Он затряс головой.
– Не знаю. Я не могу вспомнить.
Я нахмурилась, решив, что он опять притворяется. Но жалкий измученный вид Джоула и то, как он растерянно тряс головой, заставили меня поколебаться.
– Я был здесь, и был вечер. А потом оказался там, на улице, и уже наступила ночь.
Чем дольше я наблюдала за ним, тем больше убеждалась в искренности его слов.
– Ты не помнишь, как спускался из окна по стеблям вистерии? – спросила я.
Он посмотрел на меня с мольбой во взгляде.
– Боже мой, Нор, я же до смерти боюсь высоты.
Я вспомнила, как однажды во время каникул в Калифорнии помогала ему на пляже спускаться со скалы. Страх совершенно парализовал его, хотя скала была ниже нашего окна.
– Джоул, что ты принимал? ЛСД? Или свой киф из Танжера?
Он отрицательно покачал головой, и я поверила ему.
– Ничего. Я и в тот раз ничего не принимал, по крайней мере в тот день.
Потом он вынул из кармана свою оцарапанную руку, и некоторое время мы ее вместе рассматривали.
– Я позвоню Эрике утром, – пообещал он.
Глава 5
На следующий день у Эрики нашлось свободное время, и она смогла принять Джоула сразу же. Потом один из ее пациентов, археолог, получив Рокфеллеровскую стипендию, уехал в Ирак изучать шумерские цилиндрические печати, и Джоул стал посещать клинику регулярно по вторникам и четвергам. Вскоре мы все почувствовали облегчение, словно Эрика освободила наш дом от какого-то гнетущего бремени.
Мы перестали считать Джоула гостем. Он как-то естественно вписывался в картину семейной трапезы, оживлял процедуру мытья посуды, вступал в дискуссию с детьми по поводу пользования ванной и телефоном.
По-прежнему он не выказывал желания вернуться в свою квартиру, и даже привез оттуда кое-какие вещи: одежду, транзистор и пишущую машинку. Очевидно, Джоул решил возобновить свою редакторскую работу.
Однажды я посетила свой бывший кабинет, намереваясь заглянуть в уэбстеровский словарь, и обнаружила некоторые перемены в расстановке мебели.
– Я вижу, ты передвинул стол, – заметила я. (Кроме того, он был завален рукописями.)
Джоул лежал на кушетке, листая свежий номер географического журнала. Похоже, он не уловил нотку иронии в моих словах – или просто не обратил на нее внимания.
– Когда я работаю, мне хочется видеть что-нибудь красивое.
Он придвинул стол к окну, из которого открывался вид на живописные, словно сошедший с викторианских открыток, старинные особняки.
– Меня эта картина всегда отвлекает, – призналась я, – приходится сидеть спиной к окну.
Джоул слегка прищелкнул языком – очевидно, выражая сожаление по поводу слабости моего характера, и вернулся к цветным фотографиям Непала в журнале. Я подошла к полке со словарями, отыскала нужное слово и уже собралась вернуться к своей собственной машинке, стоявшей теперь на столике перед моей кроватью, когда Джоул положил журнал на грудь и сказал:
– Знаешь, Нор, эти мои провалы в памяти появились неслучайно.
– Неслучайно? – осторожно переспросила я.
Поскольку Эрика считалась моей подругой, ситуация была довольно деликатной. Конечно, если Эрика придерживалась бы традиционных взглядов на психиатрию, она не взялась бы за такой случай.
– Это какие-то последствия галлюциногенов, – продолжал Джоул.
– Но ты, кажется, говорил… – начала я и остановилась, сообразив, что спорить сейчас неразумно.
Он уже начал раздраженно хмуриться, но пересилил себя, чтобы закончить свою мысль.
– Я не говорил, что никогда не пробовал ЛСД. Я принимал его дважды. И последний раз – за день до того, как… Ну ты помнишь, когда ты нашла меня. В общем, оказывается, симптомы могут появиться позже без ЛСД. Самопроизвольно.
– Понимаю, – кивнула я, надеясь, что в моем голосе звучало лишь дружеское участие, свободное от лишних эмоций.
– Обычно сознание сохраняется, и потом все проходит без следа. Но иногда возникают разные последствия. В моем случае – просто провалы в памяти.
– Да, наверное, – согласилась я, хотя меня немного смущал его энтузиазм по поводу вызванной наркотиками амнезии.
Видя, что Джоул доволен собой, я решила воспользоваться случаем и задать весьма волновавший меня вопрос.
– Ты только два раза терял память?
– Конечно, – уверенно ответил он. – Больше такого не случалось. Это что-то вроде наркотического переутомления.
Но меня все еще беспокоила мысль, что с Эрикой я была не совсем откровенной. Я решила, что будет лучше, если Джоул сам расскажет ей о ноже с выскакивающим лезвием, который все еще хранился у меня в спальне. Я сходила за ним и молча положила его на кушетку.
– Что это? – удивленно спросил Джоул. Он взял нож и стал с любопытством его разглядывать, потом дотронулся до рычажка и испугался, когда выскочило длинное острое лезвие.
– Я нашла эту вещь у тебя в прихожей над шкафом, когда искала сумку для Уолтера.
– Где? Над шкафом в прихожей? – переспросил он. – Да, там есть антресоль. Но я ее никогда не осматривал – только забросил туда сумки. Наверное, нож остался от прежнего жильца. Может, там жил какой-нибудь грабитель?
Конечно, такое объяснение казалось вполне приемлемым. Джоул всегда был разгильдяем. И все же история с ножом беспокоила меня слишком долго, чтобы я могла так просто от нее отмахнуться.
– А что, если это еще один провал в памяти?
– И я пошел и купил нож? Но зачем тогда я положил его на антресоль?
– Может, спрятал? – предположила я.
– От кого? От самого себя?
Да, действительно, он жил один.
– А полиция?
Но мысль о полицейской облаве на Джоула показалась нам обоим столь нелепой, что мы рассмеялись. Потом раздался телефонный звонок. Звонила Шерри, и я выскользнула из комнаты, наконец-то почувствовав настоящее облегчение.