Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Все вокруг были ей чужими, это было понятно, она плохо понимала их речь, не до конца понимала их нравы. Чужим оказался этот мир и для её детей, не стоит удивляться и этому, разве не смешно здесь в Зардобе, собираться на завтрак минуту в минуту, одеваться как на торжество, нож в правой руке, вилка в левой, а потом дети выходили во двор и попадали в другой мир, который считался их родиной. Но почему этот мир оказался враждебным для её мужа, который здесь родился и вырос, который пожертвовал многим ради них, своих, зардобцев, почему тем не менее его называли «шапкалы рус», т. е. ходит в «шапке», как и они, но самом деле чужой, такой как русские. Этого понять и принять она не могла.

Но она была горянка, она была княжна, когда-то очень юной, она сделала свой выбор, и осталась ему верна.

В последние годы жизни Гасан-бека были для неё едва ли не самыми трудными. Незадолго до выборов в Городскую Думу, в 1905 году к ней пришли с просьбой уговорить мужа снять свою кандидатуру, ссылаясь на его серьёзную болезнь. Гасан-бек действительно был болен, но она им отказала, понимая, что, скорее всего их тяготит его несносный характер, его желание во всем доискиваться до правды. Не говоря уже о том, что она никогда не осмелится предложить ему такое, он не только не послушается, он придёт в ярость, а с его здоровьем неизвестно к чему это может привести.

Гасан-бека не выбрали в Думу, но он об этом так и не узнал. Иногда он спрашивал у Ханифы ханум, почему его не приглашают в Думу, она успокаивала, позовут. Вскоре он забывал, «помогал» сильнейший склероз. За склерозом последовал сильнейший инсульт, после шестидесяти он выглядел как глубокий старик, он упорно боролся за жизнь, ему было трудно двигаться и говорить, но ещё за день до смерти, он заставил Ханифу ханум помочь ему пойти в редакцию любимой газеты «Каспий»[233]. Благо жили они недалеко, но пойти в редакции без её помощи, он уже был не в состоянии.

Его хоронил весь город.

Напишу чуть подробнее, опираясь на сообщения газет того времени.

9 ноября 1907 года. Среда. 9 часов утра. Моросит дождь.

Дом перед зданием на Почтовой улице (сейчас улица С. Тагизаде), и близлежащие улицы и переулки заполнены толпами людей. На улице выстроились ученики-мусульмане всех девяти русско-татарских школ, ученики мужской гимназии императора Александра III, других школ и училищ вместе со своими наставниками. Собрались представители городского управления, члены мусульманских обществ, представители газет.

В 10 часов утра к дому подошли городской голова Раевский со всем составом городской Управы, гласные Думы, представители грузинского и армянского духовенства и интеллигенции, сотрудники и наборщики газеты «Каспий» и «Таза Хаят».

Тело покойного Гасан-бека выносит на своих руках мусульманская интеллигенция города.

Катафалк с телом покойного Гасан-бека убран парчой и покрывалом, сверх покрывала свешиваются траурные шали. Среди лент можно заметить красную ленту от наборщиков и рабочих типографии газеты «Каспий» с надписью: «Тело умерло, мысль осталась». Впереди гроба учащиеся мусульманской городской гимназии несут большой портрет Гасан-бека, нарисованный учащимися гимназии, другие несут в золочёной рамке первый номер газеты «Экинчи». От имени учителей-мусульман несут альбом в серебряном переплёте, на обложку которого вставлен портрет Гасан-бека в золотой оправе. От мусульманского драматического общества – серебряную лиру. Среди толпы распространяется отпечатанная на особых листках, биография Гасан-бека.

Траурная церемония двинулась по Базарной улице (ныне улица Гуси Гаджиева) к мечети Касум-бека. После традиционной заупокойной молитвы во дворе мечети состоялись выступления на азербайджанском, русском, грузинском языках.

Траурная процессия снова двинулась сначала по Базарной улице, далее по Николаевской улице (сегодня улица Истиглалиййет, ранее Коммунистическая улица) к редакциям газеты «Каспий». По мере движения траурной церемонии число пришедших на похороны растёт. Площадь перед редакцией запружена людьми, состоялись выступления на азербайджанском и русском языках.

Далее процессия двинулась по Николаевской улице к зданию Городской Думы, с балкона которой состоялись новые выступления на азербайджанском и русском языках.

Процессия двинулась дальше по Садовой улице (ныне улица Ниязи, ранее улица Чкалова) к бульвару. Здесь траурная церемония остановилась в последний раз, чтобы направиться к Биби-Эйбатскому кладбищу, где состоялось захоронение.

Как писали газеты хоронили Гасан-бека Зардаби «с невиданными до сих пор в Баку церемониями». Пожалуй, так оно и было, и трудно ожидать подобные похороны в Баку в обозримом будущем.

Ханифа ханум не могла предположить, что это будут не последние похороны её мужа. Уже в советские времена через Биби-Эйбатское кладбище прокладывали дорогу государственного значения, и Ханифе ханум пришлось перезахоронить мужа. Время было тяжёлое, Зардаби успели к этому времени подзабыть, многих его соратников уже не было в живых, пришлось Ханифе ханум вместе с самыми близкими людьми почти на руках пришлось везти останки мужа на кладбище, расположенное в противоположной стороне города.

Но и это оказались не последние похороны Гасан-бека. Ханифы ханум уже не было в живых, когда к очередной годовщине смерти Гасан-бека Зардаби, решили, что он достоин более высокого захоронения. Похоронили уже в третий раз, теперь вместе с останками жены.

Прошли годы. Сейчас, когда Ханифа ханум вспоминала прошлую жизнь, она не могла не сожалеть, что её дети не оказались рядом с ней. Только младшая, Гарибсолтан[234], любимица Гасан-бека. Она стала хорошим учителем, её все уважают, но нет у неё своей семьи, что-то её постоянно гнетёт, и она не знает, как ей помочь.

Гасан-бек с удовлетворением воспринял брак их старшей дочери Пери[235] с Алимарданбекомом Топчибашевым[236], одним из лидеров мусульман всей России. Кто мог знать, что после апреля 1920 года им придётся эмигрировать из Азербайджана в Париж, и она будет лишена возможности не только с ними общаться, но даже переписываться.

…Сейчас, когда я пишу эту статью, две внучки Ханифы ханум уже сами бабушки, живут во Франции, и мы знаем о них благодаря неутомимой деятельности Рамиза Абуталыбова[237].

О старшем сыне Гасан-бека и Ханифы ханум, Мидхат-беке[238], мы практически ничего не знаем. Остаётся только догадываться, что скрывается за покровом «семейных тайн».

За рубежом оказался и младший сын, Савфет-бек[239]. Он учился на архитектора, получал даже стипендию, которая носила имя Зардаби. Савфет-бек был весь в отца, любознателен, широко образован, знал языки, но время внесло свои коррективы. Во времена АДР он некоторое время выполнял обязанности дипломатического посланника, но дипломата из него не получилось. Уже в советское время Ханифа ханум долго ходатайствовала, чтобы сын смог продолжить образование за рубежом. Но после получения образования он на Родину так и не вернулся.

Во многом благодаря Ханифе ханум Гасан-беку удалось открыть школы, о которых он мечтал, ещё когда учился в Московском университете.

Первую школу для девочек они открыли в 1873 году у себя дома.

…всего через два года после памятной встречи с Гасан-беком в Тифлисе…

Сначала её посещало всего 12 девочек, вели занятия Гасан-бек и Ханифа ханум. Прошло время, в 1914 году Халифа ханум и её бывшие ученицы, обучали уже более 200 девочек.

Выступая в 1906 году на съезде учителей-мусульман России, Ханифа говорила:

«Если мужчина – глава семьи, то женщина – ее основа, на ней все заботы о домашнем очаге, на ней воспитание детей, но какой же воспитатель мать-мусульманка, если она сама забитый, неграмотный человек. Это хорошо знают богатые мусульмане и женятся на женщинах с образованием, или нанимают гувернанток и бонн. Простой народ сделать этого не может. На благо будущего мы должны учить наших девочек наравне с мальчиками».

«Женщина – опора семьи», запомним эту формулу Ханифы ханум.

А сколько препятствий пришлось им преодолеть, когда открывалась Александриинская женская школа[240] на той же Николаевской улице

…сейчас здание Института рукописей[241], где хранится архив Гасан-бека…

Гаджи Зейналабдину Тагиеву[242], самому знаменитому азербайджанскому меценату того времени, пришлось, с одной стороны обращаться к императору, посылать жене императора Николаю II – Александре Фёдоровне, – дорогой подарок, просить о присвоении школе её имени, переводить в банк на нужды школы 150 000 тысяч рублей. А с другой стороны, преодолевать сопротивление некоторых «благочестивых» мусульманских религиозных деятелей, которые подняли шум, не могли они допустить, чтобы в Баку открылась современная «урусская» (так они её окрестили) школа для мусульманских девушек.

Но Тагиеву и его соратникам удалось преодолеть все препятствия, и великолепная школа с просторными классами, с лабораториями, библиотекой, уютным пансионом была открыта. В школу приняли 58 девочек, 35 из них были из бедных семейств и их освободили от платы за учение.

В день праздничной церемонии по поводу открытия Гасан-бек не мог сдержать своего восхищения, свое выступление он закончил словами «Долгие тебе лета, Гаджи!». В этой школе Ханифа-ханум проработала до 1920 года, до прихода XI Красной Армии, которая установила в Баку советский режим.[243].

В 1909 году в Баку открылась первая русско-татарская (азербайджанская) женская школа[244], Ханифу ханум назначили директором этой школы. Ханифа ханум и её соратницы ходили по домам, рассказывали о школе, вели разъяснительную работу с матерями и бабушками девочек.

По инициативе Гаджи Зейналабдина на Николаевской улице, напротив здания Городской думы[245], была открыта женская школа «Святой Нины» для девушек-мусульманок, в которой Ханифа ханум стала преподавателем.

Когда в 1913 году Ханифа ханум узнала об открытии на её родине в Нальчике женской гимназии, она послала поздравительную телеграмму землякам и коллегам, выражая надежду, что теперь будут учиться не одиночки, а сотни и тысячи девушек-горянок.

P. S. Ханифа ханум Абаева-Меликова ушла из жизни 2 мая 1929 года. Судя по сохранившимся архивным фотографиям, это были весьма скромные похороны. За двадцать лет ее мужа, Гасан-бека, успели забыть.

Отдаю себе отчёт, что текст получился несколько идиллическим. Понимаю, но на основательную переделку уже нет сил.

Во-первых – признаюсь – статья, которую писал в 2011 году, предполагалась для ретроградного журнала, и при написании пытался себя «цензурировать». Как оказалось, напрасно, статью всё равно не напечатали.

Это то, что зависело от меня.

Во-вторых, то, что не зависело от меня. Многие источники трудно «разговорить». Время не способствовало откровенности.

Как же избежать «идиллии», когда умом всё понимаешь, трудная судьба, трудная жизнь, трудный характер, провоцирующий конфликты, но всё спрятано за покровом привычных клише и привычного для советских лет ханжества? Приходиться многое додумывать, но как определить, до какой черты это допустимо?

Жанр своей книги о Зардаби «Человек из Зардоба» я определил как «документальную фантазию для кино», позволял себе «врать правду». Не чурался и того, что выше, в примечаниях, назвал «городскими байками», которые сохранились в устной памяти.

Возникает естественный вопрос, не переступил ли я черту, за которой «разговорить» документ или «разговорить» городскую байку, превращается в «разговорить» самого себя? Ответа у меня нет. Возможно всё дело в том, что мера того, что допустимо, а что недопустимо, определяется не логикой, а чувством соразмерного, которое невозможно формализировать.

Приведу два конкретных примера и не мне судить, хватило ли мне чувства соразмерного.

1927 год. Приближается двадцатая годовщина со дня смерти Зардаби. Ханифа ханум не только для того, чтобы рассказать о прошлом, но и для того, чтобы привлечь внимание к памяти её мужа, которого уже стали забывать, пишет «Биографию Зардаби».

Ханифе ханум уже 74 года и жить ей осталось всего два года. По существу это была старая женщина, на пороге смерти.

В далёком прошлом, ещё в досоветские времена, эта старая женщина была молодой кавказской княжной из горного аула, наверно гордой, неприступной, может быть даже своенравной. В недалёком прошлом эта старая женщина была школьным учителем, видным советским деятелем на ниве просвещения, наверно строгой, никаких вольностей ни в поведении, ни в одежде. О каких «семейных тайнах» может идти речь, если воспоминания, пишет старая женщина, раз, в далёком прошлом, кавказская княжна, два, в недалёком прошлом, советская учительница, три. Но как не удивительно, «Биография» написана не казённым языком, и, пусть косвенно, возникает образ живого человека.

Есть достаточные основания для «документальной фантазии», даже понимая, что сама Ханифа ханум «врёт правду».

Прошло 30 лет. 1957 год.

Группа представителей интеллигенции готовит список мероприятий, в связи с приближающимся пятидесятилетием со дня смерти Зардаби. Принимают решение перезахоронить прах Зардаби, теперь уже в Аллее почётного захоронения. Хороший повод, «юбилей», да и «оттепель» в стране[246]. Естественно, обратились к Гарибсолтан. Когда-то любимица Гасан-бека, теперь старая женщина, всю жизнь проработала школьным учителем, семьи нет, о братьях и сёстрах мало что знает, оказались на враждебном Западе, так что ей заслуженной советской учительнице, о них лучше не вспоминать.

Она устала, нервы на пределе, иногда сдают, впору обращаться к психиатру, обижена на весь мир, вот в сердцах и прогнала тех, кто пришёл по вопросу захоронения её отца, крикнула что было сил «хотя от мёртвого отстаньте», да ещё запустила в них стаканом.

Правда это или не правда, такая «байка» многое позволяет понять. И в судьбе Зардаби, и в нас, которым он посвятил свою жизнь.

Мы уже говорили, что характер у Зардаби был жёсткий, упрямый, колючий, безоглядный. А может ли быть иным характер у человека с просветительской миссией, который хотел бы, да не в состоянии поладить со своим временем. Поэтому пришлось сначала пожертвовать любимой, потом собственными детьми. Не нам, его потомкам, которые пользуются плодами его титанического труда, упрекать его в этом. Сумела переступить жена, когда своим бисерным почерком исписывала школьную тетрадь. Вот и главный ответ на любые рассуждения (сами по себе правомерные) о «семейных тайнах» жизни Гасан-бека и Ханифы ханум.

Но есть и другая сторона медали, в которой, не только характер человека, не только «захолустья», но и возможности человека, решившегося на то, чтобы сразиться с этим «захолустьем».

Для сравнения, если в России подобную задачу пытался осуществить царь, обладавший неограниченными полномочиями, мощной харизмой, огромной физической силой, то в Азербайджане, скромный учитель гимназии, опутанный бюрократическими регламентациями, со скромной харизмой и скромными физическими возможностями. Прометей, который не бог и не титан, но который точно также решил разбудить людей из их полусонного существования. Ситуация, почти комическая, если хватит для подобного комизма душевного здоровья.

Не будем из XXI века упрекать в наивности человека, который не мог предполагать, что с нами случится в XX и уже в XXI веках. Он ведь не был пророком, а просто смотрел на то, что происходило в других странах.

И считал, что подобное возможно и у нас, в Азербайджане.