Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая
Поэтому Афродита выбирает не Клитемнестру, а Елену.
А то, что при этом проливается много крови, так Елена не причём, это, скорее, обрядовое убийство. Таковы мужчины, таков мир, а Елена Прекрасная всегда в стороне от его низменных страстей.
Точно также, она остаётся невинной в версии, согласно которой, Елена послана на землю Зевсом для избавления мира от избытка населяющих его людей.
По-видимому, одной Пандоры не хватило, понадобилась Елена Прекрасная. Не для отмщения, а для очищения.
В Дельфах, прорицания, касающиеся Елены, гласили «На гибель Европы и Азии будет Елена воспитана в Спарте и из-за неё будет взят эллинами Илион».
Пророчество оракула можно трактовать по-разному.
Можно признать Елену виновницей того, что лилась кровь Азии и Европы, и кости лежат непогребённые.
Можно признать, что благодаря Елене, греки пришли к согласию и не оказались рабами варваров.
Или более эпическое объяснение: именно грекам выпало на долю величайшее военное приключение, поскольку жители Азии «не обращают внимания» на похищение женщин, а вот эллины, напротив, ради женщины, ради Елены Прекрасной, собрали огромное войско.
Или глобальное объяснение: именно Елена, освятила разделение Востока и Запада, и положила начало вражде Европы и Азии.
А если это так, извечный спор на тему «300 спартанцев против тысяч и тысяч персов»[328], «Фермопилы вчера и всегда»[329], который продолжается и в наши дни, неожиданно замыкается на женщине, на Елене Прекрасной.
Красивая версия, специально для феминисток.
Версия третья – религиозная.
Конечно, невозможно ставить знак равенства между религией древних греков и поздней христианской религией, может быть, они соприкасаются только в своих предельных выражениях, за порогом морализирования. Во всех случаях, приходится учитывать, что религия – дело тонкое.
Само имя Елены возводят к индоевропейскому корню svarana, означающему «сияющий». Внутренний свет был признаком богини, или знаком человека, осиянного божественной силой, т. е. смертного, пережившего богоявление.
Непосредственно богиней Елена Прекрасная была в доисторических обществах. Известны даже сельские обряды поклонения Елене, связанные с заговором природного изобилия.
В этом смысле, Елена скорее дитя Геи, Матери-Земли, всегда готовой к оплодотворению и рождению новых и новых жизней. В Елене не может не быть частицы Геи (частицы Земли, «земнойности»), но всё-таки Елена – иная ипостась Женщины.
Там где нет Афродиты, где нет Эрота, там нет Елены. Елены Прекрасной.
Архаичные ритуальные пляски, должны были пробудить в земле и воздухе «хариз» (отсюда слово «харизма»), высшее очарование, которое имеет оттенок чувственности.
Хариз представляет собой дар Афродиты, которым, в полной мере, обладала Елена. Девушки, плясавшие на ритуальных празднествах, вдохновлялись примером духа Елены, с помощью которого они проходили переходные обряды и становились половозрелыми женщинами. Иначе говоря, Елену следует рассматривать как вечный символ женской инициации, и всего того, что открывается за этим порогом.
Языческой Елене давали различные имена: София, Паллада Афина, Сапенция, Матерь вселенной, но в фокусе постепенно оказалась София Пруникос, т. е. блудная. Но смысл этой характеристики не в поздних мужских фобиях, а в премудрости, которую, в предельном его значении, должна пробуждать погоня за наслаждением (разумеется, не в пошлом его значении).
Именно в этом ракурсе следует рассматривать и вопрос, который в поздней античности задаёт Плотин:[330]
«Откуда воссияла красота Елены, бывшей предметом спора? Откуда те из женщин, которые похожи красотою на Афродиту».
И версию неоплатоников, прежде всего, Прокла[331], который истолковывал красоту Елены Прекрасной, как выражение красоты вселенной, красоты, совлекающей души во враждующий мир.
И, наконец, откровенное признание первых христианских писателей, что во время троянской войны, обе стороны разглядели в Елене высший дух, который привёл её в мир с высших небес, а сама она была «в действительности сама истина, была тогда с верховным богом».
С тех пор в христианском сознании
…вынесем за скобки унылую мораль христианских и всех прочих борцов за догматизм жизни…
Елену сравнивали то с дьяволом, то с заблудшей овцой из Христовой притчи, она, то исчадье ада, то священная женственность.
У гностиков Елена предстаёт поруганной невинностью, ведь она претерпела великие муки ради людей. А в одной из гностических сект существовало даже представление о том, что совершенная мудрость вселенной имеет женский облик. В этом смысле, Елена предстаёт как заточённое внутри женского тела истинное познание самого Бога, а надругательство над Еленой оказывается надругательством над самим богом.
Великая блудница, жертвующая собой во имя людей, ассоциируется, с образом самого Иисуса Христа (?!).
Версия четвёртая и последняя: архетипическая.
Прекрасная Елена – архетип единства женщины как божества и божественной блудницы.
О внешности Елены Прекрасной можно было бы поговорить и в предыдущих версиях, но в этом заключается сознательная уловка. Дело в том, что Елена не Афродита-Венера. Та, вся вовне, сполна демонстрирует всю себя, пластическая зримость и есть её субстанция.
Во все времена западная живопись без устали изображала Афродиту-Венеру. Мало того, в каждом женском портрете, как в живописи, так и в фотографии, находят частицу Афродиты-Венеры.
О внешности же Елены Прекрасной мы практически ничего не знаем. Существует множество, скорее, китчевых[332] изображений, но ими можно пренебречь.
Елена Прекрасная не чета и сладострастным, разбитным спартанским женщинам, которые упражнялись нагими и были способны так ударять пятками по ягодицам, что получили название «сверкающих бёдрами». Они могут только поклоняться Елене, как чему-то для них недоступному.
В отличие от Афродиты-Венеры и разбитных спартанских женщин, нагота Елены Прекрасной всегда от нас спрятана. Она будет говорить на ином языке (каком?). Только грудь Елены иногда чуть приоткрывается мужскому взгляду, и приводит его в смятение.
Менелай, после взятия Трои, занёс меч, чтобы расквитаться с неверной женой, но обнажённая грудь Елены остановила его руку. Что же увидел муж Елены Прекрасной такого, что не мог лицезреть раньше.
Или, подобно слепому мудрецу Гомеру, он вдруг прозрел, понял, что речь идёт не о чести, измене и прочем, а о чём-то другом, о чём он раньше и не подозревал.
…В бронзовый век женскую грудь боготворили, но Елена Прекрасная всегда стоит особняком. Не случайно, небезызвестная госпожа Помпадур[333] пила из бокалов, которые были выполнены по форме грудей Елены.
А в поздние времена был написан целый опус «Грудь Елены». Но не будем обманываться, греки действительно обожествляли красоту, но в случае с Еленой дело, всё-таки, в другом. Скорее, во внутреннем вызове, который как некий знак был заключён в приоткрытой груди Елены.
Что это за вызов?
Что это за знак?
На протяжении веков сохранились рассказы об изнасиловании Елены. Первый в этом ряду, знаменитый царь Афин, Тесей, тот самый который, который совершил множество великих подвигов, и которому приписывается великая преобразовательная деятельность по созданию Афинского полиса.
И ещё, вспомним.
Именно Тесей убил Минотавра, связь преступной страсти дочери Гелиоса, светящейся Пасифаи, и божественно прекрасного белоснежного Быка (не обошлось без Афродиты), и сумел невредимым выйти из Лабиринта.
Так вот, когда Тесею было 50 лет (по греческим меркам, престарелый), он изнасиловал Елену, которой тогда было то ли 12, то ли 10, то ли вовсе 7 лет. Но уже в этом возрасте она превосходила красотою всех женщин.
Приходится признать, что можно быть соперником самого Аполлона в гармонизации мира, можно убить чудовище, родившееся в результате преступной связи других, но потом самому подпасть под власть девочки.
Елена-девочка заставила великого Тесея вновь войти в Лабиринт, из которого для него больше нет выхода.
По другим версиям, земной отец Елены, Тиндарей, как только Елена подросла (во сколько лет?), не знал, что ему делать с нахлынувшим потоком женихов, и как избежать вражды отвергнутых. Нельзя же отдать Елену в жёны, всем мужчинам Эллады, сразу.
А может быть, это и есть единственный выход?
Елену можно изнасиловать, можно отдать в мужья самому лучшему из героев, можно отдать в жертву всем мужчинам мира, но при этом она остаётся неприступной и свободной. На одном из самых древних изображений, Елена Прекрасная, абсолютно спокойна, хотя вокруг неё творится нечто ужасное. В Елене Прекрасной страсть и невозмутимость уравновешены до такой степени, что она кажется холодной и равнодушной. Но за «аполлоническим» в Елене всегда обнаруживается «дионисийское», за безмятежностью и бесстрастностью – неистовство, сумасшедшее безумство.
Дж. Боккаччо[334] считает, что «красота Елены истощила божественный гений Гомера». Но только ли Гомера.
Елена Прекрасная продолжает истощать плоть, дух, интеллект мужского мира, по крайней мере, его западной ветви.
Началось с Гомера, с древних греков, которые решили, что калокагатию (условно, единство «прекрасного» и «благородного») можно распространить только на мужчин (не споткнувшись ли о неразрешимую загадку Елены Прекрасной?).
Продолжалось в последующие века.
Продолжается и в наши дни.
В «Фаусте» Гёте[335], Елена обольщает Фауста, становясь подобием самого Мефистофеля, но сама же превращается в мираж – «счастье и красота не уживаются» – подобно тому как миражом оказывается сама греческая античность при столкновении с сумрачным германским гением.
У Ж. Оффенбаха[336] – полный контраст – Елена становится весёлой и легкокрылой в духе его искрометных музыкальных комедий.
В наши дни, Елену продолжают находить везде, от арийской белокурой бестии до голливудской светловолосой красотки, от фолкнеровской Юлы[337] до взорвавшей благопристойность Белого дома Моники Левински[338].
А в недавней Российской театральной постановке «Троила и Крессеида» Шекспира[339], Елена стала грузной развалиной с дребезжащим голосом и застывшим от порока лицом
…не будем ополчаться на карнавальные утехи режиссёра, но что до них Елене Прекрасной…
Западная интеллектуальная мысль продолжает истощать себя, рассматривая онтологию Женщины как преодоление монологизма Бога-Отца, претендующего на владение Единым.
Сама же женщина-богиня предстаёт сразу в двух ипостасях, женщины-матери, непорочной девы Марии, и Елены Прекрасной, земного воплощения Афродиты-Венеры.
Но дальше, новые барьеры и новые пределы.
Можно убить Бога, можно перестать относиться к Эроту как к пороку но всё равно придётся, используя афоризм Ларошфуко[340], признать, что Елена Прекрасная, подобно солнцу и смерти, не даётся пристальному взору.
Несмотря на продолжающееся «истощение», странным образом, все интерпретации Елены Прекрасной
…за исключением, пожалуй, уныло-морализаторских…
возвращаются к некоторому исходному образу или, говоря иначе, к некоторому исходному вопросу.
Могут меняться обличья Елены, – богиня, царица, жена, любовница, героиня, чародейка, целительница, блудница, колдунья, лицедейка, женское чудище, патрон женской инициации, вечно сияющая звезда, – но, подобно капле ртути, она всегда остаётся цельной, как бы её не дробили.
По Еврипиду[341] Елену убивает Орест, считая, что за это убийство ему простят убийство матери, но труп Елены таинственно исчезает. В финале же появляется Аполлон и сообщает, что похитил Елену здоровой и невредимой, отныне она будет сидеть рядом с Герой и Гебой, улыбаясь смертным с неба.
Может быть, в этом основная разгадка:
Елена Прекрасная, прежде всего, богиня, даже в качестве царицы, жены, любовницы, и пр.
А отсвет богини Елены Прекрасной, отсвет звезды Елены Прекрасной, падает на всех женщин, которые способны нести в себе её частицу в самых трудных обстоятельствах жизни.
Елена Прекрасная продолжает олицетворять собой женское начало как в сакральном, так и в мирском его проявлении.
Нам неведомо, что совершала настоящая греческая царица позднего Бронзового века, но в западной культуре Елена стала вместилищем мужских фобий перед непостижимостью Женщины.
И no-прежнему кажется, что она неприступна, и просто смеётся над ними.
Только и остаётся, последовать примеру мудрого старца Гомера, и подробно описывать кресло богатой работы, мягкий ковёр, волнистую шерсть пурпурного цвета.
В заключении, стихи Осипа Мандельштама[342], которые говорят сами за себя.
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.Я список кораблей прочёл до середины:Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,Что над Элладою когда-то поднялся. Как журавлиный клин в чужие рубежи —На головах царей божественная пена —Куда плывёте вы? Когда бы не Елена,Что Троя вам одна, ахейские мужи? И море и Гомер – всё движется любовью.Кого же слушать мне? И вот, Гомер молчит,И море чёрное, витийствуя, шумитИ с тяжким грохотом подходит к изголовью.Перикл и Аспазия: история гражданского брака
…несколько предварительных замечаний к «Периклу и Аспазии»О Перикле[343] и Аспазии[344] можно писать романы, ставить спектакли, снимать фильмы. Удивляюсь, что их так мало, и что они не стали художественным событием. А ведь речь идёт не о мифологических сюжетах, а о том, что в той или иной степени стало происходить между мужчиной и женщиной только в новое и новейшее время.
И самое принципиальное. Жён в Древней Греции было множество, практически у каждого взрослого мужчины. Сидели в гинекее, не высовывали голову. Только может быть по праздникам, участвуя в праздничных ритуалах.
Аспазия была женой, что было новым для того времени. В то время никто этого не понимал, даже Перикл с Аспазией. Все вокруг чувствовали, здесь что-то другое, так не должно быть, но что именно, тогда никто знать не мог.
Одним словом, эта история, как ни одна другая из античных сюжетов, с полным основанием включена в настоящую книгу.
ОНЕго звали Перикл.
По-гречески его имя означало «окружённый славой». Он был самым знаменитым человеком в Афинах середины V в. до н. В один из самых блестящих периодов не только в истории Афинского полиса, но и в истории мировой цивилизации.
«В этом городе слава твоих предков будет жить в веках, потому что они изгнали тиранов» – наставляли юного Перикла.
Зрелый Перикл продолжил эту славу. Он стал подлинным архитектором «золотого века демократии», который позже стали называть просто: «век Перикла»
Периклу – человеку, ничто человеческое было не чуждо. Не чуждо было, если говорить словами Ницше[345], и «человеческое, слишком человеческое»[346]. Впоследствии пришлось за это расплачиваться.
Судьба Перикла-политика оказалась настолько же успешной, насколько трагической.
Может быть, над родом Перикла тяготело проклятье богов, может быть, были другие, более земные причины. Но в какой-то момент жизнь Перикла разошлась с жизнью Афинского полиса. Разошлась настолько, что, то ли Афины, то ли сам Рок в отместку нанесли ему сокрушительный удар. Восстановиться, воспрянуть духом, да и телом, он так и не смог. Поэтому мы вправе уподобить его трагическим героям. В трагизме почти равным трагизму Эдипу[347].
Наш рассказ начнём с внешности Перикла. И сразу – парадокс.
Известно, что древние греки были привередливы к красоте человека. Они математически вычисляли идеальные пропорции человеческого тела: рост, голова, ступня, кисть руки, глаза, губы, лоб, нос
…вспомним «Канон» Поликлета[348], на все времена…
Физические недостатки во внешности человека веселили их, ведь это был знак того, что боги решили над этим человеком посмеяться.
Но, как не парадоксально, самые знаменитые из древних греков, вызывающе нарушали эти пропорции.
Начнём с самого яркого примера, с внешности Сократа[349].
Приземистая фигура, мощные, короткие ноги, отвисший живот, короткий затылок, бычьи глаза, толстые губы, сплющенный нос
…буквально пародия на знаменитый греческий нос, прямой, узкий, только ноздри чуть-чуть вывернуты…
и лоб-плешь в пол-головы, увенчанной шишкой.
…с тех пор такой лоб называют не иначе, как сократовский…
Прав А. Лосев[350], это декаданс, вырождение, сплошная комическая маска, карикатура на грека с его претензией на то, что всё, что можно увидеть глазами и потрогать руками, должно быть красивым.
Добавлю, не просто карикатура, бурлеск, издевательство, космический хохот гомеровских богов[351]. Хотя, справедливости ради, хочется не только смотреть, но и смеяться, весело, задиристо, потом дотрагиваться, и снова смеяться. И каждый раз удивляться, как такое возможно.
Или возьмём Демосфена[352]. Самый знаменитый из греческих ораторов, автор известных обличительных «филиппик»[353]. При этом впалая грудь и заячья губа. Как он произносил свои длинные, закрученные в нескончаемых оборотах, фразы,
…такой стиль придумал, наверно, в отместку богам…
как держал дыхание, как удавалось не шепелявить?
Допустим, упорно тренировался, многого добился, но ведь не исчезли, и впалая грудь, и заячья губа. Так почему же безжалостные греки над ним не смеялись?
Или мы чего-то не знаем.
Перикла можно отнести к той же плеяде, хотя его внешность эталонные пропорции, принятые древними греками, столь вызывающе не нарушала. Плутарх[354] признаёт, что телесных недостатков у Перикла не было, только голова продолговатая и несоразмерно большая (разве этого мало). Вот почему Перикл изображается почти на всех статуях со шлемом на голове, возможно, в Афинах были деликатные скульпторы, которые не хотели подставлять известного человека. Но греческие комедиографы не были столь щепетильны, как можно было упустить такую возможность.
Перикл сначала стал «Тыквенной башкою», потом «Зевесом-голова-луковицей» и «Фисташкой».
Потом ещё хуже, «самый длинный язык в Элладе», «царь сатиров» – Аристофан[355] просто обвинил Перикла в безнравственности. Об этой страсти Перикла – «слишком человеческое?!» – можно только догадываться.
Аристофан, скорее всего, озвучил распространённые в Афинах сплетни о том, что скульптор Фидий[356], которому Перикл отдаёт все заказы, в своей мастерской устраивает Периклу встречи с жёнами его друзей. Так это было или не так, кто может сегодня выяснить, но эти сплетни впоследствии имели для Перикла трагическое продолжение.
Ещё одно свидетельство, уже не смешное, а злое и безжалостное: незадолго до смерти Перикла старший современник Аристофана, знаменитый Кратин[357], поставил комедию «Дионисалександр», где «отец народа» (так называли Перикла) был представлен эдаким «кентавром» или «коне-петухом» – Дионисом, трусоватым слабаком, взявшимся подобно троянцу Парису, судить красоту богинь. Дионис-Александр-Перикл, впустивший спартанцев в Аттику и давший им вытоптать посевы и виноградники, не слишком боялся плевков, без труда долетавших до него в приличествующее для поношений время
…об этом узнал из книги Гасана Гусейнова[358] «Аристофан»…
Поневоле задумаешься, то ли восторгаться, то ли сокрушаться об этом «отце народа», которого все вправе пнуть ногой, оплёвывать и оскорблять.
Невольно вспоминается другой, уже не «отец народа», а «отец народов», с его знаменитыми усами и мрачным взглядом исподлобья – не посмеёшься – который за одно такое уподобление загнал бы в лагеря и уничтожил всё население тогдашней Эллады, от стариков до детей[359].
Перикл был образованным человеком, любил собирать умных людей вместе и участвовать в их беседах. Большое влияние на ораторское искусство Перикла и его умение сохранять спокойствие и хладнокровие в самых сложных ситуациях оказал философ Анаксагор[360]. Но наибольшее влияние на него оказал другой философ, Протагор[361], которого современники называли просто «Ум».
До нас дошло его знаменитое изречение
«человек есть мера всех вещей»,
своеобразный слоган всей греческой цивилизации.
Протагор верил в Разум, который извлёк мир из хаоса и управляет им. Эти идеи стали идеями времени, эти идеи стали идеями самого Перикла, эти идеи позволяют назвать этот век – веком Просвещения.
Слова, сказанные Гегелем[362] о Европейском просвещении: время, когда люди стараются поставить «мир на голову», в полной мере относятся ко времени Перикла.
Время Перикла – это время Анаксагора и Протагора.
Это время Сократа, тогда ещё молодого.
Это время софистов[363], которые способны искусно препарировать мысль и самим удивляться её возможностям.
Это время пробуждения и развития критической мысли и рационализма.
Это время скульптора Фидия, драматургов Эсхила[364], Софокла, Аристофана.
Это время интеллектуальных кружков, прежде всего кружка Перикла, где ведутся философские беседы: эти кружки в полной мере можно признать предтечей будущих европейских культурных салонов.
Если Просвещение «мир, поставленный на голову», то это не только мысли, но и среда, атмосфера, где главенствует «голова».
В древнегреческом (афинском) варианте именно Перикл средоточие и движущая причина всех этих начинаний и самой этой атмосферы.
Наконец, не побоимся это слова, это время гетеры Аспазии, слава о красоте, уме и красноречии которой, распространилась по всей Греции, и с которой связаны принципиально новые взаимоотношения между мужчиной и женщиной.
Несомненно, Перикл верил в возможности демократии, верил, что только участие граждан в общественных делах способствует общему благу. Перикл продолжал совершенствовать демократические реформы своих предшественников, Солона[365], Клисфена[366], Эфиальта[367], других. Уже до Перикла были отменены имущественные ограничения законодательства Солона в отношении избрания на государственные должности. Перикл пошёл дальше, он ввёл систему денежных вознаграждений за любое участие в общественном управлении.
Логика Перикла была простой, люди теряют время, многим из них нужно зарабатывать на хлеб, поэтому любая общественная работа должна оплачиваться. Об этом его новшестве до сих пор спорят, и этот спор выходит за рамки Афинского полиса того времени.
Благодаря новому закону, участвовать в судебных заседаниях могли даже самые бедные граждане. Плата была весьма скромная, 2 обола в день, но на них можно было купить целую ячменную лепёшку, сушёную рыбу, и почти вдоволь оливок. Или, по вкусу, два литра вина или, румяна и белила для одного актёра. По нашим современным представлениям очень скромно, но ведь греки и жили очень бедно. Порой впроголодь. Каждой весной, когда организм человека слабел, многие просто умирали от голода. Поэтому ячменная лепёшка – это совсем не мало. Для сравнения носильщик за день получал 4 обола, а члены Совета получали 5 оболов. Исполнявшие должность пританов – высокая государственная должность – получали доступ к бесплатному обеду в Пританее. По тем временам, обеду совсем не скудному. Поэтому Сократ, который «приговорил» себя к бесплатному обеду в Пританее, был, с позиций обыкновенного греческого обывателя, вызывающе нагл.
А спорили – в греческие времена и много позже – вот почему.
Во-первых, здесь 2 обола, там 2 обола, можно совсем не работать. Опасная привычка.
Приведём сначала компетентное мнение Плутарха:
«Перикл приучил народ к получению вознаграждения, вследствие этой дурной привычки народ из скромного и работящего, под влиянием тогдашних политических мероприятий, стал расточительным и своевольным».
Ему вторит Сократ в диалоге Платона «Горгий»:
«Скажи мне, через Перикла афиняне стали лучшими, или утверждают противное, – что они испорчены Периклом? Ведь я слышал, будто он сделал афинян ленивыми, робкими, болтливыми и жадными к деньгам, потому что первый установил давать за службу жалованье».
Почти аналогично мнение Аристотеля[368]:
«Перикл сделал афинян ленивыми, робкими, болтливыми и жадными к деньгам и стал виновником нравственного разложения, так как об избрании всегда хлопочут не столько порядочные люди, сколько случайные».
Не могу удержаться, чтобы не дать слова «самому длинному языку в Элладе», саркастичному и язвительному Аристофану. Он не рассуждает, не делает никаких выводов, просто смеётся, издевается, над свободным гражданином, который после заседания в суде, принёс домой «общественное вознаграждение».
Есть ли большее счастье, надёжней судьбаВ наши дни, чем судейская доля?Кто роскошней живёт, кто гроза для людей,несмотря на преклонные годы?Сложа только я сполз, а меня уж давно у оградысуда поджидаютЛюди роста большого, продажный народ…Подойти я к суду не успею,Принимаю пожатия холёных рук, много денегпокравших народных,И с мольбой предо мной они гнутся в дугу,Разливаются в жалобных воплях……Отдаю себе отчёт, как некоторые мои азербайджанские современники обрадуются: оказывается, хвалёные древние греки были такими же, как они. Такими же падкими до дармовых денег, радостно взирающими на подобострастие подсудимых, злоупотребляющими «судейской долей», упивающимися тем, как за «оболы» ластятся к ним все домашние. Не буду опровергать, недалёкие и робкие души всегда могут найти в поступках и мыслях других некое подобие собственным, и возгордится от сравнения. Не будем их разочаровывать…
