Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая
Лицедейством, которое и может стать первым шагом к выздоровлению.
Если не в первый, то в последующие дни, Она уже знала, Он здесь, на корабле, Он ищет с ней встречи, понимает её горе, как никто другой.
Готов поделиться с ней всем, что у него есть. Включая и собственную жизнь.
Они встречались случайно, будто ненароком, но Она не могла не заметить, что сочувствие тех, кто окружает её в «первом классе», если даже не откровенно притворное, то скорее ритуальное, ни в какое сравнение не идёт с его сочувствием, с его отчаянием, которое трудно не заметить. Тем более, Ей, которая так хорошо его знала, которая когда-то могла намеренно доводить его до отчаяния, получая от этого капельку садомазохистского наслаждения.
…возвращение ЭротаКак случилось, что в какой-то момент они заговорили, как случилось, что решились открыться друг другу, как случилось, что на палубе, вдали от всех, решились на танец, вполне целомудренный, будто не было в их телах памяти о прошлом, как случилось, что вместе захотели заглянуть в морскую даль, голубизна которой таит в себе печаль и преодоление печали?
Оставлю эти вопросы, могло случиться, случилось, вот и весь ответ.
Потом она решилась на то, чтобы сменить свой траурный наряд, не сразу, не без внутреннего сопротивления, но решилась, благо, по указанию мужа, необходимые наряды были аккуратно сложены в её гардероб.
От неприступности, от кокона и брони, постепенно не осталось и следа.
Женщина вновь отдавалась любви, она могла смеяться, шутить и даже, как прежде, подшучивать над мужчиной. Провоцировать его гнев.
Но теперь Она была намного мягче, добросердечнее, чем раньше, и он принимал это её подшучивание, гнев быстро проходил, как будто они уже знали, как бы не раскачивало корабль, есть граница, борт мощного лайнера, за которыми бушующий океан бессилен, и они защищены не только от стихии, но и от враждебности людей. Возможно и от самих себя.
…депеша или как удержать чудесное мгновениеОн решил, что больше не будет терять голову.
Не будет поддаваться эмоциям.
Романтик решил удержать чудесное мгновение.
…романтики всегда так думают, никогда у них это не получается, но они ведь не знают и то, что они романтики, и то, что у романтиков их грёзы никогда не сбываются…
Мы больше не вернёмся назад.
Начнём все сначала.
У нас всё получится.
Пошли депешу мужу.
Нет, ничего не откладывая.
Прямо сейчас.
Всё объясни.
Он поймёт.
Сойдём на берег, там и останемся.
У нас всё получится.
Я вновь разбогатею.
Теперь у меня есть ты, теперь мне ничего не страшно.
Она сдалась. То ли поверила, то ли не поверила.
Бросилась как в омут.
Устала думать, устала решать.
Пусть будет так, как хочет её строптивый ребенок.
Главное сейчас ни о чём не думать.
Плыть и плыть, раскачиваясь и раскачиваясь по воле волн.
…гибель «Титаника»Вот мы и добрались, вернее, доплыли, до гибели «Титаника».
Она не должна быть декорацией, фоном. Ни в чём не уступать гибели Титаника в других фильмах, где эта гибель становится смыслом фильма.
Ничего символического, даже если речь идёт о «воплощённом Роке».
Пусть от зрелища гибели «Титаника» захватывает дух, так что забываешь, что это кино.
Все рассуждения после.
…после гибели «Титаника»А теперь продолжим придумывать сюжет, подчиняясь логике предложенной концепции.
Кто из двух должен выжить после катастрофы корабля? Он или Она?
Конечно, женщина.
Женщина.
Не только в том банальном смысле, что женщина сильнее мужчины, что она может выжить там, где мужчина не выживет.
На «Титанике» погибли не одни мужчины.
Хотя на спасательные шлюпки старались сажать, прежде всего, женщин. Уже по этой причине мужчин должно было погибнуть больше.
Но я о другом. О логике концепции, или, если хотите, о логике провидения.
Не всегда можно говорить о логике провидения, возможно, мы всё это придумали, как придумываем каузальность, как придумываем причинно-следственные связи.
Так или иначе, Он погиб.
И то, что мы называем провидением, сделало правильный выбор.
…на берегуДальше, по сюжету, всё, как и должно быть, у людей.
Встречают пассажиров «Титаника», явившихся почти с того света.
Плачут, обнимают, целуют, улыбаются сквозь слезы.
С этими улыбками сквозь слёзы, радуются, грустят, подспудно накапливают силы, чтобы жить дальше, после сильнейшего испытания.
И тем, кто плыл на «Титанике». И тем, кто ожидал их дома.
Встречают и нашу героиню.
Муж и дочь.
Она не сразу их замечает, они часть этой бурлящей толпы.
Потом увидела их, пошла навстречу.
Пошла уверенно и счастливо.
Пошла навстречу новой жизни.
И хорошо бы отключить здесь фонограмму, одно только молчание.
Точнее сказать безмолвие.
Как безмолвие океана, который бушевал несколько дней, и успокоился.
Ну а вопрос любопытных зрителей, дошла депеша или не дошла, пусть так и останется без ответа.
Какая разница.
…итогиПодведём итоги.
Можем ли мы сказать, что мы рассказали сагу, если не о счастливых судьбах, слишком пафосное это слово, счастливых, но, по крайней мере, судьбах удавшихся?
ОнОн, который молодой.
Может ли романтик рассчитывать на полноту жизни?
Да, но только если иметь в виду полноту романтическую, в которой нет быта, нет повседневности, и время не может быть длительным.
У нас есть все основания считать, что судьба ему воздала за что-то, только не будем задавать вопрос за что. Так случается, родился в «белой рубашке», поэтому многое должно сбыться. И сбылось.
О чём ещё мечтать романтику, если фактически прожил две жизни вместо одной, когда и за одну впору поблагодарить судьбу.
Дважды вдохнуть жизнь в женщину и умереть, когда любовь ещё жива.
Умереть на пределе жизни.
На что ещё может претендовать романтик в этом мире.
ОнОн, который не так молод.
Попробуем без иронии подумать о благородстве, в эпическом смысле, максимально расширяя горизонты.
Может ли благородство, благородные помыслы, благородные поступки, стать основанием удавшейся судьбы?
Да, если иметь в виду эпический ракурс, т. е. без мелодраматизма, и без излишнего морализирования.
А с теми моими оппонентами – вряд ли они окажутся читателями настоящей книги – которые не согласятся, которые скажут, что всё это выдумки, сказки для наивных девиц, и возражать особенно не буду. Только и скажу, что эпический ракурс не для них, могу предположить, что они замкнуты в повседневности, где всё грубо и зримо, а всё остальное, как считают они, от лукавого[479].
Мы мало что знаем о том, который не молод.
Возможны различные варианты.
Возможно, благороден по рождению, по составу крови, голубого она или иного цвета. Благородство как дар, такой же, как дар, музыкальный или поэтический.
Возможно, далось это благородство в результате мучительного противоборства и с миром вокруг, и с самим собой. Осознал дисгармоничность и трагичность жизни, наделал ошибок, многое себе не может простить, но не сломался, не сдался. Благородство не столько как дар, а как итог (можно сказать, эпический итог), где методом проб и ошибок, удалось вырулить на верную дорогу.
Понимает, нет у него достаточных сил, нет энергии для страсти, по возрасту, или по другим причинам, какая разница. Но судьба за что-то, только не будем задавать вопрос за что, будем считать, что тоже родился в «белой рубашке», воздала ему, так или иначе судьба компенсировала ему прошлые неудачи этой женщиной, возможностью соучастия в её судьбе, и это соучастие помогает ему обрести полноту и глубину жизни.
Конечно, для многих догматических, заплесневелых культур, мужчина вольно или невольно посылающий женщину на испытание страстью, ущербен и не достоин имени мужчины.
Не будем с ними спорить, бесполезно.
…хотя подспудно я спорю с ними на всём протяжении книги…
Им невдомёк, что можно испытывать радость от того, что увидел обновлённой любимую женщину. Что она освободилась от страданий и обрела спокойствие.
Какой ценой?
Не имеет значения.
Пусть хоть десять «Титаников» погибнут, хоть сто.
Кто счастлив, тот и прав.
А если мы сочтём, что счастлив, слишком пафосное слово, можно заменить на спокоен.
А это, в свою очередь, определяет его спокойствие, которое проникает до самых глубин сознания.
Можно только позавидовать.
И впереди целая жизнь, до самой смерти.
До его смерти.
ОнаВот где всё сполна.
И любовь, и замужество, и соблазн, и преодоление соблазна.
И катаклизм, и преодоление катаклизма.
И разумное и иррациональное.
И шум и ярость.
И стон и грохот.
И тишина.
А теперь ещё и недостающее звено, любовь к дочери, которую она обрела после долгих лет отторжения.
Невольно подумаешь, что вся эта катавасия, весь этот шум и грохот, да и сам Титаник, схватка человека со стихией, самонадеянность человека, и ужас, страх, когда от самонадеянности не осталось и следа, просто изящная декорация к судьбе женщины.
Только и всего.
На этом можно было бы поставить точку, но сделаем ещё один шаг. Эпический ракурс на то и эпический, что не боится заглядывать за горизонты.
Многие удивляются, я в том числе, что Наталья Гончарова-Пушкина-Ланская, как говорят, была счастлива не с Пушкиным, не с Дантесом, а с Ланским[480].
Так это было, или не так, кто, на каких весах, может измерить. У нас нет оснований не довериться мнению самой женщины, считая, что во всех случаях она права. Даже если заблуждается.
В нашем случае, если допустить, что наша героиня дожила до глубокой старости, и признается себе, другим, что более всего благодарна мужу, мы не должны удивляться.
Как не должны удивляться, если она признается, что самым счастливым периодом её жизни, было сумасшествие, которое посетило её с ним, которого похоронил океан.
Вспомнит, прежде всего, его.
Во всех случаях, не должны мы опускаться до судилища над женщиной.
P.S.
Сейчас думаю, что предложенный вариант совсем не о гибели «Титаника».
Можно назвать его иначе.
Женский портрет в интерьере гибели «Титаника».
Сюжет седьмой
Лейли-девственница
…сюжет для ТВПосле шести сюжетов для кино, седьмой сюжет предлагается для телевидения.
В чём специфика этого отличия?
Если не углубляться в теоретические споры, то настоящий сюжет приближается к жанру телевизионной передачи, тем самым, сознательно размываются границы «сюжета», который предполагал бы, что будет снят художественный, игровой фильм, как сам себя исчерпывающий художественный текст.
Не исключаю, что у этой «передачи» может быть ведущий, который непосредственно обращается к зрителям, предлагая им не только смотреть, но и обсуждать предлагаемый «сюжет». Поэтому далее будем называть этот сюжет фильм-передача.
Также не исключаю, что подобный фильм-передча может стать началом серии фильмов-передач о произведениях азербайджанской культуры, способствующих преодолению герметизма этих произведений.
Вновь не углубляясь в теоретические споры, замечу, что преодоление герметизма, отсутствие перманентной рефлексии, серьёзный порок азербайджанской культуры.
…что имел в виду Борхес?Кажется, Борхес[481] сказал, что классическое произведение живёт во времени.
Живёт, значит изменяется во времени, каждый раз обнаруживая свой новый лик.
Поэтому и называется «классическим».
Не может быть «классики» у людей, боящихся быть живыми, если даже их предки создали множество шедевров. Попытка сберечь, сохранить, удержать, если речь идёт не о профессии архивиста, есть признак увядания, умирания.
Но меняется ведь не книга, не ноты, не картина. Классику «классикой» делают интерпретации живых людей.
Смелые, даже дерзкие интерпретации.
И если живые, мятущиеся люди то воссоздают Орлеанскую деву[482] как великую девственницу, жертвующую своей женской сутью во имя великих целей, то низводят её на роль проститутки, растрачивающей свою женскую суть с каждым встречным, то глупо обвинять их в незнании собственной истории, или в потере пристойности.
Живые имеют право ошибаться, совершать глупые поступки, увлекаться, безумствовать, лукавить, проказничать, эпатировать, веселиться, фантазировать.
Они, живые, не имеют только права быть мертвецами.
Наверно, всё это имел в виду Борхес.
…название, которое должно будоражитьНазвание фильма-передачи «ЛЕЙЛИ-ДЕВСТВЕННИЦА» должно отсылать к классике, но при этом будоражить, провоцировать.
Да, та самая Лейли, которую мы знаем по поэме Физули[483], по опере Узеира Гаджибекова[484].
Но почему «девственница»?
И зачем на этом акцентировать внимание?
Вот и давайте подумаем, «зачем»?
Почему столь важно уже самим названием дать толчок воображению слушателя-зрителя, подготовить его к непривычному ракурсу.
…девственница как поражение культурыЕсть очень простая причина, по которой мы акцентируем внимание на «девственности»,
женщина, оставшаяся девственницей, самое большое поражение культуры перед природой.
Тем более если речь идёт о Лейли, тем более, если природа одарила её женской привлекательностью и притягательностью, тем более, если мужчины её вожделеют, тем более, если обычная женская судьба для этой, конкретной Лейли, самая желанная.
Возможно, такой фильм-передача должен быть вариативным, открытым и дискуссионным, чтобы в него легко могли входить современники, не боясь неприступности классики.
Добавлю, такой фильм-передача должен быть сдержанно-блеклым по цвету, может быть с редкими цветными всполохами.
Чтобы печальная интонация пронизывала весь фильм.
Даже когда смешно и хочется смеяться.
Теперь, после такого небольшого вступления, перейдём непосредственно к фильму-передаче.
ПРОЛОГВойдём в фильм-передачу прямо из жизни. Почти документально.
Люди в городе. Идут, останавливаются, здороваются, интересуются, спрашивают. Спешат дальше.
Две девушки и двое юношей случайно остановились около афиши, случайно оказалось, что это афиша оперы Узеира Гаджибекова «Лейли и Меджнун», случайно имя одной из девушек оказалось Лейли, случайно девушки заговорили об опере.
Подробно описывать их внешности не будем. Возможны любые варианты.
Допустим, что среди девушек одна, которая не Лейли, многословна, образованна, в меру цинична. Назовём её Зейда.
Среди юношей, один очень высок и рыжеволос, порывист и возбудим, типичный «джазмен» или для нового времени «рок-музыкант». Назовём его Джейхун.
Другой, в круглых очках, невысок ростом и склонен к полноте, типичный студент-отличник. Назовём его Самир.
– Ты видела этот спектакль?
– это Лейли.
– Нет, не люблю оперу.
– это Зейда.
– А кто сегодня любит оперу?
– это Самир.
– Не скажи, говорят, ни один спектакль, и не только оперный, в Азербайджане не посмотрело столько зрителей.
– это всё разъясняет Зейда.
– Ни один? Даже «Аршин мал алан»[485] и «Мешади Ибад»[486]?
– продолжает свои вопросы Самир.
– Да.
– Наверно из-за мугама[487]. Это же мугамная опера.
– Тогда они пошли бы просто на концерт.
– Ты же сама говоришь, что они предпочитают спектакль.
– Для них нет разницы, что спектакль, что концерт.
– Думаю здесь что-то другое, что мы до конца не понимаем. Хорошо бы разобраться.
– Самир не успокоился, пока не сформулировал проблему.
– И почему, по-твоему, так притягательна это опера, уже для многих поколений азербайджанцев?
– это опять Лейли.
– Возможно, просто кайф ловят. А так, дурацкий старомодный сюжет.
– Зейде всё предельно ясно.
– Ты помнишь, о чём этот сюжет?
– Да, немножко. О чокнутом Меджнуне, его настоящее имя было Гейс, но его назвали Меджнун, значит чокнутый. Лейли за него не вышла, тогда он стал разговаривать со зверьми.
– Это же кайф. С ума сойти, с ума бы не сойти. Можно такую национальную оперу придумать «Меджнун-Лейли – суперстары»
– Джейхун от удовольствия задвигался в воображаемом ритме.
– Кроме Меджнуна, там есть ещё другой чокнутый, хотя его продолжают называть своим именем.
– продолжала разъяснять Зейда.
– Каким?
– Ибн Салам.
– Ибн Салам? Это значит Ибн Привет?
– это вновь Джейхун.
– Да. Ибн Привет. Или, если хочешь, Ибн Хелло.
– А что Лейли? Она ведь не чокнутая?
– это вновь Лейли.
– Нет она нормальная. Просто с мужчинами ей не повезло.
– Почему не повезло? Разве они её не любили?
– Даже слишком. Лучше бы поменьше.
– Зейда даже рассмеялась.
Так случилось, что семена, заронённые в Лейли после этого разговора, начали прорастать.
Может быть, она пошла в библиотеку, осталась один на один с книжными стеллажами.
Может быть, выбрала что-то иное. Но, в конце концов, она отнеслась к классике как к живому тексту, и стала искать в нём ответы на вопросы собственной жизни.
Эпизод первый ЛЮБОВЬ-ЛЮБОВРеальная, живая Лейли, листая страницы поэмы Физули «Лейли и Меджнун», наткнулась на такие строки:
…Настало время, чтобы учился сын.И вот закончены приготовленья —И мальчик в школу послан для ученья.В той школе девочки учились с ним,И каждая лицом – что серафим.…Что это за «школа»? И в этой «школе» мальчики и девочки учились вместе? Не так, как во времена моего дедушки, в Советском Союзе…
Казалось гурии в раю собрались,А юноши с гилманами равнялись.Коль девушки и юноши друзья,К любви ведёт их каждая стезя.Коль девушка посмотрит шаловливоИ, улыбнувшись ласково-игриво,На юношу вниманье обратит, —Кто против обольщенья устоит?…стало ещё интереснее. Девушка может посмотреть «шаловливо»? И даже обольщать юношу? А как на это реагировали их родители? Сегодняшние наши родители пришли бы в ужас…
Глаза одной прекрасней всех там были,Она и Гейс друг друга полюбили.Её увидев, Гейс затосковалИ, полон страстной муки, горевал.Красавица же в Гейса взгляд вперялаИ, сто услад найдя, покой теряла.Он ей казался бедствием времён,Ведь в мире не было, таких как он.…есть над чем задуматься? Придумали Запад Восток, знойная Аравия, суровая Норвегия, нравы одних народов принципиально отличаются от других, а как доходит до конкретных случаев, всего несколько формул. Одна из них, известная по «Отелло»[488], «она его за муки полюбила, а он её за сострадание к ним». Только не могу понять, почему он ей казался «бедствием времён»? Предчувствовала, что от него можно ожидать одних «бедствий»?
…в воображении реальной, живой ЛейлиЛейли смотрела на пустой экрана телевизора и пыталась представить себе, как это было на самом деле. И мы, вместе с ней, погружаемся в её воображение.
Каков он Гейс-гилман – райский юноша, достойный гурий из рая.
Свежевыбрит, гладко причёсан, надушен, костюм как с иголочки?
Подпрыгивает и летит, или ходит по земле, как все мы смертные?
Нет, он должен быть другим, это всё-таки будущий Меджнун, в его облике должно быть предчувствие будущего «бедствия времён».
Тогда высокий, худой, с развевающимися волосами.
А рост?
Метр восемьдесят достаточно? Чуть ниже Джейхуна. Всё-таки не должен быть выше, и не такой костлявый. Хотя кто знает, может быть должен выглядеть как Дон Кихот[489]. Такой же безумец.
И смотреть он должен не так игриво и весело, как Джейхун. Пронзительнее и печальнее, как и подобает Меджнуну.
Реальная, живая Лейли продолжает свою воображаемую игру.
Блондин?
Брюнет?
А может быть рыжий?
Варианты сменяют друг друга на телевизионном экране.
Гейс стал вдруг походить на Джейхуна. Только пришлось ему прибавить бороду и удлинить волосы. И подобрать соответствующую одежду. Но рыжим он так и остался.
С Лейли было труднее. Подобрать ей внешность оказалось делом нелёгким.
Конечно, не блондинка. Всё-таки из знойной Аравии.
В какой-то момент Лейли стала похожей на Зейду, которая всё знает. С выщипанными бровями. С накрашенными желтыми волосами.
Нет, такой «Лейли» не до «бедствий времён».
И сострадания не получится.
Она должна быть другой.
Не столь яркой и броской.
Не столь умной и образованной.
Не столь шумной.
Чуть-чуть печальнее взгляд.
И не такой накрашенной. Один рыжий, другая накрашенная, это уже комедия.
Постепенно Лейли из книги стала похожей на реальную, живую Лейли, только волосы смуглее, почти иссиня-чёрные, длинные и свободные.
Теперь надо было одеть её подобающим образом.
Разумеется не в джинсах, как реальная, живая, Лейли.
Просто длинное платье сиреневого цвета.
Или фисташкового, раз этот цвет предпочитает сам Физули.
А что это была за школа?
Юноши и девушки сидели за партами?
Нет, с партами ничего не получается.
Просто стулья?
И в круг. Шире? Ещё шире? Нет уже. Ещё уже.
Всё равно не получается.
Тогда просто посадим их на пол, на коврики. Каждому по коврику.
У юношей коврики одного цвета, например, зелёного, а у девушек другого, например, сиреневого.
И перед каждым дощечка, на которой они будут писать.
Причём сидеть будут парами: юноша и девушка.
Теперь, кажется, похоже.
А Гейс и Лейли сидят сзади всех. И ни на кого не обращают внимание. Только неотрывно смотрят друг на друга.
Они вкусили переизбыток страстиИ вместе пили злой напиток страсти,Их увлекло водоворотом бед,Различья между ними сгинул след.Их естество теперь единым стало,Одна душа в обоих обитала.Только смотрят друг на друга. Только смотрят?
Нет, вот Гейс взял её за руку.
Лейли вздрогнула, но руку не отвела.
Потом Гейс, прикоснувшись пальцами к пальцу, стал изучать её руку, каждый палец, каждый изгиб пальца, каждую едва видимую вмятину, даже ноготь, кажется откусанный (и тогда грызли ногти?).
Потом он чуть дотронулся до её волос и услышал, какой они издают звук.
Нежный, шелестяще-струящийся.
Лейли осторожно протянула руку, и, в свою очередь, положила руку ему на колено. Потом перенесла руку на пальцы босой ноги, которая лежала на колене, и будто пересчитала количество пальцев.
И вот, когда Лейли читать хотела,Не в книгу – в Гейсово лицо глядела.Рисуя, видел Гейс любимой бровь —Её лекалом сделала любовь.Рисунками менялись повседневноИ спор вели в рисунках задушевно.А кто из них лучше рисовал?
Интересно, что они рисовали?
Такое, чтобы никто кроме них ничего не понял в этих рисунках?
Предметы?
Деревья?
Цветы?
Или геометрические фигуры?
Нет, просто линии, абстрактные завитушки.
И сами немножко веселились от этой своей игры.
Несчастный Гейс, оставив круг наук,Забыв урок, просил её: «Мой друг,Невежда я и мучаюсь жестоко,А ты прекрасно знаешь суть урока.Открой же мне скорей познанья дверь,Тебе я всё прочту – а ты проверь».И на доске писал он против правил,Писать себя с ошибками заставил.Чтобы ошибка поймана была,Чтобы улыбкой роза расцвела,Чтобы сказала: «Ты, ошибся. Скверно,Ты скоро позабудешь всё, наверно»Эта сцена рассмешила реальную, живую, Лейли.
Она мысленно представила себе, как Гейс и Лейли наклонились над дощечкой, а Гейс написал слово «ЛЮБОВ» без мягкого знака.
Лейли и Гейс потешаются над этим нелепым словом, и, вместе с ними, потешается реальная, живая, Лейли.
А что окружающие?
Делают вид, что ничего не происходит, или они ко всему это привыкли?
Лейли открыла клавир оперы «Лейли и Меджнун», и, наигрывая одним пальцем, стала напевать вслух (стихи из клавира).
