Не продавайте тигрицу

Ребёнок не признавал скучную советскую форму, и, если в младшей школе учителя ещё норовили призвать строптивца к порядку, но уже в старших классах махнули рукой на чудачества талантливого мальчика. Павлина баловала любимого внука, нашивая по его эскизам красивую одежду, к тому же, нескупой на подарки Илюша придумывал модные фасоны платьиц и для сестрёнок с мамой.

Если в обычной школе он был середнячок, то в художке отличался от сверстников характером.

Учительница рисования, высокая худощавая Зинаида Степановна обратила внимание не столько на рисунки мальчика, а на то, как он стремится к совершенству линий, часто остаётся после занятий в мастерской, подбирая оттенки, шлифуя мазки, как любовно очищает кисти.

На всех портретах мальчика педагога завораживали глаза. Огромные, в удивлении распахнутые настежь в обрамлении густых ресниц, или же маленькие с хитринкой – прищуром, в глубине высокого лба, либо холодно – голубые, грустные, как осенний крупный дождь, бьющийся в стекло.

Учительница часто и подолгу задерживала взгляд на портретах юного Илюши, она давно не встречала таких талантливых детей. Педагог единожды встречалась с его родителями, в школу маленького художника сопровождала бабушка, оставалось лишь удивляться, что в такой обычной семье уродился гений.

Портреты Ильи побеждали на городских конкурсах, и учителя наперебой пророчили славу юному художнику.

С последним школьным звонком наступило семнадцатилетие. Июнь. Позади экзамены, отшумел выпускной бал, иссяк поток напутствий, до службы в армии у юноши ещё оставался целый год, а впереди долгожданная свобода.

В день отъезда Илья попросил отдать свадебную фотографию родителей, бережно схороненную бабушкой в тонком семейном альбоме, мама благословила сына в новую жизнь, понимая, что настоящему художнику будет тесно в маленьком дворе большого дома.

Пава Тимофеевна сложила модные рубашки внуку в чемоданчик, а дядя Коля без лишних слов, по-армейски крепко обнял и протянул Илье конвертик с деньгами, стареющий прапор знал цену материальному, большая страна раскалывалась на мелкие осколки, наступало время молодых и дерзких.

В поезде, увозящем далеко от родного очага, под звук колёс, юноша в сотый раз обдумывал план дальнейшей жизни.

На побережье Илья на лето снял небольшую комнатку в мансарде, как обычный отпускник. Мальчишка приглядывался к морю и скалистым берегам, изучал людей, слушал местные байки и любовался небольшими островками валунов, куда часто уходил отдыхать под ночь, скоро наступила осень, становилось неспокойно, и юноша, позабытый миром, остался жить на полуострове.

Вечера становились всё холоднее, а ветер с моря приносил запах сырой земли и опавших листьев. Полуостров без пёстрой толпы отпускников казался пустынным и заброшенным – лишь редкие чайки пронзали тишину резкими криками, уносясь в серое небо.

Илья всё больше молчал и слушал тишину, дни теперь походили друг на друга, как волны, накатывающие на берег, но за этой монотонностью скрывалось что-то притягательное, неясное, иногда ему казалось, что он не один, словно полуостров жил своей тайной жизнью, и ночами кто-то невидимый наблюдал за ним из глубины леса или из-за скал.

Илюше снились странные сны – в них он видел покинутый родительский дом, знакомые лица, только в этих снах близкие смотрели на него чужими глазами.

Каждое утро юноша поднимался на утёс и смотрел на линию горизонта, Илья всё больше ощущал, что забыл что-то важное или оставил что-то в прошлом, иногда ему хотелось собрать вещи и вернуться к маме, но какое-то чувство, древнее и непонятное, заставляло его оставаться, словно полуостров шептал ему, что его будущее здесь.

Наступили дожди, серое небо нависло над землёй, и море стало тяжёлым и грозным, юноша в долгие часы, проведённые у огня, прислушивался к стуку капель по крыше и к шорохам ветра, и писал картины, где на полотнах бушевали зимние грозы и штормы, отражались молчаливые горы в сумерках и туманы над морем. Эти работы были полны одиночества и силы, которые он чувствовал здесь, на побережье.

Но весной всё изменилось: постепенно холод отступил, и в воздухе снова стало слышно щебетание птиц, ветви деревьев покрылись нежной зеленью, и на площади у старого маяка, словно по волшебству, вновь зацвели каштаны, их крупные, светло-розовые свечи возвышались над землёй.

Залитое солнцем лавандовое лето окрасило вечера в мягкие оттенки фиолета, и в мягком свете заката цветочный аромат на солнечных склонах смешивался с морским бризом побережья.