джинсы рулят! – послышалось с соседней полки. – Она теперь в новую религию подалась, у нас полная гармония и любовь.
– И не стыдно вам сочинять такое? Мы с Ней тоже гуляем, куда Ей без меня? – презрительно фыркнул офисный брючный Костюм из натуральной английской шерсти хорошо поставленным голосом откуда-то из-под защитного чехла.
– Гуляете вы… два раза в год на общественных мероприятиях… Джинсы рулят! – не унимался хулиганский голос с соседней полки.
– А главное, Она постоянно притаскивает всё новых и новых жильцов, а тут и так уже не повернуться, зачем мы ей все нужны?!?– печалилось вечернее Платье. – У меня уже всё кружево болит, скоро стану похожа на дешёвую тряпку.
– Да ладно, тесно, видите ли, им! Посмотрите, что у нас внизу делается, – раздался жалобный писк из коробки откуда-то в дальнем углу. – Натолкала и забыла, только Кроссовкам повезло, каждый день прогуливаются!
– Потому что Джинсы рулят! – победно раздалось сверху.
– А мне всю душу наизнанку вывернула, – донеслось из другой коробки. – Раньше каждый день гуляли, вокруг нами восхищались! У нас с Ней такая была любовь!
– Это кто там рыдает так жалостно? – поинтересовался Сарафан. – Вы кто там, такие убогие?
– Мы Лабутены… Совсем Она нас забросила… А последний раз надела – каблук расшатала, а потом долго ругалась. А такая была любовь, Она предала нас, забросила, променяла на какие-то Кроссовки!
– Потому что Джинсы рулят!
– Вот увидишь, вас тоже скоро забудут, – кокетливо обратилась к Джинсам шёлковая Блузка. – Вон уже протёртые все, старенькие…
– Что бы ты понимала! Джинсы бессмертны!
– И Кроссовки, – раздался басок с соседней полки. – Ишь ты, «какие-то», сами вы такие! И вообще, уймитесь наконец, дайте поспать. Она скоро опять куда-нибудь соберётся, а нам шлёпай по мокрому снегу. Дайте отдохнуть спокойно!
– Хорошо тебе, гулять ходишь, воздухом дышишь, а мы тут в темноте всеми позабытые, – уже в голос рыдало вечернее Платье.