Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Сюжет шестой

Фильм о гибели «Титаника»: попытка новой интерпретации

Общая сюжетная канва фильмов-катастроф мало чем отличается друг от друга: герои фильма до катастрофы, во время катастрофы (основной сюжет), после катастрофы.

Это относится и к фильмам о гибели «Титаника» с той существенной поправкой, что речь идёт о роскошном океанском лайнере с великосветской публикой и, соответственно, великосветскими страстями. И о масштабе катастрофы, одним из самых больших вызовов стихии, с которым пришлось столкнуться человечеству.

Мой «сюжет» следует общей канве, изменяется только концепт, интерпретация сюжета. Поэтому я не столько расписываю сам сюжет, сколько рассуждаю о возможной концепции.

Такой подход рассчитан на читателя, который, отталкиваясь от концепции, способен фантазировать на предложенные темы.

Остальные читатели, которым это не интересно, могут пропустить этот сюжет. Достаточно и того, что они прочтут другие сюжеты этого раздела.

Более прозрачные и более ясные.

От зрелища гибели «Титаника» в кино захватывает дух.

И от того, что жаль людей, которые плыли на «Титанике», а заодно жаль и нас всех, плывущих на «Титанике» под названием Земля.

И от того, что стихия напоминает человеку о пределах его возможностей.

И от дерзости человека, способного бросить вызов стихии.

И от того, что человек, теперь уже на уровне технической и технологической игры, воссоздаёт гибель «Титаника», чтобы попытаться освободиться от прошлых страхов.

И от многого другого.

Именно в подобных сюжетах, способность кино создавать масштабное кинозрелище, должна проявляться во всём своём блеске.

Воссоздать в кино гибель «Титаника» во всех деталях задача для кино увлекательнейшая. С появлением новых технологий, кино вновь и вновь будет обращаться к этому сюжету.

Не менее интересно непосредственно рассказывать зрителю об этих новых технологиях, и о том, сколько всё это стоило.

Не иронизирую. Таковы правила игры для создания большого блокбастера[467].

Такова природа кино, которое давно стало чем-то большим, чем художественный феномен.

На материале гибели «Титаника» можно снимать различные фильмы в диапазоне от мелодрамы до эпоса.

Можно снимать драму, романтическую, героическую, сентиментальную.

Можно комедию, эксцентрическую, гротескную, даже водевиль.

Но, в одних случаях гибель «Титаника» в кино становится просто монтажом аттракционов[468], а в других случаях, самим смыслом, чем-то подобным воплощённому Року.

Ничего обидного в трактовке гибели «Титаника» в кино как суммы аттракционов, не вижу. Ведь мы вправе сказать, что гибель «Титаника» – символ бессилия человеческой техногенной цивилизации перед силами природы. А кино только и остаётся, как воссоздать во всех деталях это бессилие техногенной цивилизации.

Но предложенная мной концепция «сюжета», скорее апеллирует к способности человека преодолевать своё бессилие. Даже перед лицом стихии, перед которой он беспомощен.

Гибель «Титаника», с каким бы размахом эту «гибель» не снимать, содержит в себе потенциал мелодраматического.

Что я имею в виду?

Самое напрашивающееся:

жалко, жалко людей, которые погибли.

Такое возможное пиршество жизни на таком роскошном корабле, и такой нелепый исход.

Выясняется, что где-то там большая льдина могла бы не расколоться, айсберг мог бы не оказаться на пути «Титаника», тревожные позывные с другого корабля во время могли быть услышаны, и т. д. и т. п.

Вечное сожаление: мог бы тот некто пойти не по той стороне улицы, перейти на другую сторону улицы, где-то на минуту задержаться у витрины, чтобы ему на голову не упал кирпич.

Дух замирает от жалости.

Мелодрама, самый демократичный, самый «слишком человеческий», из жанров искусства, которые придумал человек.

Пожалеешь другого, пожалеешь себя. У всех у нас в жизни случались большие или маленькие «Титаники», всем нам хочется, чтобы нас пожалели, погладили по голове, утешили.

Но, если вдуматься, мелодрама онтология несчастливой судьбы.

Понимание того, что невозможно не согнуться под тяжестью гибели «Титаника».

Невозможно сохранить прямую осанку перед лицом бесконечных «Титаников».

Даже Прометей, о котором говорилось в предыдущем разделе, должен был не переступать границы своего вызова.

Тем более, смертный человек.

Тысяча и одно напрашивающееся оправдание человеческой слабости.

Вот почему мелодрама неискоренима.

Эпос и трагедия далеко не самые демократичные, не самые «слишком человеческие» из жанров искусства, которые придумал человек.

Они не знают жалко, даже если погибают люди.

Само жалко имеет в эпосе чуть иронический, а возможно и высокомерный характер.

А трагедия просто отменяет жалко, не принимает его во внимание.

Эпос предельно расширяет горизонты жизни человека, растворяет в себе не только «жалко», любое стремление человека расчувствоваться.

А трагедия гонит человека вперёд к действию, к поступку, даже если это грозит человеку смертью.

Трагедия говорит о том, что можно не согнуться, даже если от гибели «Титаника» дух захватывает.

Эпос же допускает такую ситуацию, когда поблагодаришь судьбу за гибель «Титаника».

Воплощённый Рок это ведь не всегда как обухом по голове. Случается и расчистка заторов, чтобы более смело идти по выбранному пути.

Что из того, что при этом погибают люди, тысячи людей.

Что Гомеру до того, что из-за Елены Прекрасной погибли тысячи людей, ему важнее другое.

Полюбоваться на то, как вышла Елена Прекрасная, подобная светлой с копьём золотым Артемиде, подвинули ей кресла богатой работы, мягкий ковер шерстяной положили ей в ноги, принесли драгоценную корзину серебряную, полную пряжи сучёной, на ней же прялка с шерстью волнистой пурпурного цвета. Елена села на креслах, прекрасные ноги свои на скамью протянувши.[469]

И так прекрасна она в этот момент, что слепой Гомер на остальное не обращает внимания.

Да «жалко», как можно оставаться бесчувственным к нелепой гибели людей, но не обязательно на этом ставить точку.

Можно сделать ещё один шаг, найти другую опору в себе, и в мире.

Пусть разверзлась бездна, постарайся встать над бездной, и при этом сохранить в себе присутствие духа.

Повезло, не повезло, никто не отменял, разные люди, разные судьбы, кто-то, как говорят «родился в рубашке»[470], другой, тот некто, напротив, невезучий, перешёл на другую сторону улицы, и на голову ему упал кирпич.

Но, нередко, может быть, в большинстве случаев, речь идёт о том, как мы воспринимаем себя в этих событиях.

Готовы ли мы бросить вызов гибели «Титаника».

Не роптать, не жаловаться.

Не на что не надеяться.

Речь идёт о том, можно ли стоять над бездной, и при этом стать счастливым.

Лев Толстой как-то записал в дневнике:

«кто счастлив, тот и прав».[471]

Если не ошибаюсь, записал во время работы над эпопеей «Война и мир». То есть записал эту мысль в тот момент, когда стремился максимально расширить горизонты истории, иначе говоря, горизонты схватки человека и событий, в которые он оказывается ввергнутым.

…насколько это ему удалось, вопрос не простой. Да простят меня поклонники русского гения, на мой взгляд, удалось это только одному писателю в истории мировой литературы.

Это Гомер и его «Илиада»[472]…

Мысль Л. Толстого стала для меня откровением, своеобразной формулой самочувствия человека.

Конечно и тогда, когда впервые прочёл мысль Л. Толстого, и сейчас, не оставляет ощущение, что счастлив слово слишком аффектированное. Речь ведь идёт не о восторге, а просто о полноте жизни, когда удаётся максимально раздвинуть границы собственной судьбы.

Речь идёт об онтологии счастливой судьбы, когда только от тебя зависит, родился ты «в рубашке» или нет, «кирпич на голову» просто игнорируется.

И если человек и культура синонимичны, именно в этом вызове судьбы, человек может ощутить полноту жизни, каков бы не был итог вызова.

А культуре только и остаётся сохранить мысль о таком поступке как вызове, и транслировать её от эпохи к эпохе.

Вот такая несложная логическая цепочка приводит нас к парадоксальному выводу.

Снимать гибель «Титаника» можно и как вызов, вызов, всему, что человеку не подвластно, что человек до конца понять не в состоянии, и что, тем не менее, человек никогда не признает превышающим его возможности.

Если, конечно, человек не сдался, и нуждается не только в том, чтобы его погладили по головке, пожалели, посочувствовали.

Но подобный вызов только тогда имеет смысл, если на его фоне реализуются удавшиеся, счастливые судьбы.

Счастливые, благодаря гибели «Титаника».

Вот почему, не игнорируя технические и технологические задачи, подобный фильм может быть и о тех, кому повезло с гибелью «Титаника».

Как всем нам повезло с неизбежной гибелью, завтра, послезавтра, через миллиарды лет, «Титаника» под названием Земля.

Возможны ли такие судьбы, возможен ли подобный сюжет?

Уверен, что да.

Начинаем придумывать сюжет Итак, банальный треугольник. Он. Она. Он Двое мужчин и женщина.

Три судьбы, которые сталкиваются и в данном случае уравновешивают друг друга.

И через судьбы которых проходит гибель «Титаника».

Как всегда в таких случаях вначале были Он и Она, Она и Он.

Они были молоды, красивы, страстны.

Они заменяли собой весь оставшийся мир, отодвигали в сторону и людей, и природу. Причём, как выяснится чуть позже, отодвигали природу и внутри самих себя.

Они были уверены, что обойдутся без этого мира, их не коснётся усталость природы внутри них самих.

Долгое время им это удавалось.

Как всегда в таких случаях, вначале сам Эрот приходит на помощь, а потом, как правило, и у него кончаются дровишки, чтобы поддерживать пламя костра, и наступает черед других божеств.

По каким причинам приходит Эрот, в каких случаях, по каким причинам кончается его власть, куда он уходит?

Искать ответа на подобные вопросы наивно, но искать приходится.

В сюжете кино, придётся выяснять, что же произошло, кто сказал, что сказал, что подумал, в чём засомневался, в чём обманулся.

Придётся искать конкретные причины, по которым две человеческие бездны стали расходиться в разные стороны.

Можно всё свести к законам физики, к движению энергии, тем более и физика в наши дни заговорила на языке человеческих чувств.

Но как бы далеко не зашла физика в своём движении к искусству, до индивидуального, неповторимого, она так и не дойдёт.

Другой предмет.

Можно всё свести к психологии, иначе говоря, к природе внутри наших двоих, о которой, до поры до времени, они не задумывались.

К примеру, вот такой, почти типологический вариант.

Она – реалистичнее. Он – романтичнее.

Она – взрослее. Он – ребячливее.

Она – ироничнее. Он – наивнее.

Она – разумнее. Он – импульсивнее.

Только в разумных пропорциях, в нюансах, без пошлого противопоставления.

И чтобы психология была не сама по себе, а как необходимая составляющая полноты человеческой жизни.

Чуть подробнее остановлюсь на таком варианте, который мог привести к разрыву.

Она – аристократичнее. Он – простолюдиннее.

Подобное противопоставление даёт о себе знать сразу, как только покидает их Эрот.

К тому же такое противопоставление легко ложится на социальный космос Титаника.

Здесь многое сходится.

Роскошный лайнер, который отправляется из Старого света в Новый свет.

Те, которые едут первым классом, в нарядах, украшениях, бриллиантах, которым, в иносказательном смысле слова, без маски, без карнавального костюма, и появляться неприлично.

Предполагается, что у них по аристократической части всё в порядке, за плечами именитые предки. Не будем спрашивать, что на самом деле, «предполагается» и точка.

Рядом те, кто их обслуживает, кому тоже нельзя без карнавального костюма. Это и капитан, здесь и обсуждать нечего, и его команда, и остальные, почти все одеты по этикету, с бабочкой, и прочим. Всех их можно отнести к первому классу.

Всех остальных, можно назвать те, которые не первый класс. Просто остальные.

Это и те, кто в рабочей робе, и пассажиры не первого класса, на которых можно случайно натолкнуться, но у которых своё социальное пространства на этом корабле. Принципиально вне первого класса.

Среди них окажется и Он, который простолюдиннее.

Чтобы легче было фантазировать, вообразим нашего героя в ряду Жюльенов Сорелей[473].

Любовь любовью, страсть страстью, но не дай бог, если в её, женщины, прекрасной головке заронится мысль, что исход их любви предрешён разностью цвета их крови, недостатка у него «голубой крови»[474], что рано или поздно не могло не сказаться. Искра подобных взглядов, если они прорываются наружу, если попадают на легко воспламеняющуюся гордость простолюдина, способна спалить любовь так, что одни пепелища останутся.

Молодые, страстные, всё ещё в уверенности, что они под покровительством Эрота, но его уже и след простыл, и тогда начинается привычное, повторяющееся из века в век, в той или иной редакции, с теми или иными коррективами, противопоставление Жюльена Сореля и Матильды де Ла-Моль[475].

В нашем случае, чуть иначе, но те же вариации на заданную тему:

…я устал тебя ждать, не заводись, я должна, мама не любит, когда её подводят, она безнадежно больна, ты это знаешь, я должна быть рядом с ней, есть правила приличия, так больше невозможно, между нами всегда кто-то есть, я обнимаю кого-то ещё, ласкаю кого-то ещё, успокойся, не будь мужланом, это тебе не подходит, лучше поцелуй меня, уйду, я задыхаюсь от твоего запаха, не уходи, останься, уйду, задыхаюсь, вот и задыхайся, только не ворчи, когда-нибудь ты всё поймёшь, но будет поздно, прими другую позу, не столь вульгарную, лучше вульгарность, чем вечная цензура, ненавижу этот твой взгляд, хочу убить, уже прогресс, ты больше не говоришь это вульгарное «задушить», скажу, скажу, ты тоже вульгарна, ты тоже физиологична, ты тоже пахнешь, у тебя тоже грязь, у тебя тоже месячные, с моим запахом и моими месячными я всё равно всегда буду недостижимой для тебя, даже твои комплексы вульгарны, и это непреодолимо…

Но чтобы там не происходило, разрыв должен быть очень сильным, чтобы это столкновение стало почти аналогом гибели «Титаника».

Наших героев не сравнить с Ромео и Джульетта. Те были столь юны (напомню, Джульетте всего четырнадцать), что у них до столкновения бездн не дошло, осталось только удивление от того, что мир не хочет их понять, что мир к ним так враждебен. Они просто пытались отмахнуться от мира, как от назойливых мух, мешающих их безумной и бездумной радости.

Наши герои старше, изощрённее, они уже понимают толк в любовных играх, включая мучительные взаимоистязания в любви.

Но на уровне, намерений, чувств, действий, поступков, причин и следствий, включая Она реалистичнее – Он романтичнее, цепочка с неизбежностью приводит к тому, что виновата Она.

Она и разорвала.

Поскольку мы не расписываем сюжет, этим можно ограничиться.

Разрыв.

А наивный зритель может переживать мелодраматические коллизии, может и пожалеть, и расчувствоваться, и получить пищу для морализирования на тему предательства в любви.

Здесь и появляется Третий.

Пока только как заполнение зазора между предыдущим разрывом, и тем, что произойдёт на Титанике.

Любовного треугольника пока нет, возможно, его и не будет.

Просто трое, Он, Она, Он.

В отношении этого третьего не стоит придумывать нечто совершенно оригинальное. Только то, что давно стало типологическим в подобных сюжетах жизни.

Он – много старше, богаче, мудрее, благороднее, терпимее, ряд этот можно продолжать до бесконечности. И если вдуматься, в бесконечности этого типологического ряда содержится ироничность. Не только в отношении конкретного типологического мужчины, но и всего любовного – не любовного треугольника.

Почти типологическим (до поры до времени) должно оказаться и то, что в этой ситуации связано с ней.

Она устала.

Устала быть любовницей неуравновешенного мужчины.

Устала быть матерью увлекающегося мужчины-подростка.

Устала от собственной трезвости.

Устала и всё. И нечего больше добавлять.

Он, который третий, готов взвалить на себя её Судьбу. Эта роль не просто ему по плечу, она и составляет его полноту жизни, если хотите, его кто счастлив – тот и прав.

В зависимости от фантазии, можно придумать эти удары.

Всё началось с матери, скажем, не просто смертельная болезнь, но которая сопровождается безумием. Близким достаётся от неё, по полной программе.

Мать ещё жива, но внезапно погибает младшая сестра, с которой Она была очень близка.

Может быть, самоубийство. Неразделённая любовь.

Можно придумать что-то и пострашнее.

Например, изнасилование, садистское, жестокое. И самоубийство, после изнасилования.

Вслед мучительная смерть матери.

Отец впал в маразм.

Одно испытание за другим.

Одна смерть за другой.

Чтобы у нашей героини возникло ощущение, что сам Рок против неё.

Чтобы от её разумности и реалистичности не осталось и следа.

Чтобы у неё защемило сердце, остановилось дыхание, как у Христа в Гефсиманском саду, когда вдруг ясно увидел он, своё будущее распятие и свои будущие муки[476].

Череда несчастий, когда невозможно глотнуть воздуха, будто мир вокруг обрушился, будто сама Судьба ополчилась против тебя.

Череда несчастий, которая привела к депрессии женщины.

Депрессия женщины оказалась очень глубокой. Почти на грани самоубийства.

Причём острие депрессии пришлось не на мужа, а на дочь, трёхлетнего несмышлёныша.

Здесь могут быть поступки, шокирующие сердобольных мамаш-зрительниц.

Истерика, почти до желания убить собственную дочь.

И при этом, соблюдение правил хорошего тона во взаимоотношениях с мужем.

Психиатры, которых приглашает муж, строят свои догадки, но, как обычно, оказываются беспомощными.

Случай, конкретный случай, говорят они, оказался уникальным, не похожим на те, которые описаны в литературе. Как будто не каждый случай уникален, как будто можно избежать разрыва между обобщённым и уникальным, тем, что в литературе, и тем, что в жизни.

Тут и началась эра «Титаника», который завладел вниманием всего мира.

Мир забросил все дела, мир сошёл с ума.

Люди разделились на тех, кто готовится к отплытию, и тех, кто готовится провожать тех, кто готовится к отплытию. Остальные живут этим ожиданием, подобно жителям Древнего Рима, которые в преддверии боя гладиаторов могут забыть даже о том, что надо похоронить покойника[477].

Она должна отправиться в плавание на «Титанике» – сказал самый остроумный из психиатров. Он же самый высокооплачиваемый.

Радость и безумие мира захватят и её – продолжал он.

А представляете, если с «Титаником» что-нибудь случится, все её страсти окажутся ничтожными, подобно блошиным укусам – добавил с глубокомысленной усмешкой другой психиатр, известный своим скепсисом.

Как наверно позже пожалеет психиатр о своих словах или, наоборот, наедине с собой, будет гордиться своим даром предвосхищения.

Так она оказалась на «Титанике», замурованная в кокон своего страдания, закрывшаяся в броне своей неприступности, своей покинутости, своего одиночества, не снимающая своего траурного наряда. Ну а то, что этот траурный наряд изыскан и элегантен, так у аристократов иначе просто не бывает. Во всех случаях стиль должен быть безупречен.

И иронизировать здесь не над чем.

Ну а что же Он, Третий или Первый.

О нём мы как-то забыли. Как он жил все эти годы?

Романтики, на то и романтики, что живут не в реальном изменяющемся времени, а в заоблачных высях, где всё, всегда, нетленно.

Добавим и уязвлённое самолюбие, которое изнутри сжигало его.

Этим он и жил.

Прошлой любовью.

Прошлой страстью.

И просто ожиданием.

Ожиданием, которое, как правило, не сбывается.

Он всё о ней зал. И о замужестве, и о дочери, и о череде несчастий, которые на неё свалились.

Он узнаёт и про «Титаника». Про то, что Она поплывёт на нём, замурованная в своё горе.

И сразу решает, что должен быть на корабле. Должен быть рядом с ней. Чего бы это ему не стоило.

Он вкладывает весь свой капитал в эту поездку, как последнюю в жизни.

Будто это не «Титаник», не океанский лайнер, а лодка Харона, везущая мёртвых в Аид[478].

Только бы рядом с ней, а там трава не расти.

Сказал бы ему кто-нибудь, что «Титаник» разобьется, что он погибнет, только обрадовался бы.

Отчаяние и безумие вместе.

Так Он и Она, вместе оказались на «Титанике», который должен был плыть навстречу своей гибели.

Если в фильмах о «Титанике», гибель «Титаника», основная часть сюжета, то в нашем случае один из эпизодов, далеко не ключевой. В том числе в общем метраже фильма.

Что могло случиться на «Титанике» с нашими героями?

Здесь возможны различные варианты, и не могу настаивать на психологической убедительности предложенного варианта. Скажу больше, не считаю, что художественная логика должна совпадать с логикой психологической, у них различные векторы, которые могут совпадать, а могут не совпадать.

В предложенном варианте главное логика концепции, а не логика психологии.

Вернёмся к нашим героям.

Он искал случая встретиться с ней на корабле, и приходил в отчаяние от её неприступности. От того, что они разделены и той социальной иерархией, которая главенствует на корабле, и её бронёй скорби, через которую он не может пробиться.

И был на грани отчаяния.

Она действительно была в скорби и, одновременно, демонстрировала свою скорбь. Речь идёт не о притворстве, а о ситуации, в которой оказалась скорбящая молодая женщина.

Под ситуацией имею в виду, что здесь на роскошном лайнере, в пространстве первого класса, Она всегда должна быть на людях, всегда должна быть тщательно одета, всегда должна выглядеть безупречно.

Живой человек и есть живой человек, живая женщина и есть живая женщина, невозможно сохранять один тон, одну интонацию, и утром, и вечером, и в первый день, и в третий, и в пятый.

Как не парадоксально, в этой замкнутой атмосфере, всегда на людях, всегда на виду, сама демонстрация скорби становится изящным – ничего истерического – лицедейством.