Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Тему сформулировал так: «Проблема прекрасного в азербайджанских народных дастанах»[272 - Азербайджанские народные дастаны – повествовательный жанр азербайджанского фольклора.]. Такая вот типично советская тема, которую мне предложили, и которую я с большим энтузиазмом принял.

Почему с энтузиазмом?

Дело в том, что аспирантура и, соответственно, работа над кандидатской диссертацией оказались в моей жизни двумя серьёзными переходами. Или возвращениями.

Первый переход от инженерной специальности к гуманитарному творчеству, спасительному, как показала (уже можно говорить вся) последующая жизнь. Переход, который в практически-жизненном смысле был невозможен без поддержки жены, уже не в отвлечённом, а в конкретном, бытийном его значении.

И второй переход-возвращение. Моим первым языком был родной, азербайджанский, поскольку бабушка, у которой я воспитывался, не знала другого языка. Потом меня отдали в школу на русском языке, далее ВУЗ, аспирантура, и до сих пор языком на котором думаю и, главным образом, пишу, остаётся русский язык. Так вот, через диссертацию мне хотелось прикоснуться к самым истокам азербайджанской культуры и, если корректно так сказать, к самым истокам азербайджанского духа. И, тем самым, вернуться к «азербайджанскому» во мне.

Признаюсь, много воды утекло с тех пор, глубже («глубже» в границах моих возможностей) стал понимать азербайджанскую культуру, но – из песни слов не выкинешь – постепенно стал отходить от неё и сегодня, в большей степени, считаю себя космополитом.

Если точнее – не сочтите это за нескромность – сознание моё сегодня, скорее планетарное, с вкраплениями азербайджанского сознания.

Первое знакомство с тем, что называется «азербайджанские народные дастаны», меня сильно разочаровало. Какие-то картонные люди, выспренные страсти, нелепые сны, в которых герои влюбляются друг в друга, потом начинают искать друг друга, но в самих этих поисках мало даже занимательно-авантюрного.

Понимаю, фольклор есть фольклор, но не до такой же степени.

Возможно, что-то не понял тогда, что-то не понимаю сейчас, но, во всех случаях, ужаснулся, что мне придётся корпеть над этими текстами и год, и два, и три, выискивая крупицы «прекрасного».

Спасение пришло в виде книги мудрого старца Деда Коркута, «Китаби Деде Коркут»[273 - «Китаби Деде Коркут», «Книга моего деда Коркута» – памятник азербайджанского (огузского) героического эпоса.], благо некоторые ретивые литературоведы и эту Книгу нарекли тем же жанровым обозначением – «дастан».

Это был другой мир, плотный и плотский, земной и чувственный, прекрасный и яростный. Мир героической удали и мужественного восприятия жизни.

И самое главное (один из основных для меня критериев) – всё это относилось не только к мужчинам, но и к женщинам. Этот мир разительно отличался не только от «азербайджанских народных дастанов», но и, практически от всей последующей азербайджанской литературы (исключения, только подтверждают правила).

Почему это так, не возьмусь судить. Для себя определил эту границу – как разрыв между тюркской и иранской картинами мира. Никому не навязываю свою мысль, это не гипотеза, тем более не научная гипотеза, она не строится на осмысление эмпирических фактов. Просто это мой образ и мой опыт.

Никогда не был пантюркистом, но с тюркским началом, в широком значении этого слова, всегда ощущал духовную близость, в отличие от того, что кем-то уничижительно было названо «персючестью».

…скорее всего, это публицистическое упрощение, броская и плоская метафора. Скорее всего, упрощаю границу между тюркским и персидским. Но для объяснения и понимания моего сознания вполне годится…

Вот эту границу, эту демаркацию, этот разрыв между «Китаби Деде Коркут» и «азербайджанскими народными дастанами» вдруг ощутил очень остро.

Приведу два примера из «Китаби Деде Коркут», которые подведут нас к теме «матери» и «жены», лейтмотиву настоящего текста.

Один мне запомнился с тех лет, когда занимался «Китаби Деде Коркут», другой вспомнил, когда внук готовил один из уроков по азербайджанской литературе.

Первый пример.

В «Сказании о Гантуралы, сыне Ганлы Годжа» («Qanli qoca oglu Qanturali boyu»)[274 - «Сказание о Кантуралы сыне Канлы Годжа» – одна из 12 песен (boy) «Китаби Деде Коркут».] есть такой эпизод:

Ганлы Годжа собирается женить своего сына Гантуралы, а тот говорит о своих требованиях к будущей жене.

…цитирую по адаптированному тексту, приведённому в издании «Китаби Деде Коркут», Бакы, 1988…

Oglan dedi: «Ata, m?ni evl?ndirm?k ist?yirs?ns?, bilirs?nmi тэп layiq qiz nec? olmalidir?… M?n yerimd?n durmadan o durmu olsun! M?n Qaraciq atima minm?d?n o minmis olsun! M?n qan s kafir elin? getm?mis o gedib m?n? bas g?tirmis olsun!»

Qanli qoca dedi: «Ogul, s?n qiz ist?mirs?nmis, bir c?sur p?hl?van ist?yirs?nmis, onun arxasinda yey?s?n-i??s?n, g?n?n? xos ke?ir?s?n!»

Dedi: «B?li, ata can, el?sini ist?yir?m. B?s ged?s?n, bir cici-mici t?rkman qizini alasan, bird?n s?r?s?b ?z?rin? d?s?m, qarni yirtila?»

Qanli qoca dedi: «Ogul, qiz tapmaq s?nd?n, mal-pul x?rcl?m?k m?nd?n!».

Приблизительный подстрочный перевод.

Сказал юноша: «Отец, если ты хочешь меня женить, хочешь знать какой должны быть достойная меня девушка»? Если встану со своего места, встала чтобы раньше меня! Не успел взобраться на своего коня Карачук, она уже верхом! Пока не отправился я в землю кровавых гяуров, она отправилась раньше меня и привезла мне отрубленную голову!»

Сказал Канлы Годжа: «Сын мой, ты не девушку ищешь, ты желаешь найти мужественного богатыря, чтобы за его спиной жить припеваючи, проводить дни свои в удовольствии».

Сказал: «Да, душа моя отец, такую невесту желаю. А то ты сосватаешь мне тщедушную туркменку, если вдруг навалюсь на неё, разорву ей чрево».

Канлы Годжа сказал: «Сын мой, найти такую девушку твоё дело, потратить деньги, имущество, чтобы сосватать, моё дело!».

Дело не только в этой тщедушной туркменке (cici-mici t?rkman qizi), которая не выдержит его страстного темперамента, дело в самой интонации разговора сына с отцом, в которой нет ни капли ханжества и ложной стыдливости.

Другой пример.

В «Сказания о Сейреке, сыне Ушун годжа» («Usun qoca oglu S?yr?k boyu»)[275 - «Сказание о Сейреке, сыне Ушун Годжа» – одна из 12 песен (boy) «Китаби Деде Коркут».] Сейрек узнаёт, что от него скрыли, что у него есть брат, который в плену у гяуров. Он собирается вызволять брата из плена, отец и мать его отговаривают, и тогда он обращается к матери с такими гневными словами (цитируется по тому же адаптированному тексту 1988 года)

Oglan anasina s?yl?mis, g?r?k, n? s?yl?yib demisdir:
Ana, agzin qurusun!
Ana, dilin ??r?s?n!
M?nim ?z qardasim varmis,
yolumdan qayitmaram!
Oguz elind? qardassiz durmaram!
Ana haqqi, tanri haqqi olmasaydi,
B?y?k, iti polad qilincimi g?t?r?rdim,
Birc? anda g?z?l basim k?s?rdim,
Al qanini yer ?z?n? t?k?rdim,
ana, zalim ana!

Приблизительный подстрочный перевод:
Мать моя, пусть высохнут твои уста!
Мать моя, пусть онемеет твой язык!
Оказывается, есть у меня брат,
не сверну я со своего пути!
В огузском народе не останусь без брата!
Если бы право матери не было право самого Бога (Танры),
Вытащил бы свой большой, острый меч,
В один миг отрезал бы твою прекрасную голову,
Твою алую кровь пролил бы на землю,
мать моя, гнусная мать!

Трудно представить себе нечто подобное в последующей азербайджанской литературе (повторюсь – исключения только подтверждают правила), и удивительно уже то, что подобный текст, включили в школьный учебник

…он даже удивил моего 11-летнего внука, поскольку резко контрастировал с другими литературными отрывками из его учебника по азербайджанской литературе…

Чтобы избежать бюрократических волокит, название диссертации не изменил, но фактически написал её на основе текста «Китаби Деде Коркут». Благо жемчужины прекрасного, которые удавалось извлечь из этого текста, в полной мере отвечали моим эстетическим представлениям.