Причём острие депрессии пришлось не на мужа, а на дочь, трёхлетнего несмышлёныша.
Здесь могут быть поступки, шокирующие сердобольных мамаш-зрительниц.
Истерика, почти до желания убить собственную дочь.
И при этом, соблюдение правил хорошего тона во взаимоотношениях с мужем.
Психиатры, которых приглашает муж, строят свои догадки, но, как обычно, оказываются беспомощными.
Случай, конкретный случай, говорят они, оказался уникальным, не похожим на те, которые описаны в литературе. Как будто не каждый случай уникален, как будто можно избежать разрыва между обобщённым и уникальным, тем, что в литературе, и тем, что в жизни.
…спасение в «Титанике»
Тут и началась эра «Титаника», который завладел вниманием всего мира.
Мир забросил все дела, мир сошёл с ума.
Люди разделились на тех, кто готовится к отплытию, и тех, кто готовится провожать тех, кто готовится к отплытию. Остальные живут этим ожиданием, подобно жителям Древнего Рима, которые в преддверии боя гладиаторов могут забыть даже о том, что надо похоронить покойника[477 - Прочёл о подобных фактах в книге российского философа А. Лосева «Эллинистическая эстетика».].
Она должна отправиться в плавание на «Титанике» – сказал самый остроумный из психиатров. Он же самый высокооплачиваемый.
Радость и безумие мира захватят и её – продолжал он.
А представляете, если с «Титаником» что-нибудь случится, все её страсти окажутся ничтожными, подобно блошиным укусам – добавил с глубокомысленной усмешкой другой психиатр, известный своим скепсисом.
Как наверно позже пожалеет психиатр о своих словах или, наоборот, наедине с собой, будет гордиться своим даром предвосхищения.
Так она оказалась на «Титанике», замурованная в кокон своего страдания, закрывшаяся в броне своей неприступности, своей покинутости, своего одиночества, не снимающая своего траурного наряда. Ну а то, что этот траурный наряд изыскан и элегантен, так у аристократов иначе просто не бывает. Во всех случаях стиль должен быть безупречен.
И иронизировать здесь не над чем.
…Он, который молодой
Ну а что же Он, Третий или Первый.
О нём мы как-то забыли. Как он жил все эти годы?
Романтики, на то и романтики, что живут не в реальном изменяющемся времени, а в заоблачных высях, где всё, всегда, нетленно.
Добавим и уязвлённое самолюбие, которое изнутри сжигало его.
Этим он и жил.
Прошлой любовью.
Прошлой страстью.
И просто ожиданием.
Ожиданием, которое, как правило, не сбывается.
Он всё о ней зал. И о замужестве, и о дочери, и о череде несчастий, которые на неё свалились.
Он узнаёт и про «Титаника». Про то, что Она поплывёт на нём, замурованная в своё горе.
И сразу решает, что должен быть на корабле. Должен быть рядом с ней. Чего бы это ему не стоило.
Он вкладывает весь свой капитал в эту поездку, как последнюю в жизни.
Будто это не «Титаник», не океанский лайнер, а лодка Харона, везущая мёртвых в Аид[478 - Харон (древнегреческое «яркий») – в древнегреческой мифологии перевозчик душ умерших через реку Стикс в Аид, подземное царство мёртвых.].
Только бы рядом с ней, а там трава не расти.
Сказал бы ему кто-нибудь, что «Титаник» разобьется, что он погибнет, только обрадовался бы.
Отчаяние и безумие вместе.
Так Он и Она, вместе оказались на «Титанике», который должен был плыть навстречу своей гибели.
…на «Титанике»
Если в фильмах о «Титанике», гибель «Титаника», основная часть сюжета, то в нашем случае один из эпизодов, далеко не ключевой. В том числе в общем метраже фильма.
Что могло случиться на «Титанике» с нашими героями?
Здесь возможны различные варианты, и не могу настаивать на психологической убедительности предложенного варианта. Скажу больше, не считаю, что художественная логика должна совпадать с логикой психологической, у них различные векторы, которые могут совпадать, а могут не совпадать.
В предложенном варианте главное логика концепции, а не логика психологии.
Вернёмся к нашим героям.
Он искал случая встретиться с ней на корабле, и приходил в отчаяние от её неприступности. От того, что они разделены и той социальной иерархией, которая главенствует на корабле, и её бронёй скорби, через которую он не может пробиться.
И был на грани отчаяния.
Она действительно была в скорби и, одновременно, демонстрировала свою скорбь. Речь идёт не о притворстве, а о ситуации, в которой оказалась скорбящая молодая женщина.
Под ситуацией имею в виду, что здесь на роскошном лайнере, в пространстве первого класса, Она всегда должна быть на людях, всегда должна быть тщательно одета, всегда должна выглядеть безупречно.
Живой человек и есть живой человек, живая женщина и есть живая женщина, невозможно сохранять один тон, одну интонацию, и утром, и вечером, и в первый день, и в третий, и в пятый.
Как не парадоксально, в этой замкнутой атмосфере, всегда на людях, всегда на виду, сама демонстрация скорби становится изящным – ничего истерического – лицедейством.
Лицедейством, которое и может стать первым шагом к выздоровлению.
Если не в первый, то в последующие дни, Она уже знала, Он здесь, на корабле, Он ищет с ней встречи, понимает её горе, как никто другой.
Готов поделиться с ней всем, что у него есть. Включая и собственную жизнь.