Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

В «Анне Карениной» (это особенно наглядно в фильме Джо Райта) обязательный социальный этикет, одежда, мундир, бальное платье, как символические знаки, плюс жест, пластика жеста, чтобы оградиться от «слишком человеческого»[119 - «Человеческое, слишком человеческое» – «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов» – название философской работы немецкого философа Ф. Ницше.].

К примеру, «Алексей Каренин» возможен только в официальном мундире, в нижнем белье он уже не «Алексей Каренин». Стоит убрать костюм, останется что-то жалкое, даже не пародия, хуже.

В «Жюль и Джим» этикетом становится изящество жизни во всех его компонентах, при этом одежда перестаёт быть этикетной, не ограждает от «слишком человеческого», герои могут раздеваться и одеваться на наших глазах, не переставая быть самими собой.

Мы не просто переступаем из одного века (XIX) в другой (XX), не просто из одного культурного мира (условно, русского) в другой (условно, французский), мы вступаем в мир, в котором дозволено дотронуться до живой плоти «слишком человеческого».

Естественно, что именно женщина становится выразителем этой новой метафизики жизни.

Даже физиогномически (кино!) лица актёров, играющих мужчин проще, обычнее, лицо актрисы, играющей женщину, более загадочно. Даже не скажешь, красива она или не красива.

Варианты любовного треугольника: «а ну-ка подеритесь»…

Культура бессчётное количество раз воссоздавала схватку двух мужчин за обладание женщиной.

Один из самых известных – испанская «Кармен». Всё обнажено, никакого подтекста, яркий, страстный, кроваво-алый вариант любовного треугольника.

Есть «Анна Каренина», о которой говорилось чуть раннее, где любовный треугольник трагически безысходный, женщине только и остаётся, что под колёса поезда.

Есть «Фиеста» Хемингуэя[120 - «Фиеста» – роман американского писателя Э. Хемингуэя. Роману посвящен опус 6 настоящего раздела.], подробнее о которой чуть позже в одном из следующих опусов. После кровавой войны все потеряны, растеряны, только и остаётся сохранить терпимость друг к другу, чтобы не растерять остатки достоинства. А любовный треугольник возникает вопреки, потому что возникает «чужой», нарушающий правила, приходиться просто выдворить его из круга «своих».

Есть множество других вариантов, которые легли в основу литературных произведений, фильмов, спектаклей, даже теоретических обобщений.

В известной работе Эрика Берна[121 - Берн Эрик (Эрик Леннард Берн) – американский психолог и психиатр. Разработчик трансакционного анализа.] «Игры, в которые играют люди»[122 - «Игры, в которые играют люди» – одна из главных работ Э. Берна.], есть даже раздел, об игре женщины с мужчинами, который весьма выразительно называется «А ну-ка подеритесь». Э. Берн говорит о женской игре с мужчинами и выделяет три её разновидности: романтическую, трагическую, комическую.

В романтической версии, женщина ловко сталкивает двух симпатизирующих ей мужчин, пообещав, что будет принадлежать победителю. По окончанию «сражения» она выполняет своё обещание. Предполагается, что отныне мужчина и женщина «будут жить долго и счастливо».

В трагической версии, двое мужчин продолжают сражаться за женщину, когда она этого не хочет или уже сделала свой выбор. Во всех случаях она должна достаться победителю, а не своему избраннику.

В комической версии, женщина устраивает «честное» состязание для двух глупцов, а пока они «сражаются», исчезает с третьим, который и становится её избранником.

Фильм «Жюль и Джим» не подпадает ни под одну из этих версий, хотя в нём есть элементы всех трёх.

Двое мужчин не борются и не собираются бороться за женщину, они бояться, как сегодня бы сказали, переступить грань политкорректного отношения друг к другу. Женщина более свободна, любовь для неё своеобразный способ познания мира и самой себя, и она не собирается следовать предустановленным правилам.

Она никак не может примириться с тем, что необходимо любить одного из мужчин, причём в течение длительного срока. Она предпочла бы сохранить обоих мужчин, и ей нет дела до того, что скрытое соперничество будет отравлять им жизнь.

Женщина пытается объяснить двум мужчинам, что она не собирается предлагать им «а ну-ка подеритесь». Если же у них в голове именно «а ну-ка подеритесь», но решиться на это они не могут, потому что верны мужской дружбе, то это их проблема, и она не в состоянии им помочь.

Пусть ограничиваются мужской дружбой, если ни на что другое они не способны. Только пусть не притворяются, пусть не прячут под мужской бравадой свою инфантильность.

По мнению польского критика Тадеуша Соболевского[123 - Соболевский Тадеуш – польский кинокритик, журналист.], писавшего о фильмах Трюффо, «жизнь втроём – вызывающая попытка реализации свободы в условиях общественного гнёта». Думаю, что Т. Соболевский навязывает Трюффо польские политические мотивы: «вызывающая» – да, «реализация свободы» – да, добавлю, отказ от буржуазной морали – да, но это чисто художественные миры, которые восходят к импрессионистам.

Так это или не так, насколько можно говорить об «общественном гнёте» в Париже начала XX века, можно поспорить, тем более, когда есть с чем сравнивать. Но, несомненно, Париж начала XX века был богемным в лучшем смысле этого слова. Атмосфера этого времени наполнена предчувствием грядущей мировой войны, предчувствием того, что мужчины уйдут на фронт героями, а вернутся «потерянным поколением», которое надолго (навсегда?) разрушит чувство мужского превосходства. Но, как ни странно, а может быть, и не странно, предчувствие Большой войны делает взаимоотношения мужчин и женщин более обострёнными и более печальными.

Мужская дружба…

Жюль и Джим – друзья, но признаемся, «мужская дружба» понятие настолько расплывчатое и неопределённое, что требует множества уточнений.

Жюль и Джим подлинные друзья, не только потому, что у них общее восприятие жизни, общие интересы, но и в силу особой трогательности их отношений. В ситуации любви к одной и той же женщине, они предельно деликатны друг с другом, это даже не деликатность, это – убеждение, философия, выбор должна сделать женщина, а каждый из них не просто примет этот выбор, у них не возникнет скрытой обиды, ведь женщина не является их собственностью. Они могут грустить, печалиться, по поводу выбора женщины, но не враждовать.

Далее. Жюль – немец, или, скажем более деликатно, немецкого происхождения.

Джим – француз, или скажем боле деликатно, французского происхождения.

Но, когда волею истории, в мировой войне, они оказываются по разные стороны линии фронта, Жюль и Джим думают не о победе «своих», а только о том, как бы ненароком не убить друг друга.

Мы должны признать, что ни национальная принадлежность, ни даже война, в которой они должны были проявить свой патриотизм, не разрушила их мужскую дружбу.

…далее, когда пойдёт разговор о «Фиесте» Хемингуэя, мы столкнёмся с мужчинами, которые вернулись с войны «потерянным поколением». В «Жюле и Джиме», эта «потерянность» чуть приглушена, может быть потому, что они не были «патриотами», не мечтали о том, что война поможет им проявить свою мужскую удаль…

Что до героини, Катрин, мать у неё англичанка, по отцу она француженка, но, прежде всего, она женщина. И если назвать её француженкой, то не по крови, не по рождению, а только в том смысле, что французское (французский дух, французская ментальность) позволяют женщине в большей степени оставаться женщиной.

Катрин хотела бы жить повсюду, нигде надолго не останавливаясь. И не только географически. Переходить из одного состояния в другое, от одного мужчины к другому. Менять ситуацию, если выхолостилась из неё жизнь, оставляя только рутину.

В присутствии Катрин, Жюль и Джим становятся более раскрепощёнными, более непосредственными, хотя инерция тянет их к более привычной, стабильной жизни, где меньше неожиданностей и потрясений. Где мужчина и женщина живут «долго и счастливо», а мужчины могут дружить десятилетиями.

Но, в конце концов, мужчины не выдерживают этой раскрепощённости и непосредственности. Катрин становится им в тягость.

Скульптура, которая превращается в живую женщину…

Как-то Жюль и Джим открывают для себя загадочную скульптуру из камня, женское лицо обработано грубо, без чёткости деталей, только в уголках губ застыла улыбка. Скульптура манит их к себе, они не могут от неё оторваться, целый час ходят вокруг неё, не подозревая, что это не просто прообраз женщины, которая вот-вот им явится, это предчувствие их будущей судьбы, в которой эта женщина сыграет роковую роль. Из этой скульптуры и является живая Катрин, как окажется, не менее загадочная, чем каменная скульптура.

Мгновения счастья, которые невозможно удержать…

Долгое время Жюль, Джим и Катрин проводят вместе, и это самое счастливое время их жизни. Счастливое, поскольку безмятежное, поскольку нет «окаянных страстей», которые способны разрушить их безмятежность.

Эта безмятежность и сделала возможными счастливые мгновения их жизни, всех троих вместе.

…Беспечная и бесцельная жизнь, в городе, за городом, на велосипедах, пешком, в лесу, среди деревьев, Катрин переодевается в мужчину, бегут наперегонки, смеются, что-то находят, показывают друг другу, снова смеются, все вместе бегут дальше, по очереди бросают в озеро камешки, небо совсем близко, можно достать рукой, вслух читают книгу, пьют вино в уютном шале[124 - Шале – небольшой сельский домик в швейцарском стиле. Исходное слово означает «хижина пастуха».], мужчины играют в домино, Катрин тут же рядом…

После спектакля, который они посмотрят втроём, Катрин, в задумчивости, скажет: «и всё-таки мне эта девушка понравилась, она хочет быть свободной и творить жизнь в каждый момент», но мужчины, занятые собой, не обратят внимания на её слова.

У каждого из них своя роль, Жюль более меланхоличен, Джим более рассудителен, но средоточие всего, только Катрин. Жюль и Джим включаются, как могут, но именно Катрин обладает искусством творить жизнь в каждое её мгновение, наполнять эти мгновенья жизни юмором и нежностью, не искать особый смысл, сверхсмысл, вне этих мгновений жизни.

Треугольник, у которого нет острых углов, треугольник без треугольника. Невыносимая лёгкость бытия.

В эту невыносимую лёгкость бытия погружаешься, забывая о морали, о смыслах и сверхсмыслах, и если искать философию фильма, то, пожалуй, она в том, что эти мгновенья прекрасны, то ли потому, что они мимолётны, остановить их невозможно, они улетучиваются сами по себе, то ли потому, что такова жизнь, тяжести не избежать, как не избежать притяжения земли, то ли по другим, неведомым нам причинам.

…может быть, мы ничего не понимаем, может быть, счастье, это когда останавливается время, когда ни к чему не стремишься, когда не отягощаешь себя обманчивыми и обманывающими иллюзиями, когда просто так пешком, бегом, на велосипедах, радуешься, смеёшься.

Живёшь…

…недавно я видел счастье

Возможно под воздействием фильма Трюффо, недавно увидел мгновения счастья воочию, не столько воочию, сколько виртуально, но тем не менее. То ли кино стало жизнью, то ли жизнь вывалилась из экрана.

…Дочь разговаривала с сыном, моим внуком, по скайпу. Он студент, изучает архитектуру в университете, в Сеговии, близ Мадрида.